– Да ладно тебе, – ревниво взъелся я. – Про водку бы ты помолчал… Можно подумать…
– И думать нечего, – отмахнулся рукой Сэм. – Ни хрена всерьез у вас нет, кроме бомбы… Вот послушай… Когда я стоял в том своем магазине… Тимур тогда был помощником, стоял рядом, в кипе… Туда заглядывали многие из русского представительства. Товар был проверенный и немного дешевле, чем у других. Однажды приходит ко мне один хмырь, он когда-то купил у меня несколько 286-х компьютеров, отвез в Россию и имел с них хороший навар. Тогда у вас эти компьютеры были дороже машины… И говорит тот консульский хмырь: «Сэм, хозяину нужен хороший холодильник. Приведем его к тебе завтра, часов в двенадцать». Ну, говорю, пусть приходит. Как раз у меня оставался один «шкаф», трехкамерный, последней модели. Хотел придержать для магазина, но, думаю, посмотрю, что за хозяин. После двенадцати дверь открывается, появляется ваш посол Трояновский, в вечернем костюме – а стояла жара. Следом за послом входит человек в шляпе и сером плаще. Я тут же обратил внимание на его рот. Какие-то скошенные вниз, с правой стороны лица, узкие губы. Глаза из-под нависших бровей зыркают с подозрительным прищуром. И с ним несколько знакомых пацанов из консульства, все в черных костюмах… Вот, Андрей Андреевич, говорит посол, хозяин магазина, Сэм Кислин. Тот, в плаще, протягивает мне руку, до сих пор помню – холодные, вялые пальцы. «Здравствуйте, товарищ… э-э… господин Кислин», – и представляется вежливо так: Андрей Андреевич Громыко!… Ни хера себе, думаю! Громыко?! Министр иностранных дел Совдепии, член Политбюро. Вторая или третья шишка после Брежнева… И пришел за холодильником?!
Громыко повернулся к Трояновскому: «Жена говорит, без холодильника не возвращайся. Она прочла о нем в каком-то журнале. Решай, говорит, вопрос с Ираном. Купи холодильник, и домой». Трояновский понимающе кивнул. Но тут влез Тимур: «Хорошая у вас жена!» – и подмигнул Трояновскому… В дерзком замечании грузинского еврея Громыко уловил какую-то угрозу. Взглянул на бархатную кипу Тимура. Лицо министра окаменело. Пацаны притихли, только булькнул у двери остаток смеха… Я подвел министра к холодильнику, открыл дверцу. Тот внимательно осмотрел, поинтересовался электрозаменяемостью. «А то, – повеселел министр, – один наш работник купил где-то телевизор, вернулся в Москву, включил и весь дом оставил без света. Да еще грохнуло так, что думали – война!» – «Ну, насчет войны – вы бы первым знали», – не утерпел Тимур. Громыко вновь со значением посмотрел на кипу болтливого еврейчика, поморщился, как от лимона. Поручил Трояновскому оплатить покупку и дать ему чек. Надвинул шляпу и направился к выходу. В дверях остановился, протянул мне руку и сказал: «Жаль, что вы покинули родину, Семен. Мы бы назначили вас министром торговли». – «Я уже был директором магазина в Одессе, мне вполне достаточно», – ответил я… Вот так, Илья! Ничего у вас нет, кроме бомбы.
– Холодильник отправили? – уклонился я от дискуссии.
– Первым же сухогрузом на Новороссийск.
Я помнил те времена, о которых рассказывал Сэм. Так хорошо, будто я находился в Москве рядом с ним. Более того, вспоминания о том времени стали эпизодами в моих романах «Коммерсанты», «Сезон дождей» и в дилогии «День благодарения». Поэтому услышанное в пентхаусе над Линкольн-центром бархатным весенним вечером не было для меня новостью…
Помнится, я вышел из помещения журнала «Новый мир» на Пушкинскую площадь. Остановился в ожидании автобуса напротив редакции популярной «Новой газеты», у стенда которой толпа считывала расклеенные свежие полосы. Неожиданно люди из толпы принялись оборачиваться в мою сторону, и в следующее мгновенье вся толпа устремилась ко мне через мостовую. Я оглянулся. Рядом со мной, плечом к плечу стоял… Ельцин с каким-то мужчиной. Набежавшая толпа принялась пожимать ему руки. Я тоже воспользовался соседством, хотя особой симпатии у меня к нему не было. Мне больше был симпатичен Горбачев…
Выбрался из толпы, но был привлечен шумом, что доносился через площадь, со стороны Цветного бульвара. «Что там происходит?» – подумал я вслух. «Нар тюремных домогаются, – буркнул какой-то мужик. – Охренели от свободы, сукины дети…»
Сквер Цветного бульвара запрудила толпа. Лозунги и плакаты взбрыкивались над головами… «Свободу Прибалтике», «Долой армян!», а напротив – «Долой азербакланов». Раздвигая людей, ввинчивался тип с сигаретой во рту, волоча на спине плакат «Сионисты – вон из Руси». Мужик в папахе терся в толпе с лозунгом «Ще не вмерла Вкрайина!»…
Я присел на холодный гранит цветника. Рядом на стопке бумаг расположилась полная женщина в очках, похожая на Крупскую… Она выговаривала какому-то пареньку, что «пропадает момент», самый раз разогреть толпу призывами, а нет свежей батарейки к мегафону. Паренек что-то озабоченно лопотал про какого-то Сережу, который вот-вот подскочит с батарейками. Вероятно, многие знали эту женщину, толпа у цветника начала плотнеть.
– Господа! – женщина с неожиданной легкостью поднялась с места. – Вы сейчас озлоблены, вам нечего есть. В ваших домах холод, ваших детей воспитывают в мерзости. Вас грабят физически и морально. И неужели нет виноватых?! Есть! – женщина вскинула тугой кулачок. – Это банда, узурпировавшая власть. Это они в силу своей некомпетентности насаждают в России нравы дикого Запада…
Паренек-ассистент подал женщине мегафон, видимо, подоспел Сережа с батарейками…
– Это они растаскивают Россию на куски! – с подъемом воскликнула ораторша в мегафон. – Отдают нас в рабство новым богатеям. Нам не нужны ни капиталисты, ни коммунисты. У России, у настоящей демократии свой путь, господа! За этот путь можно отдать всего себя, до последней капли крови!
Толпа колыхнулась, как большое цветное полотнище. Раздался свист.
– Вот свою кровь и отдавай! – крикнул кто-то.
Казалось, «Крупская» только и ждала эту реплику.
– Да, господа! Если великому делу нужна моя кровь, я отдам ее с радостью. Я человек, а не дрожащая тварь за свое маленькое мещанское благополучие. Грядет великая борьба! Очиститься от общей исторической вины можно лишь ценой собственной жизни. Рано мы собираемся жить, господа, нам еще умирать и умирать.
Толпа вновь колыхнулась, глубоко и тревожно. Рядом со мной на каменный цветник вскочил мужчина в лиловой куртке.
– Куда вы нас зовете?! К большому террору? – воскликнул он, напрягая жилы тощей, в пупырышках, шеи. – Я хочу спросить госпожу Новодворскую, как она, при горячем желании отдать кровь за демократию, не сподобилась бунтовать, как нормальные диссиденты. Как ей удавалось отделываться пятнадцатью сутками ареста за уличное хулиганство? Вы своими призывами напоминаете попа Гапона…
Я с любопытством вертел головой, желая запомнить происходящее. Озвученная фамилия ораторши подогрела интерес. Значит, женщина не кто иная, как известная воительница Новодворская, о которой все чаще и чаще говорили, кто с уважением, кто с иронией…