В тот день я был доволен порядком и дисциплиной среди моих воинов, и возблагодарил Бога за то, что сам я обладал привычкой к твердой дисциплине и порядку. Потому что, если командующий войском сам недисциплинирован, его воины и и их начальники будут такими же. Если бы я был ленивым и изнеженным гулякой и проводил много времени, подобно некоторым другим правителям, за чашей вина, не добился бы твердого порядка и дисциплины в своем войске. Будь я праздным по натуре и проводи я время в лагере занятый лишь едой и сном, не сумел бы завоевать уважение среди своих воинов и их начальников. Но они знали, что как дома, так и в походе, я постоянно слежу за состоянием войска, как на привалах, так и военных лагерях каждодневно наравне с ними упражняюсь в сабельной рубке, стрельбе из лука и метании копья, машу палицей, чтобы сохранить силу и подвижность рук, не оставляя их без дела. Воины и их начальники знали, что поскольку я сам неустанно тружусь, то ни в ком не потерплю лености. Они знали так же, что сам будучи бесстрашным перед лицом смерти, я не потерплю, чтобы кто-либо из моих людей проявил малодушие и колебания из-за страха умереть на поле боя, а тем более пытаться покинуть его.

Когда мой знаменосец, размахивая вымпелом, передал старшим и рядовым воинам приказ о начале сражения, через несколько мгновений сабли были обнажены, а палицы и стрелы взяты наизготовку. После чего мы развернули своих коней и ринулись на врага.

Схватившись с вражескими конниками, я убедился в их отваге и стойкости. Наша яростная атака не смутила их и они начали орудовать своими шашками и копьями. Я велел знаменосцу просигналить всем о том, что враг оказался сильным и стойким, и потому следует действовать серьезней и проявлять большую осмотрительность.

Мое повеление было принято военачальниками, которые в свою очередь передали его рядовым воинам и те, без какого-либо страха перед смертью, ринулись в схватку, чтобы уничтожить кавалерию Тохтамыша. Я сражался наравне с ними, в правой руке я держал саблю, а в левой секиру, иногда я защищался правой рукой, нападая левой и наоборот. С каждым взмахом секиры я валил с коня очередного вражеского воина, и с каждым выпадом клинка по меньшей мере наносил ранение, исключая случаи, когда моя сабля натыкалась на кольчугу или панцирь: многие из воинов Тохтамыша были облачены в доспехи и шлемы.

Если бы мне не приходилось удерживать уздечку своего коня, тогда я мог бы беспрерывно орудовать обоими руками, вооруженными саблей и секирой. Однако необходимость править лошадью вынуждала меня время от времени вешать секиру на луку седла и брать в руки узду, чтобы вести животное в нужном направлении. Мои воины дрались спокойно, ибо не несли ответственности за ведение боя и его исход. А мне в пылу сражения приходилось одновременно следить за ходом всего сражения, следить и владеть обстановкой, в которой находились мои воины, определять, не нуждаются ли они в подмоге со стороны резервных сил и так далее.

Рядовой воин на поле боя может быть спокойным, ибо не несёт иной ответственности кроме как убивать врага и оберегать собственную жизнь. Тогда как военачальник ответственен за многое другое и потому он постоянно должен следить за состоянием войска. С одной стороны, я страстно желал лично участвовать в схватке, видеть как фонтаном брызжет кровь из разрубленных мною артерий, слышать стоны и вопли тех, кого поразил удар моей сабли и секиры, чтобы мой скакун попирал копытами трупы поверженных врагов. С другой стороны, я желал, чтобы мои воины и их старшие видели и знали, что я не из тех, кто страшится смерти и что наравне с ними выхожу навстречу опасности.

В тот день, стараясь держать в поле зрения все обстоятельства сражения, я на миг забыл о положении в непосредственной близости от меня. И эта оплошность привела к тому, что одному из кипчакских всадников удалось нанести сильный удар секирой по моей правой руке, удерживавшей саблю. Сабля выпала из моих рук и мне показалось, что моя рука вовсе отсечена от тела. Молниеносно я нанес удар секирой, которую держал в левой руке по лицу напавшего и свалил его.

Правая рука не действовала, но я не покинул поля боя, продолжая орудовать левой рукой, вооруженной секирой, приговаривая: «Да будет благословенным твой дух о, Самар Тархан, мой учитель фехтования, еще вначале обучения привязывавший мою правую руку к пояснице и говоривший, чтобы я представлял себе, что у нет меня правой руки и фехтовал только левой». Я множество раз убеждался в том какими ценными оказались уроки, которые он давал мне и понимал, что воин свободно фехтующий обоими руками, стоит двух. Но именно в тот день больше чем когда-либо я по-настоящему оценил мудрость того мастера клинка, добившегося, чтобы моя левая рука стала такой же развитой и ловкой, как и правая. Если бы я не мог свободно орудовать левой, в тот день поневоле передо мной встала бы необходимость на глазах у всех моих воинов и их старших оставить поле боя, и поскольку я не из тех, кто мог бы стерпеть подобное унижение, я бы остался и неизбежно был бы убит. Свободное владение левой рукой и её ловкость спасли меня в тот день от неминуемой смерти. Моя правая рука истекала кровью, но я не замечал этого, так как я в первый раз увидел Тохтамыша, находящегося вдали, под своими знаменами.

Две вещи указывали на то, что это он, первое — это его знамя и второе — дорогие доспехи, надетые на нем. (Доспехи состояли из ряда предметов военного снаряжения, таких как металлические латы и шлем, носимые воинами в старину — Переводчик).

В тот же день я заметил, что Тохтамыш бреет усы и бороду, и позже я слышал, что той привычкой он обзавелся в подражание румийцам.

(Под румийцами здесь Тимурленг имеет в виду жителей Византии с их столицей Константинополем, которая сегодня называется Стамбулом и ее не следует путать с Великим Римом или Западным Римом, сегодняшней Италией. — Марсель Брион)

Расстояние между мною и Тохтамышем позволяло мне поразить его стрелой, однако из-за бездействия правой руки, я не в состоянии был натянуть тетиву лука, поэтому указав на него, я велел нескольким из своих воинов осыпать его стрелами. Тохтамыш так же заметил меня, я сказал своим воинам: «Этот человек должен быть убит, не должен уйти, уничтожьте его».

До того времени увлеченный схваткой, я не ведал об обстановке на флангах и не знал, что правое и левое крыло моего войска стремительно продвигаются вперед. Часть пехоты Тохтамыша, расставленная на флангах, была уничтожена, а часть беспорядочно отступала, теснимая моими воинами. Тохтамыш лучше меня был осведомлен об обстановке, и в тот момент когда я решил, либо уничтожить, либо взять его живым в плен, он начал отступать. Он понял, что если не отступит, мои воины, наступавшие по флангам, ещё немного, и возьмут его в окружение.

Видя что он отступает, я понял, что мы одержали победу на флангах и сигналами с помощью вымпелов передал командующим флангами постараться быстрей замкнуть кольцо вокруг центра Тохтамышева войска. Чтобы были лучше понятны причина и смысл такого приказа, я отправил к командующим флангами двух воинов из моего окружения, через них разъяснив, что Тохтамыш, повелитель кипчаков расположился в середине своего войска, и если мы окружим её центральную часть, то сумеем либо пленить, либо убить его, нельзя было допустить, чтобы этот человек бежал и впредь повторно доставлял нам беспокойство. Конники, сражавшиеся возле меня, усилили напор и, поощряемые моими приказами, успешно продвигались вперед, однако насколько бы далеко ни удавалось нам прорваться вперед, тотчас же Тохтамыш отступал на такое же расстояние. Затем я заметил, что его отступление перешло в бегство, вместе с Тохтамышем ряд всадников вокруг него повернули своих лошадей и поскакали прочь галопом.

Я бросил в наступление всех своих конников, до того момента находившихся в тылу войска, надеясь тем самым воспрепятствовать бегству Тохтамыша, однако нам не удалось сделать этого, он и его окружение сумели благополучно исчезнуть. В центре Тохтмышева войска мы натолкнулись на стойкое сопротивление, именно оно помешало осуществиться нашему намерению настичь повелителя кипчаков и не дать ему скрыться. Я обратил внимание на то, что конные воины в центре Тохтамышева войска в тот день продолжали оказывать стойкое сопротивление, хоть они и заметили его бегство с поля боя, тем не менее не пали духом. Хотя чаще случается так, что когда командующий войском бежит с поля боя, его воины и и их начальники утрачивают свой боевой дух и не в состоянии далее успешно вести бой.

Несмотря на то, что расстроив боевые порядки противника мы одержали убедительную победу на обоих флангах, тем не менее моим военачальникам, сражавшимся там, все еще не удавалось зайти в тыл вражеского войска и замкнуть кольцо вокруг него. Причина заключалась в том, что пехота врага, казалось бы беспорядочно отступавшая, время от времени останавливалась, оказывая яростное сопротивление и тем самым задерживала успешное наступление моих конников. А на некоторых участках моим всадникам и вовсе не удавалось двигаться вперед до тех пор пока оставался в живых хоть один вражеский воин.

Если бы Тохтамыш не был труслив и имел достаточно времени для вооружения и подготовки войска, мы не сумели бы одолеть его войско, так как его воины отличались отвагой и стойкостью. Однако один трусливый полководец способен свести на нет боевое значение ста тысяч отважнейших воинов. Именно таким образом в тот день бегство и малодушие Тохтамыша свело на нет ценность и значение боевых качеств его воинов.

Мы продолжали сражаться до захода солнца и к тому моменту оба фланга моего войска соединились, замкнув кольцо вокруг армии Тохтамыша, таким образом, взяли ее в полное окружение.

Моя правая рука перестала кровоточить, она по прежнему не действовала, пропитавшийся кровью и прилипший к ране рукав остановил дальнейшее кровотечение. Несмотря на наступление ночи и кольцо вокруг него, остатки вражеского войска продолжало своё упорное сопротивление, тогда как мы, не сломив того сопротивления, не могли считать битву завершённой. Я приказал зажечь факелы, чтобы мои воины в пылу схватки не поражали своих, принимая их в темноте за врагов. Пока я дрался, не чувствовал боли в правой руке, однако после окружения сил врага, когда отпала надобность в моём дальнейшем непосредственном участии в бою, я почувствовал сильную боль в правой руке и подумал о том, что наверное серьезно повреждена кость.

Я не мог велеть разбить для меня шатер, чтобы пройти в него и там передохнуть, я был слишком обеспокоен обстановкой на поле боя. Вражеские воины, несмотря на окружение и бегство их правителя, продолжали стойко сопротивляться.