В те годы, после «Вавилона» аэропорта Кеннеди с его фонтанирующей жизнью, пулковский аэропорт произвел оглушительное впечатление. Точно отрезал. Точно я нырнул в глубину океана… Одинокие фигуры людей маячили на галереях и балконах, слонялись среди фанерных клеток, разбитых с непонятной целью по всему центральному залу ожидания. И весь аэровокзал – шумный и ярмарочный в недавнем прошлом – тишиной напоминал печальные покои крематория. В слабо освещенном багажном отделении, у транспортера, собралось человек пятнадцать. Прождав с полчаса, я наконец получил свой чемодан и, минуя контролера со злым и острым лицом ищейки, покинул аэровокзал.
Часы показали четверть первого. Белесый сумрак наступивших белых ночей вот-вот должен превратиться в короткую темноту. Площадь перед вокзалом была пустынна, а единственный сиротский автомобильчик лишь подчеркивал пустоту. Вскоре подъехал автобус-кивалка, трехосная обшарпанная колымага, ревущая и вонючая. Кроме меня, в салоне оказалось три человека, нахохленно глядевших в грязное окно. Кондуктор, грудастая бабенка в оранжевых байковых шароварах и мужском пиджаке, зацепленном на одну пуговицу, приблизилась ко мне и уставилась немигающими шалыми глазами, обведенными черным карандашом. Обилетив пассажиров, сунула выручку в сальный карман пиджака и ушла вести треп с водителем. Автобус плелся медленно, хрипло огрызаясь на переключение передач и минуя безлюдные промежуточные остановки. Хотя бы увидеть какого-нибудь шелудивого пса, подумал я в сладком предвкушении возвращения в свою квартиру. Хорошо, что дорога не очень длинная – считай, аэропорт почти у дома на Московском шоссе…
С липким шорохом отворилась тяжелая входная дверь, и в лицо пахнуло спертым нежилым воздухом. Включил свет. Пыльное зеркало прихожей явило взору усталое лицо под путаной прядью седеющих волос, проросшая колкая поросль щек и подбородка, запавшего в набухший противный зоб. «И это я?» – спросил я себя, хотелось плюнуть в зеркало, да нечем, горло пересохло. Скорей бы встать под душ, потом поесть что-нибудь, а главное, попить чаю. Или, наоборот, вначале поесть… Ах, да! Надо отключить сигнализацию, что слабо попискивает у двери, а то нагрянет милиция… Проделав манипуляцию с кодом, унял мышиный писк и принялся обходить квартиру напряженным воровским шагом. Все четыре комнаты, купленные мной за гонорар от первого романа «Гроссмейстерский балл» в далекие шестидесятые годы. Какая это была роскошь после девятиметровой клетки, в которой ютились мы с женой и дочка… Я любил этот обход своей крепости после длительного отсутствия, какое-то физическое ощущение собственного.
Гостиная, оклеенная светлыми обоями, в былые времена повидала многих не чужих мне людей… Мой закадычный дружок, детский писатель Яшенька Длуголенский, тоже Яша, но уже Гордин, Валера Попов, Даниил Александрович Гранин, Саша Володин, Витя Конецкий, Юра Рытхэу, Миша Жванецкий, каждый раз с новой своей пассией… А московские люди? Гриша Горин, Марик Розовский, Аркаша Арканов… Андрюша Вознесенский как-то ввалился с милой скрипачкой, поклонницей его поэзии, мы потом отправились смотреть со стороны Литейного моста пожар на Металлическом заводе, до сих пор помню искры, взлетающие над мрачным зданием в сполохах огня под одобрительные крики зевак. Была в этой квартире и Галя Волчек со своим актером Костей Райкиным, во время гастролей театра «Современник»; да мало ли кого повидали эти стены, всех и не припомнишь! А сколько «отвальных вечеринок» – и родных, и друзей – накануне отъезда в эмиграцию ночевали у нас, благо аэропорт недалеко. Всех встречала и провожала Лена, пока сама не уехала следом за дочкой… Еще эти стены видели, как санитары выносили в белой простыне умершую мою маму. А я с сестрой окаменело, без слез, сидели на диване и долго не могли закрыть за ними дверь…
Но особенное чувство накатывало у порога своего кабинета. Подсесть к письменному столу, оглядеть книги, зашпаклевавшие стены, убедиться, что фотографии родных людей на тех же местах. Оглядеть красочную выкладку обложек своих книг за стеклом шкафа. Поднять телефонную трубку и убедиться, что аппарат в порядке, не отключен за неуплату во время отсутствия. Вздохнуть, бросив взгляд на неистребимый бумажный беспорядок на столе, а казалось, что перед отъездом наводил общий марафет. Или нет? Торопился в дорогу? Чтобы скорее, чтобы без оглядки…
Я бродил по вернувшейся в мою жизнь квартире, среди пыльной тишины, тяжестью давившей в уши. Подошел к пианино, откинул крышку и, не подсаживаясь, на полусогнутых ногах взял несколько случайных аккордов. Радостные, свободные звуки взрывом заметались по комнате, точно искали выход из осточертевшей дремы. Господи, что я делаю, ведь стоит глубокая ночь, соседи спят. Пристыженный, я поспешил вернуть крышку на место, но она, подлая, выскользнула из пальцев и резко хлопнула…
Надо наконец заняться делом: разобрать чемодан, поесть что-нибудь из дорожных припасов. Лена, как обычно, постаралась, несмотря на увещевания об ограничении веса багажа… Надо будет и душ принять, подумал я, тая робкую надежду, что не будет горячей воды. Но вода, назло, была…
Я зашел в ванную, стараясь не смотреть на себя, голого. Но тесное помещение коварно подставляло себя моим глазам. Чему я мог порадоваться, что могло утешить взгляд? Да, не Аполлон! Белесое тело шестидесятилетнего существа мужского пола. Мосластые плечики над впалой и плоской грудью поросли редкими волосиками. Довольно заметный животик между опущенными плетьми худосочных тощих рук. А ниже – смех один – спасибо, пейзаж отсечен кромкой рамы зеркала… И этот тип в прошлом гимнаст-перворазрядник, гордость института?! Прошло более тридцати лет, но все же…
В расстроенных чувствах я вышел из ванной. Даже есть расхотелось. Сейчас в постель, под преданно ждущее три месяца китайское одеяло… Светлели и раздвигались стены спальни перед натиском крепнувшего утра. В щель приоткрытого окна серебристыми каплями метнулась далекая соловьиная трель. А через паузу ей ответила вторая, уже звонче, поближе… Скорее уснуть, забыться… Но сон не наступал. Четче проявились рамки с фотографиями, стоящими на трюмо. С дорогими и такими сейчас далекими лицами. Ничто так не обостряет одиночество, как фотографии, особенно после недавней разлуки. Потом привыкаешь, не замечаешь, но по свежей памяти…
Памяти, которая во время бессонницы аккумулирует до критической массы все недавно происшедшее… Время, проведенное с дочкой, приехавшей на неделю из Калифорнии. Красивая, при высокой стройной фигуре, Ириша привлекала общительностью, чувством юмора и находчивостью, что особенно мне нравилось. Она упивалась встречей с отцом и матерью, тянула нас каждый вечер по разным зрелищам. От джаз-клуба и мюзиклов Бродвея до «Метрополитен Опера» и «Карнеги-холла», побывали даже в Мэдисон-сквер-гардене на каком-то фантастичном арт-шоу. При этом с последующими посиделками в ресторанах и кафе. Протесты не помогали, у дочки упрямый и железный характер, категорический при обсуждении не только проблем американской жизни, но и ее личной судьбы. Влюбленная в Америку, она не терпела никакого посягательства на «свою территорию». Что, признаться, меня устраивало, снимало ответственность за ошибочные советы. Единственное, о чем я жалел, это о легкомысленном ее разводе с мужем. Я не предполагал, что Саша так овладеет нашими с Леной сердцами. Мы полюбили этого настоящего мужчину, красавца, умницу и добряка всей душой. Как говорила моя теща: «Уйти от такого Саши могла только круглая дура! И к кому? К полному ничтожеству!» Теща была права.
В память бессонницы проникли воспоминания о поездках в Бостон и Филадельфию к старому приятелю Анатолию Левину, профессору-хирургу, он когда-то оперировал мою маму. Живет себе безбедно эмигрантом, при двух детях-врачах, имеющих уже свои лечебные офисы… На обратном пути заехал в Вашингтон, в гости к Василию Аксенову. Сердечный, добрый товарищ встретил меня со своей собачкой на автовокзале и привез к себе, в двухъярусную квартиру небольшого «кондоминиума». Где на втором этаже в его кабинете я впервые увидел компьютер. Об этом чуде века еще и слыхом не слышали в России. Вася профессорствовал в Университете и, готовясь к лекции, отправил меня со своей женой Майей гулять по Вашингтону, тихому провинциальному городу с громкой судьбой столицы воистину великой страны…
…Чертова бессонница. Если овладевает, то надолго, знал по опыту. И никакими ухищрениями ее не переломить. Она, подлая, обычно наступает, когда под рукой нет ни одной таблетки. А вот «там» бессонница меня не настигала, «там» я спал, как знаменитый сурок Вилли… Так, может быть, и впрямь собрать манатки и дунуть к родным людям, согласиться с бывшей тещей. Она хоть и глупа, но в интуиции ей не откажешь… Что ждет страну, затаившуюся, как зверь в засаде, после бурных событий начала девяностых. Дефолт 98-го, с его грабительским отъемом денег у своих людей? По-прежнему пустые, как ладонь, прилавки продуктовых магазинов? Больницы, с больными на принесенных из дома простынях, принимающими принесенные из дома лекарства? Все это можно перетерпеть, как и бандитские разборки, и наглое надувательство с «ваучерами», обещающими по машине каждому гражданину. Пройдет время, и все перемелется! А вот то, что меня определили по ведомству «русскоязычных» писателей…
Словно маленькая тучка на ясном небосводе, вестница грозы. Стоит ли испытывать судьбу? Сколько моих друзей-писателей, удачливых и небесталанных, решили не играть в рулетку! Володя Кунин, писатель и сценарист. Или Боря Рацер, драматург. Или Веня Сквирский – писатель, драматург, видный ученый-энергетик…
Нет, не заживает в России старая болезнь, она во всем мире не заживает, но в России кажется особенно затяжной… нам, «русскоязычным». Глупая, необъяснимая болезнь ненависти к людям, приносящим куда больше пользы, чем вреда. «Они хитрые, они алчные, они злые…» Но посмотрите на себя, на «своих». Нет ли среди них во сто крат более хитрых, алчных и злых?! Люди в слепом поиске причин мерзкого существования поделили себя на своих и чужих. Весьма точный симптом, если вынесен диагноз тотального самоуничтожения… У меня собственное объяснение этого феномена всеобщей ненависти. Бог, знающий о неотвратимом конце всего сущего – вплоть до самой планеты Земля, – решил помочь избранному им народу и первым отправить его в никуда…
Однако хватит рассуждать и разглядывать потолок. Даже соловьи умолкли, отправились на покой…
«Спи, глупец, – прикрикнул я в голос. – Все равно ни на что не решишься. Был ты русским писателем, им и останешься. Несмотря на то, что из кровников, поселившихся во всех твоих книгах, можно составить город или, на худой конец, местечко». Вспомнился давний треп с другом-писателем за рюмкой водки. «Послушай, – доверительно обратился ко мне друг. – Почему ты так много пишешь о своих?» – «А ты?» – встречно спросил я. – «Но я же свой, живу среди них семьдесят пять лет», – в недоумении ответил он. – «И я свой, – уверенно проговорил я и поднял рюмку. – И тоже живу среди них, пять тысяч восемьсот лет, если считать по Лунному календарю».
Наступил ближайший вторник. В час дня раздался дверной звонок и в квартиру, галантно пропуская девушку, вошли два молодых человека – издатель и его компаньон по имени Рушан. Я пожал руку девушке, поприветствовал Рушана и, обняв издателя, пригласил гостей в комнату. Издателя – Константина Тублина – я знал с тех пор, когда он был еще Костей, он и сейчас оставался для меня Костей, сыном стародавнего приятеля Вали Тублина, писателя и тренера по стрельбе из лука. Знавал я и маму Кости, рано почившую милую Люсю, редактора «Ленфильма». Знать издателя с пеленок – удачная основа для делового сотрудничества. Так я и решил, передавая рукопись «Ангела» издательству «Лимбус Пресс»…
Нередко автор испытывает муки, определяя, кому предложить свой труд. В те годы Питер был переполнен домашними издательствами, выгодный книжный бизнес привлек предприимчивый люд. Издательство «Комета» выпустило большим тиражом мою книгу об Израиле «Взгляни на дом свой, путник», оформленную замечательным художником Олегом Яхниным. Кроме того, владелец «Кометы», деловой и энергичный Яша Захаров, запустил мое собрание сочинений в пяти томах. Да и старое издательство «Советский писатель», давшее зеленый свет романам «Поезд» и «Архив», было еще живо. Издательство «Азбука» переиздало роман «Коммерсанты». А какая-то коммерческая компания «Тролль» объявилась вдруг с теми же «Коммерсантами». Время-то было быстрое и веселое… Так что поиск издательства для «Ангела» меня не заботил.
Под лестницей журнала «Нева» приютилось издательство «Лимбус Пресс». А главой его оказался Константин Тублин. Костя?! Тот малыш, которого выгуливала в детской коляске Люся Тублина? Я тоже заглядывал в Московский парк Победы. Моя Ириша и Костя были ровесники…
Я оставил Косте рукопись «Ангела», и мы расстались, договорившись о встрече.