– Возможно.

Лодка въехала в прибрежный песок, мы спрыгнули и принялись вытаскивать шнеку на берег. Вода была ледяной, но люди из усадьбы помогли нам. Все вместе мы втащили ее на сухую землю. Сигрид тут же схватила меня. Она прижималась ко мне всем своим стройным телом, от ее длинных рыжих волос пахло свежесваренным мылом из золы. Бьёрн молча смотрел на нас, а потом пробормотал, что «маленький брат стал мужчиной», усмехнулся и хлопнул меня по плечу. Он наклонился и потрепал Фенрира по спине, а тот лизал его бороду, поскуливал от радости и валился на спину, чтобы его почесали. Когда мы зашли в дом, нам поставили горячую кашу и свежее пиво. Седобородый хозяин со своими сыновьями сел к нам, чтобы узнать, как прошла моя поездка к Свейну. Но я мало что мог рассказать. Меня больше заботило то, почему Бьёрн до сих пор не спросил о своем ребенке, неужели его это совсем не интересовало?

После еды жители усадьбы ушли. Работы здесь было много. Мужчины срубили дерево, чтобы делать стрелы, в нескольких полетах стрелы, чуть севернее, женщины пошли собирать овец, потому что те могли разбрестись и потеряться в пургу. Начался сильный снегопад, и когда я встал из-за стола и вышел из дома, с трудом мог различить море.

Там Бьёрн и спросил о своей дочери. То, что у него родилась дочь, а не сын, он уже знал.

– Многое мы узнаём от торговых людей, – сказал он и прикрыл дверь за собой. – Но я не мог поехать туда.

Я тихонько кивнул, вглядываясь в даль. Были слышны удары топора, голоса женщин, но из-за снегопада все звуки были приглушены. Его рука опустилась мне на плечо.

– Я думал, ты погиб.

Я ничего не ответил. То, что он все время был здесь, даже не дав мне знать, что жив… Я же думал, что он умер. И неужели, если бы его беспокоила судьба Торгунны и дочки, он не попытался бы отправить ей весточку?

– Датский конунг – жесткий человек, – произнес Бьёрн. – Но он ничем не хуже других, у которых мне доводилось служить.

– Так ты теперь у него на службе? А я думал, у Сигвальди.

– Сигвальди служит Свейну, как Вагн Бурицлаву. Мы, йомсвикинги, поступаем так, как нам велят, но до тех пор, пока нам платят.

До того момента я никогда так не думал, а потому разозлился. Разве йомсвикинги не свободные, достойные люди? Разве мы не были самыми бесстрашными воинами, на которых самому Одину было приятно посмотреть сверху? То, как рассуждал Бьёрн, все упрощало.

– Сигвальди и Свейн, – проговорил я. – Они грабители и убийцы.

Бьёрн ухмыльнулся и покачал головой:

– Братишка… Мы тоже.

Больше мы тем утром не разговаривали. Помню, как я взял лук и колчан со стрелами, сказал Сигрид, чтобы она присмотрела за Фенриром, и ушел, не сказав ни единого слова своему брату. Остаток дня бродил по снегу с луком, но даже не притронулся к стрелам. Единственное, о чем я мог думать, так это о словах Бьёрна. Меня заботило не столько то, что он сказал, а то, каким образом он это сделал. Он вел себя снисходительно, и это его «братишка»…

В тот год я стал взрослым, но, размышляя об этом сейчас, понимаю, что во мне было еще много ребячества. Оно не давало мне видеть, как многие боятся и ненавидят йомсвикингов. Куда бы мы ни поехали с Бурицлавом, крестьяне были вынуждены кормить нас, а мы даже ни разу не поблагодарили их. Убийцей я тоже был, по-другому и не сказать даже. То, что Вагн, Аслак и другие воины, с которыми я делил кров, грабили, разбойничали и убивали людей, как и Сигвальди со Свейном и прочими хёвдингами, я отказывался принимать.

Мы с Бьёрном оставались в усадьбе, а поскольку он ничего не говорил по поводу того, чтобы вернуться обратно, то и я тоже молчал. Мы помогали с заготовкой дров, ели не больше остальных за столом, и Свартур, должно быть, подумал, что мы решили остаться. А поскольку мы были йомсвикингами и один из нас служил самому конунгу, он не осмеливался ничего нам сказать.

Хальвар и Йостейн Карлик приплыли вечером несколько дней спустя. Я впервые увидел Йостейна с момента битвы за Йомсборг, и надо сказать, что датский конунг хорошо его кормил, у него вырос живот, а щеки округлились. Свартур встретил их на дворе, а Хальвар долго жал ему руку, как будто они уже были знакомы. Хозяева открыли бочку с пивом, поставили кружки, и мы сели за стол. Хальвар рассказывал, как уже говорил Бьёрн, что ни один из йомсвикингов больше не был пленником у Свейна Вилобородого. Они могли уйти, если бы захотели, но поскольку Йомсборг пал и ходили слухи, что Вагн повел выживших на службу к вендскому конунгу, то многие решили остаться. Сигурд, сын Буи, со своими людьми отправился в викингский поход, рассказывали, что они пошли в Балтийское море и по рекам Руси, что Сигурд награбил так много добра и отстроил Йомсборг снова. Кто-то отправился на запад, но никто не поехал в страну вендов. Ни один йомсвикинг не захотел служить вендскому конунгу.

Когда на следующее утро Хальвар и Йостейн отправились дальше, Бьёрн поехал с ними. Я стоял на берегу и смотрел, как они уезжают. Я помню, как сложно мне было это принять. Почему Бьёрн уезжал от меня, когда мы только встретились? А что с его дочкой? Неужели он не хочет отправить весточку Торгунне, что он жив и что у ребенка есть отец? Он поднял руку, чтобы попрощаться, и шнека исчезла в морозном тумане, был слышен лишь плеск воды.