Джим застыл посреди дороги, оглядываясь по сторонам. Где люди? Почему всё так разрушено? До родного дома оставалась ещё треть мили, и мальчик убедил себя, что напасть, поразившая деревню, могла его пощадить. Он чувствовал, что на глазах выступили слёзы, а ноги стали ещё более ватными, чем обычно, но упрямо продолжал взбираться по тропинке.
– Джим! – окликнул его Уоррен.
Но у Джима не было времени оборачиваться. Всем своим весом опираясь на костыли, он неистово рвался вперёд и вверх. Навстречу прошлому.
Дом семейства Макфи выглядел точно таким же, как и вся деревня: те же разруха и вековая заброшенность.
Джим влетел внутрь, выкрикивая одно за другим имена членов своей семьи, но ответил ему лишь собственный голос, отражённый холодными серыми стенами. Тогда он неверными шагами двинулся дальше – по обломкам рухнувшей стены, по прогнившим балкам упавшей крыши, по принесённому ветром мусору и сухим листьям. Мимо порскнула потревоженная его появлением мышь.
Вот почерневший от многолетней копоти очаг, груда досок – едва узнаваемые, обезображенные обломки стола, за которым он тысячи раз сидел… Но куда делись кровати, буфет, платяной шкаф? Где домашняя утварь, которую мама всегда содержала в таком порядке и чистоте? Где нарубленные папашей дрова, которые тот всегда складывал в поленницы на зиму? Где распятие на стене и образ святого Патрика, их покровителя и защитника? Ни следа. И главное, ни следа его семьи. Более того, похоже, в этом месте вообще давным-давно никто не жил.
Джим бродил по дому, как человек, получивший долгожданный подарок и теперь не понимающий, что с ним делать. Он касался стен, проводя пальцами по их неровностям, словно ожидая, что сейчас они заговорят с ним, расскажут, что за ужасная трагедия здесь произошла. И в нише у окна наткнулся на вырезанный им самим рисунок – фигурку ребёнка с непомерно большой головой и длинными, как тени на закате, ногами: Джим.
Подошедший Уоррен обнял его за плечи. Но Джим отвернулся. Ему не нужен был Бобуоррен, ему нужна была его семья. Сейчас же. Немедленно.
Они сидели на камне всего в нескольких метрах от дома.
Плётка явившегося с севера холодного ветра без разбора хлестала по вершинам холмов, по пригнувшейся к самой земле цепкой вересковой поросли, по стылым лужам и по их собственным мыслям. Потом ветер взлетел на вершину самого высокого утёса, рухнул вниз и понёсся над океаном, где, должно быть, вскоре рассеялся. Или, наоборот, собрался с силами и устроил настоящую бурю, вздымая гигантские волны.
Мужчина и мальчик казались двумя безмолвными точками во вселенной – огромной, бесконечной вселенной, постоянно меняющейся, исходя из концепции непрерывного расширения пространства и времени.
Мужчина и мальчик. И ничего больше.
Ночь они провели в доме Джима, примостившись на старых досках, оставшихся от того самого стола, который некогда накрывали к скромному, но сытному ужину, стола, который слышал смех и впитывал слёзы и который теперь столь гостеприимно предложил двум неприкаянным существам свою отсыревшую, шершавую столешницу. А над их головами сквозь прорехи в крыше виднелось полное холодных звёзд небо, безразличное к людским бедам.
Рассвет застал их обнимающими друг друга.
Уоррен заметил, что Джим за ночь постарел ещё сильнее, если такое вообще было возможно. Теперь он даже выглядел совершенно по-стариковски, словно на его плечи давила тяжесть долгих, полных страданий лет. Лишившийся нескольких зубов рот казался жутким провалом, потемневшая кожа на щеках и шее обвисла складками.
Они двинулись в обратный путь. Солнце пряталось за белыми облаками, мягкими и лёгкими, как пух одуванчика, но ветер снова и снова рвал их в клочья.
Уоррен решил, что им остаётся только вернуться в лежащий в двух с половиной милях Леттерфрак. Там он найдёт кого-нибудь, с кем можно поговорить, кого-нибудь, кто сможет рассказать ему о семье Джима.
А вот Джим явно предпочёл бы не двигаться с места. Возможно, в глубине души он лелеял истончившуюся теперь до толщины волоска надежду, что кто-нибудь рано или поздно ещё вернётся. Всё равно ему больше некуда было идти. Но чувство голода заставило его последовать за Уорреном.
Они снова вошли в зал «Контрабандиста» и, стараясь не обращать внимания на густые клубы табачного дыма, стойкий запах копчёной рыбы и косые взгляды завсегдатаев, уселись за стол. Трактирщик кивнул, давая понять, что узнал их. Он даже взял тряпку и протёр столешницу, за годы достойной службы покрывшуюся пятнами и царапинами.
– Ну как, нашли кого-нибудь? – с усмешкой спросил он.