Книги

Война на уничтожение. Третий рейх и геноцид советского народа

22
18
20
22
24
26
28
30

Относительно славянского населения Гиммлер дал специальные распоряжения в приказе от 28 июля 1941 года:

«Мы должны чётко понимать, что деревни в болотистых областях являются либо опорными пунктами для нас, либо опорными пунктами для противника. Опорными пунктами для нас они могут быть только в том случае, если их население состоит не из преступников, а — рассматривая с национальной точки зрения — из украинского или другого национального меньшинства, настроенного хорошо по отношению к нам и враждебно по отношению к русским или полякам…. Если население — рассматривая с национальной точки зрения — враждебно, расово и человечески неполноценно или вообще, как это часто бывает в болотистых областях, состоит из выселенных туда преступников, то все, кого можно заподозрить в поддержке партизан, должны быть расстреляны, женщины и дети — вывезены. Скотину и продовольствие конфисковывать и доставлять в безопасное место. Деревни сжигать дотла…»[527]

Как проходила эта операция, историку Алексею Литвину рассказали выжившие очевидцы. Жители уничтоженной деревни Черничи под Гомелем сообщили: «22–23 августа 1941 года кавалеристы СС сожгли деревню. Расстреляли 20 мужчин, в том числе советских активистов. Двоим раненым удалось уцелеть. Дмитрий Маркевич умер после войны. Савчин умер от ран в Столине. В это время через деревню немцы прогнали группу евреев, которых утопили в болоте Ковино за деревней, а также в урочище Вирок. На второй день оставшихся в живых жителей деревни собрали вновь. Их построили возле кладбища, рядом с клубом. Франя Стаховская решила, что людей будут расстреливать. Она выбежала и начала что-то громко говорить по-немецки с офицером. Она сама немка. В Первую мировую войну вышла замуж за жителя деревни Петра Стаховского, который был в плену в Германии. В 20-е годы приехали с детьми и жили в д. Черничи. Немцы её послушались и не стали больше расстреливать»[528].

В соседней деревне Кремно фольксдойче, способной поручиться за земляков, не оказалось, и там эсэсовцы «убивали всех, кто попадался на пути». «На моих глазах убили отца. Я бежал без оглядки и успел спрятаться в кустах. Деревню сожгли. Осталось несколько домов», — рассказал чудом спасшийся тогда обитатель Кремно А.А. Кременский[529]. Согласно отчёту, в ходе операции были уничтожены 13 778 человек[530], причём Гиммлер постоянно подгонял своих подчинённых: «Необходимо действовать радикально»[531]. Интересно, что при этом глава «охранных отрядов» поставил действия кавалеристов в пример Еккельну, который в этот период орудовал на Украине[532]. Следовательно, именно рейхсфюрер СС раскручивал маховик уничтожения, оказывая, впрочем, таким образом услуги и вермахту, и экономическому штабу «Ост».

То, что истребление евреев, учитывалось как положительный фактор в экономическом смысле, видно, например, из директивы Гейдриха от 2 июля, где есть туманный, но любопытный пассаж про то, что «долгосрочная цель [кампании] — экономическое умиротворение, и все необходимые меры должны проводиться с безжалостной строгостью»[533]. Ещё более откровенно донесение, которое 2 декабря 1941 года было направлено соавтору плана голода генералу Георгу Томасу от военного инспектора по Украине. В нём перечисляются меры, направленные на снабжение вермахта и рейха:

1) уничтожение «лишних ртов» (евреи, жители крупных украинских городов, которые, как Киев, вообще не получают продуктов питания);

2) максимальное сокращение рационов для украинцев в остальных городах;

3) сокращение потребления среди крестьянского населения[534].

В другом месте рапорта открыто говорится непосредственно о холокосте: «Форма проведения этой акции, распространившейся на мужчин и стариков, женщин и детей всех возрастов, была просто ужасна. По массовости казней эта акция была гигантской — не сравнимой ни с одной другой подобной акцией, предпринятой в Советском Союзе. В целом на данный момент на территории, относящейся к рейхскомиссариату “Украина”, казнено примерно 150–200 тысяч евреев». Первыми двумя итогами этой акции документ называет: «a) ликвидацию части лишних едоков в городах; б) ликвидацию части населения, несомненно ненавидевшей нас»[535].

В Симферополе айнзацгруппа D под началом Олендорфа убивала евреев по просьбе командования армии, так как этой области угрожали голод и нехватка жилья[536]. Комендатура Керчи сообщала 27 ноября 1941 года, что «ликвидации евреев будет проведена ускоренными темпами из-за угрожающего продовольственного положения»[537]. То же самое зафиксировано в Джанкое, где евреев сначала согнали в концентрационный лагерь, но вскоре там возникли «голод и опасность эпидемий». «Необходимо предпринять чистку», — сообщила комендатура, что и было сделано[538]. Аналогичные мотивы уничтожения принимались во внимание и в Белоруссии, чему посвящена фундаментальная работа Кристиана Герлаха[539]. В ней историк делает аргументированный вывод, что евреев уничтожали в том числе и как конкурентов по потреблению: лишних ртов и бесполезных едоков. Таким образом, хотя в истреблении еврейства на первый план выходит расовый мотив, холокост также был генетически связан с планом Бакке. Кстати, аналогичные воззрения в эсесовской среде были и на цыганский вопрос. Во всяком случае, Фридрих Еккельн, поясняя, почему нацисты убивали цыган, на следствии заявил: «Я думаю, потому что это были такие элементы, которых нельзя было использовать в какой-либо форме для работы, и они были лишним балластом»[540].

Итак, стремясь создать германскую автаркию, вожди гитлеровской Германии планировали завоевание территории Советского Союза вплоть до Урала и её последующую колонизацию. В исторической перспективе коренное население этих земель подлежало радикальному сокращению, а на смену славянам должны были прийти немецкие переселенцы. Но до весны 1941 года у нацистского руководства не было конкретной программы депопуляции советских территорий. Она должна была стать делом будущего.

Однако в ходе подготовки к агрессии экономический штаб «Ост» обосновал тезис, согласно которому в условиях британской морской блокады приемлемые питательные рационы для вермахта и граждан рейха возможны только за счёт населения оккупированного СССР. Нацистский экономист Герберт Бакке показал, что в смысле сельского хозяйства советская территория чётко делится на производящую и потребляющую зоны и блокирование поставок продовольствия из одной в другую не представляет серьёзных препятствий. Захватив плодородные территории на юге СССР, можно легко перенаправить продовольственные потоки в Германию и на снабжение войск. Выполнение этого рационального плана повлекло бы за собой уже зимой 1941–1942 года величайший голод в нечернозёмной зоне СССР, который в свою очередь привёл бы к смерти двадцати-тридцати миллионов советских граждан. Руководство империи согласилось с тем, что Германия не заинтересована кормить этих людей. Их предстояло ограбить, лишив зерна и других пищевых ресурсов. Таким образом, внутри советского населения была выделена многочисленная группа, идентифицированная как «излишние» или «бесполезные едоки».

Далее политика уничтожения пошла по двум направлениям. С одной стороны, её орудием, как и предполагалось в плане Бакке, стал голод. С другой — Гиммлер, вдохновлённый, как представляется, согласованием плана голода с его программой убийства тридцати миллионов, радикализировал акции уничтожения: массовые казни евреев и сожжения деревень с избыточным насилием, в ходе которых истреблялись в том числе старики, женщины и дети. Ряд документов, как было показано выше, демонстрирует, что у этих действий просматривалась в том числе и экономическая мотивация.

Британский историк Адам Туз полагает, что «вермахт вторгся в Советский Союз с намерением осуществить не одну, а две программы массовых убийств»[541]. По мнению учёного, холокост и план голода были разными программами. Хотя после Ванзейского совещания[542] это будет действительно так, на наш взгляд, есть основания полагать, что перед 22 июня 1941 года программа уничтожения, во всяком случае в замыслах Гитлера и Гиммлера, была одна, разнообразными оказались лишь её формы. Войска СС, полицейские батальоны и айнзацгруппы должны были эффективно дополнять стратегию голода, устраняя ненужное колонизаторам население.

«Страшный стал голод»: стратегия Бакке в действии

«Население городов лишь в минимальных количествах должно обеспечиваться продовольствием. Для крупных же городов (Москва, Ленинград, Киев) вообще ничего не предусматривается. Последствия этого суровы, но неизбежны»[543].

Эта установка Германа Геринга, развивавшая и укреплявшая идеи Бакке, идеально описывает продовольственную политику нацистов 1941 года на большинстве оккупированных территорий. Страшные последствия блокады Ленинграда затмили собой два важнейших факта, без которых картина войны на уничтожение против Советского Союза выглядит весьма неполно. Первый — трагедия города на Неве была лишь частью общей нацистской стратегии голода. Второй — эта стратегия не была декларативной; она самым энергичным образом, пусть и в более мягких формах, применялась по отношению к другим регионам СССР.

Общим для всех городов России, Украины и Белоруссии, попавших под власть нацистов, был принцип немедленной реквизиции продовольствия со складов и из магазинов. Местное население сразу же лишалось возможности просто купить продукты. Немцы вводили распределение еды, но только для тех, кто устроился к ним на службу, и это был более чем скромный паёк, не всегда отпускавшийся в полном объёме; те же, кто остался без места, оказывались предоставлены сами себе. Добыть пропитание люди могли преимущественно натуральным обменом промышленных товаров на пищу — как правило, в деревне. Причём в некоторых регионах, например в Киеве и Харькове, захватчики регулировали этот процесс: они могли перекрыть привоз еды в город, отнимая продукты даже у тех, кто только что выменял их в селе. Это молниеносно усиливало голод и количество его жертв.

Ещё одной возможностью выжить для местных становились рынки, но, во-первых, цены там были заоблачные, во-вторых, базары работали не везде. Всю зиму 1941–1942 года не действовал рынок в Пскове, запрет на базарную торговлю вводился на некоторое время в Киеве и Ровно. Л.В. Дудин, киевский коллаборационист, сразу пошедший на службу к немцам, свидетельствовал: «Я вспоминаю два совещания по продовольственным вопросам, состоявшиеся летом 1942 года у киевского городского комиссара, майора СА Берндта. На первом из них Берндт сказал, что рейхскомиссариат в Ровно требует немедленно закрыть базары, запретить частным лицам подвоз продуктов к городу и перевести всё население исключительно на снабжение по карточной системе. В ответ на это представители городской управы (украинской) сообщили, что это будет означать немедленный голод всего четырёхсоттысячного населения Киева…. Тогда Берндт полностью согласился с мнением представителей местного населения, но через месяц он вызвал их вновь и на этот раз уже без всякого обсуждения приказал выполнить распоряжение Ровно. Это имело для населения Киева самые гибельные последствия»[544]. Таким продуманным образом завоеватели не только экономили собственные запасы, но ещё и производили отбраковку, во-первых, самых слабых и больных, которые расценивались как «лишние едоки»; во-вторых, тех, кто был настроен враждебно по отношению к ним.

Ярким примером реализации политики голода является Минск, население которого к началу оккупации составляло 250 000 человек, а к концу — в пять раз меньше.