И ещё представлял, что, наверное, снова похоронит ребёнка задолго до того, как успеет сделать хотя бы что-то из того, что сейчас представлял.

И только ночью, лёжа в постели, он наконец бросил фантазировать и потом долго плакал, глухо всхлипывая в подушку.

Вода, холодная, как лёд, накрывает его с головой, мешает дышать, сковывает движения. Кругом обломки мачт, куски парусов и мёртвые тела, но выглядят они одинаково, их невозможно распознать: ужас преображает всё. Ужас – или смерть. Волны накатывают угольно-чёрные, огромные, словно горы. Ветер обламывает им вершины, взбивает осколки в белую пену, похожую на капающие слюной оскаленные пасти голодных хищников, его вой перекрывает стоны тонущего корабля. Небо вскипает алыми, будто кровь, вспышками молний среди мрачных облаков.

Джим дрожит, и эту дрожь никак не унять. Ему ещё никогда не бывало так холодно. Промокшая одежда давит на грудь, тянет вниз. Он слышит зовущий его голос матери, потом наконец видит её саму: одной рукой ухватилась за бочонок, другой прижимает к себе бледного, словно сгусток тумана, малыша Тимоти. «Máthair!» – кричит Джим, но мама только смотрит на него и, не говоря ни слова, уходит под воду, унося с собой безжизненное тело Тимоти.

Джим замечает на воде отблески ледяных звёзд. Погружаясь всё глубже, он отчаянно сжимает в руке чёрно-белый камешек, свой талисман. Потом наступает ничто. Ничто и бесконечно долгая тьма.

Джим проснулся в холодном поту, едва дыша. Пришлось даже протереть глаза, чтобы дать разуму время осознать, в какой реальности он находится.

В соседней кровати спал, размеренно похрапывая, Бобуоррен. Его лицо в тусклых лучах утреннего солнца показалось Джиму безмятежным, даже почти радостным. Снаружи доносились крики чаек и едва слышный рокот – должно быть, ворчание океана.

Мальчик поднялся, стараясь не разбудить мужчину, потом оделся, старательно не глядя на него: боялся, что если хоть на миг задержит взгляд на этой солидной белой бороде, то, скорее всего, откажется от своей затеи.

Но нет, решение принято. Он больше не станет возвращаться по собственным следам. Теперь он знает, где его место. Оно не рядом с Бобуорреном. Не здесь.

«Slán agat, – прошептал Джим, не оборачиваясь. – Slán agat, то chara»[4].

И, подхватив костыли, тихонько вышел из комнаты, надеясь, что они ещё встретятся. Он чувствовал это.

Выбитая дверь с треском рухнула. Едва проснувшийся Уоррен увидел лишь бросившиеся к нему размытые фигуры. Где он? В Местерсвиге, на мысе Энн? Или в одном из бесчисленных придорожных мотелей?

– Профессор Уоррен? – поинтересовалась одна из фигур.

– Какого…

– Вы – Роберт Уоррен?

– Да, это я… – Он огляделся в поисках Джима, но вторая постель оказалась пуста.

– Где мальчишка? – словно читая его мысли, вмешалась другая фигура.

– Понятия не имею.

– Притворяться бесполезно! Мы знаем, что он с вами!

Уоррен спустил ноги с кровати на грубый дощатый пол, и один из ворвавшихся в комнату тут же схватил его за руку.