– У нас нет ни трута, ни огнива, – снова раздался голос первого.

– Кто-то их украл, – добавил второй. – Прямо перед тем, как нам надо было ехать дальше. Надо было бы вернуться… Нам следовало вернуться.

– Скорее всего, это сделал тот мальчишка раб, будь он проклят.

– Будь он воистину проклят, – ругался второй. – Тот, кто ворует у Божиих людей, будет гореть в аду…

– Куда вы направляетесь? – поинтересовался я.

– К датскому конунгу, – послышался ответ. – Мы хотим поведать ему о Белом Христе и крестить его, если он пожелает. Мы расскажем ему, что ледяное озеро ждет всех некрещеных.

Я хотел сказать тем двоим, что им бы лучше развернуться, что Свейн Вилобородый не пощадит того, кто будет рассказывать ему о ледяных озерах и крещении. Я чувствовал руку Сигрид на моей руке, как сильно она ее сжала, понял, что она была очень напугана. Она не хотела, чтобы эти два монаха провели эту ночь здесь, вместе с нами, я тоже этого не хотел. К тому же считал, что если мальчик и украл у них трут и огниво, то по заслугам. И более того, меня осенило, как мы могли перебраться на остров.

Было бы неправдой сказать, что я не хотел их убивать. Когда мои сыновья услышали эту историю в первый раз, они сразу же сказали, что я не должен был так поступать, что я повел себя как грабитель. Но я был уже подготовленным йомсвикингом, умел сражаться и убивать. Я был молод и силен, а Сигрид сидела прижавшись ко мне, и хотела лишь одного – чтобы эти двое исчезли. Я поднялся, держа в руке свой датский топор, пошел к деревьям, взял лошадей монахов и привязал поводья к ветке. Эти двое смотрели на меня, и, скорее всего, подумали, что я оказал им услугу, потому что они кивнули мне, и слова благодарности были уже готовы слететь у них с губ, как я внезапно ударил тупым концом топорища в глаз одного из них. Другого я сначала стукнул по голове, а потом ударил по шее. Он перевернулся на том месте, где сидел, а я не знал, убил ли его, или же он просто потерял сознание, но больше не шевелился. Тот, которого я ударил в глаз, шел, шатаясь, между деревьев и вскоре скрылся из виду, мне было слышно, как хрустели ветки под его ногами, как он кричал и молился.

Я быстро обыскал того, что лежал возле костра, но не нашел ничего, кроме кусков шкуры и связки ниток. Сигрид запустила руку под его куртку и достала оттуда распятие, которое сверкало при свете пламени. После этого мы сразу же оттуда уехали, забрав лошадей монахов. Я хотел их обменять, когда доберемся на Фюн, и распятие тоже, если в нем был драгоценный металл.

Мы с Сигрид находились сейчас где-то на побережье Ютландии, но точно не знали где. Проехав мимо торжища Хедебю восточнее Даневирки, продолжили путь по самому малонаселенному району. Мы ехали по бесконечному песчаному побережью два или три дня, пока не доехали до хутора. Он был небольшим, там стоял длинный дом, разделенный на две половины на старинный лад: в одной части находились лошади, козы и пара овец, а во второй половине жили люди: три поколения семей, с их женами, детьми и собаками. В тот вечер мы все сидели за общим столом. Старого крестьянина звали Свартур, это был седобородый старик с сильными руками, приплывший из Исландии. Жена его была датчанкой, трое сыновей, Сигвур, Тивар и Ранви, родились уже на датской земле.

Я рассказал им, что еду с вестями от Бурицлава и готов заплатить двумя лошадьми за то, чтобы перебраться на остров к датскому конунгу. Разговоры затихли, все посмотрели на Свартура во главе стола. Он хмыкнул и сказал, что у него нет людей, чтобы переправить меня, но, если я оставлю своих лошадей, он сможет одолжить мне свою шнеку. У нее есть и парус, и весла, и она хорошо ведет себя в море. За это мы и выпили.

Ту ночь мы провели на шкурах возле очага. На хуторе жили порядочные люди. Никто из молодых людей похотливо не поглядывал на Сигрид, никто не напился и не начал дурить. Мне запомнилось, что Свартур сидел с новорожденным ребенком на руках и постоянно обмакивал тряпочку в кружку с козьим молоком, а потом давал пососать ее малышу, который сразу успокаивался. Так они оба и заснули: когда я проснулся на рассвете, они там так и сидели, но кто-то заботливо укрыл их покрывалом.

Утром я пошел один на берег. Слова, которые Сигрид сказала мне перед тем, как я вышел, продолжали звучать в моих ушах.

– Я останусь здесь, Торстейн. Я не поеду обратно туда. К этим… животным.

– Но я буду с тобой, Сигрид. Они не посмеют к тебе прикоснуться. А что, если монахи придут сюда? Что, если они придут, а меня не будет? – Она немного помолчала и произнесла: – Уж лучше эти монахи, чем те животные у датского конунга. Я буду ждать здесь, Торстейн. Я так решила.

В итоге к Вилобородому я отправился один. Свартур с сыновьями приволокли небольшую шнеку, пока я стоял на берегу. Они спустили ее на воду, я прошел немного вброд, а потом забрался в нее. Фенрир захотел остаться с Сигрид. Мне вручили кожаный сверток, на который были нанесены очертания берегов и судовой путь. Я опустил весла на воду и принялся грести.

О том путешествии на остров я помню немного, лишь то, что паруса поставил уже у самой суши, а ветер дул с запада. Он был несильным, поверхность воды была гладкой. Мне надо было плыть прямо на восток до тех пор, пока я не вышел в северный фарватер, и здесь я уже должен был узнать места, потому что именно отсюда я отправлялся к датскому конунгу в прошлый раз вместе с Хальваром и другими. Я переживал за Сигрид, была ли она там в безопасности, постоянно оборачивался назад, глядя на землю, но вскоре добрался до пролива между Ютландией и Фюном, который датчане называли Свольдер. Следующее, что я помню, – это как я разглядывал побережье Фюна и что уже начинало смеркаться. Я бросил якорь и провел ту ночь на дне лодки под шкурой. Заснуть я не смог, но так хоть как-то согрелся. С рассветом я продолжил путь, приближаясь к суше. Я нашел бухту прямо за полуостровом, который тогда назывался Северный Лес, и поплыл по реке мимо небольших полей. В то время года еще много лодок и шнек выходило в море за рыбой, поэтому фарватер еще не затянуло льдом… Там, где река разветвлялась, фарватер вел меня на юг, и не успел я пройти расстояние в несколько полетов стрел, как увидел большое количество боевых кораблей. Они стояли бортами друг к другу, пришвартованные к столбам и стволам деревьев по обеим сторонам реки, и я тогда еще подумал, что они поставлены здесь на зимовку. Я вернулся к тому месту, где расходилась река, потому что не хотел, чтобы моя шнека вмерзла в лед, мне ведь надо было возвращаться к Сигрид сразу после того, как я поговорю с датским конунгом.

Этот разговор теперь пугал меня, и, когда я сошел на землю и пошел вдоль течения реки, жалел, что решился на это. Что, если он перережет мне горло, как Олав поступил с рабом Хакона ярла? Что, если он возьмет меня в плен и я никогда не смогу вернуться к Сигрид, Фенриру и Вингуру? Я помню, что остановился у реки, прямо возле ряда деревьев, склоненных в одну сторону из-за постоянного ветра, порывы ветра поднимали снег с полей и мели его прямо ко мне. Я замерз, был голоден, а на реке, на борту одного из боевых кораблей, стоял мужчина в меховой накидке и наблюдал за мной. Он прокричал мне что-то, но я толком не разобрал, только понял, что он спрашивает, что я там делал. Я крикнул в ответ, что мне надо к Свейну Вилобородому. Тогда он лишь махнул рукой, показывая мне следовать дальше по реке.

Вскоре я очутился на хорошо вытоптанной тропе, на ней лежал конский навоз и были видны следы, оставленные санями и телегами. За моей спиной раздавались голоса, я обернулся и увидел взъерошенные головы, высунувшиеся в люки на палубе, и кто-то из них показывал на меня. Одинокий путник без ноши за спиной… Они поняли, что раз я не несу никаких товаров, значит, я пришел с какой-то вестью. Мне стало страшно, я испугался так, как никогда не пугался в своей жизни. Но я продолжал идти, склонившись от порывов холодного ветра, делая шаг за шагом, пока не дошел до дворов и изгородей, и увидел кучи рыбьих костей внизу у замерзшей реки. Начался снег, но не такой сильный, чтобы я не мог разглядеть частокол, который, казалось, парил над крышами стоявших вокруг домов. Круглая крепость, похожая на ту, которую даны называли Трельборг, и вот я уже стоял перед западными воротами и разглядывал дощатые мостовые и лучников за бревенчатой стеной. Сначала они крикнули, чтобы я повернул назад, потому что никто не имел права заходить без товаров на продажу. Я ответил, что я принес весть от Бурицлава, что я был его гонцом. Тогда они махнули мне, чтобы я заходил.

Крепость на Фюне, построенная отцом Свейна, была похожа на Трельборг в Зеландии. Она тоже располагалась возле реки, земляной вал так же был сделан по кругу, а на самом верху виднелся бревенчатый частокол. В крепость вело четверо въездных ворот с каждой стороны света. Две мостовые образовывали крест в центре крепости, разделяя ее на четыре части. В каждой из них было по четыре длинных дома, а посередине виднелся двор. Когда я дошел до пересечения улиц, каждая из частей крепости отражала другую как в зеркале, поэтому я стоял в замешательстве, не понимая, куда мне следует идти дальше. Здесь не было домов, которые были бы больше или красивее других. Ничего не указывало на то, что здесь находился сам датский конунг.