Почему Гейдрих не отдал прямой приказ об истреблении евреев, а предпочёл говорить более осторожно? Причины могут быть следующими. Во-первых, руководство СС и СД не было до конца уверено, как подобный приказ будет встречен другими заинтересованными структурами. Мы знаем, что в целом вермахт согласился на холокост и стал его активным соучастником, но в июне 1941-го это было не так очевидно. Кроме того, оппозиция «самым суровым мерам» могла найтись даже в полицейском аппарате. Если верить показаниям высокопоставленного эсэсовца Штрекенбаха, к числу противников «окончательного решения» принадлежал, например, шеф гестапо Генрих Мюллер. Собственно, у Гейдриха не могло быть уверенности, что на убийство детей с лёгкостью согласятся даже Небе и Олендорф. Это склоняло к осторожности и постепенности.
Во-вторых, массовые убийства гражданских лиц, даже если их совершают с готовностью, являются серьёзным испытанием для человеческой психики. В июне было совершенно неясно, а выдержат ли исполнители чисто психологически, если им придётся истреблять огромные массы народа. Мы знаем, что это соображение волновало Гиммлера; по всей видимости, в тот момент ни он, ни Гейдрих пока не понимали, как практически организовать полную ликвидацию евреев, и только намечали пути к этому.
В-третьих, уничтожение предстояло осуществлять секретно. Столь чудовищные действия, стань они достоянием пропаганды противника, неважно — советской или английской, были бы серьёзным ударом по престижу рейха и лично фюрера. Эти опасения отражают неоднократные требования Гейдриха провоцировать «самоочищение» тайно, чтобы никто не мог обвинить в нём рейх. Отдавать откровенный приказ до того момента, как Германия надёжно закрепилась на покорённых землях, было бы весьма опрометчиво.
Характерно, что и далее нацисты были озабочены вопросом вуалирования (прежде всего для собственных войск) причин, по которым они ведут истребление евреев. С первых дней войны их расстрелы часто объясняли не расовой и даже не политической подоплёкой, а сугубо военной: факты массового уничтожения подавались как возмездие за акты неповиновения или террора. Здесь, по сути, действовала та же лицемерная логика, что и с уничтожением сельского населения в ходе карательных операций. Нацисты объявляли евреев агрессорами и бандитами, которые должны понести «заслуженное наказание».
Гейдрих неслучайно упомянул в своей речи тезис о тотальном господстве евреев в СССР. Это был важный постулат нацистской пропаганды, который с началом войны начали раскручивать с новой силой. Например, летом 1941 года в Берлине была издана брошюра «Письма с фронта», где жизнь в СССР изображалась весьма однообразно и карикатурно. Одним из постоянных мотивов этой пропагандистской макулатуры было процветание евреев при советской власти. Некий капрал медицины Пауль Ленц убеждал читателей:
«Только еврей может быть большевиком; эти кровопийцы берут себе все лучшее, если их некому остановить. Куда ни плюнь, кругом одни евреи, что в городе, что в деревне. Насколько мне известно (мы спрашивали людей, чтобы знать правду), ни один еврей не работал в “рае рабочих”. Даже самые маленькие кровопийцы имели должности с большими привилегиями. Они жили в лучших домах, если их можно назвать домами. Настоящие рабочие жили в маленьких домишках или в бараках для скота так же, как чернорабочие в старой России. Нет никакой разницы, что в деревне, что в городе с 300-тысячным населением типа Минска — всюду бараки. Даже перед самой войной большинство рабочих испытывало только голод, нищету и рабство. Некоторым будет интересно, что тут были театры, оперы и так далее, даже большие здания были, но только для богатых, а богатые — это кровососы и их прихлебатели»[514].
Подобные заверения позволяли искусственно сводить любые факты сопротивления к проискам «жидовства» и, соответственно, направлять избыточное насилие против представителей еврейского народа.
Оккупационным войскам внушалось: «Там, где партизан, там и еврей. Где еврей, там и партизан». Например, массовые казни евреев в Бабьем Яру выглядели в глазах солдат вермахта как возмездие за взрывы киевских зданий, в которых расположились органы оккупационной администрации. Мотивацию палачей отражает следующая запись немецкого пехотинца: «В Киеве из-за мин происходит один взрыв за другим. Город горит уже восемь дней. Всё это сделали евреи. За это были расстреляны евреи от 14 до 60 лет и будут расстреляны жёны евреев, иначе этому не будет конца»[515]. Точно так же 27 октября 1942 года Пинское гетто было ликвидировано по приказу Гиммлера как «центральная база бандитского движения».
Естественно, нацисты не утруждали себя доказательствами этой версии, и она использовалась как повод, а не как ошибочно понятая причина убийств.
Решение о возбуждении антисемитских кругов на оккупированных территориях выглядело перспективно со всех сторон. Европа прекрасно помнила страшные еврейские погромы, которые прокатились по Российской империи в начале XX века. Само слово pogrom благодаря тем событиям вошло в английский и немецкий языки. Нацисты предполагали, что им удастся разжечь ненависть к евреям в местном населении и тем самым добиться желаемого результата.
О том, как это происходило на практике, можно судить по отчёту командира айнзацгруппы A Франца Вальтера Шталекера, который описал действия его соединения в Прибалтике в первые недели войны:
«Мы заставляли местные антисемитские элементы организовывать еврейские погромы через несколько часов после захвата города. Следуя нашему совету, полиция безопасности решила разрешить еврейский вопрос всеми возможными средствами и с предельной решимостью. Но нам не хотелось, чтобы полиция безопасности, хотя бы в первое время, действовала от своего лица ввиду того, что исключительно суровые меры могли дурно подействовать даже на немцев. Мы решили представить дело так, чтобы всем казалось, будто местное население само взяло инициативу в свои руки в борьбе против евреев»[516]. Подобное происходило не только в Прибалтике, но и повсеместно. К взятию инициативы местных антисемитов подталкивала агитация; скажем, в Ровно были всюду развешаны плакаты: «Жидам мы ничего не дадим!», «Жидам не место среди вас! Жиды — вон!», «Жид — ваш вечный враг!»[517]. Разумеется, это давало свои плоды, и оккупированные территории захватила эпидемия расправ над евреями — в полном соответствии с указаниями начальника РСХА.
Однако в столь важном вопросе Гейдрих не мог действовать автономно от своего шефа Гиммлера, которому (и лишь ему одному) фюрер предоставил свободу действий на восточных территориях. Олендорф не случайно говорил о том, что приказ исходил не только от главы имперской безопасности, но и от рейхсфюрера СС. Где же два главных руководителя нацистских спецслужб могли обсудить и согласовать такую директиву? Ответ очевиден: это произошло в Вевельсбурге, где Гиммлер и Гейдрих только что провели четыре дня и где могли общаться не только в присутствии остальных участников совещания, но и тет-а-тет. Вернувшись 15 июня из Вестфалии, Гейдрих тут же вызвал к себе командиров айнзацгрупп, чтобы дать им новую вводную. Этот факт связывает генезис холокоста с речью Гиммлера «о тридцати миллионах», а стало быть — и с планом голода, на что косвенно указывают показания Баха в 1964 году.
Итак: встреча Гиммлера с Бакке, саммит в Вевельсбурге и совещание Гейдриха с офицерами айнзацгрупп — мы предлагаем интерпретацию, в которой каждое событие в этой цепи влияло на решения, принятые в последующем. Итогом постепенной радикализации стала идея о расправе над гражданским населением СССР еврейской национальности.
Адепты Гитлера считали семитов главным источником мирового зла. «Славяне — низшая раса, евреи — вообще не люди»[518], — так характеризовал главный мотив нацистской агитации Бах-Зелевский[519]. Если все вожди рейха уже приговорили к смерти тридцать миллионов, то советские евреи — эти, с точки зрения нацистов, биологические носители идеи разрушения, — обязательно должны были войти в это число как отдельная целевая группа уничтожения.
Первое массовое убийство гражданских советских евреев произошло в литовском приграничном городе Гаргждае, который был взят немцами после ожесточённого боя с советскими пограничниками в первый день войны. Вскоре сюда прибыл начальник политической полиции Тильзита Ганс-Иоахим Бёме, который, согласно его позднейшим показаниям на суде, ещё до вторжения получил приказ организовать казни над врагами рейха в приграничной зоне. Под его командованием 24 июня 1941 года и состоялась первая резня холокоста: жертвами стали более двухсот евреев, отобранных по принципу подозрительности среди прочих, в том числе местный раввин, жена советского комиссара и 12-летний ребёнок[520]. В тот же день в город приехал глава айнзацгруппы A Шталекер, который одобрил действия по «очищению» и поставил под начало Бёме свежесозданную айнзацкоманду, получившую название «Тильзит». В скором времени она уже убивала евреев в Кретинге и Паланге. 30 июня головорезы Бёме оказались в Августове, на территории генерал-губернаторства, где в это же время находились Гиммлер и Гейдрих. Рейхсфюрер СС и глава РСХА полностью поощрили работу Бёме, дав ему и его коллегам понять, что именно их действия правильны.
27 июня произошла трагедия в Белостоке, где «отличились» уже подчинённые Курта Далюге. 309-й полицейский батальон загнал около двух тысяч евреев в Центральную синагогу, заколотил двери и поджёг: практически все несчастные погибли в огне. Более того, в пожаре сгинул практически весь еврейский квартал. Мы не знаем, какие наставления давались личному составу батальона накануне вторжения, но послевоенное расследование установило: один из зачинщиков расправы, командир взвода Шнайдер, подстрекая к насилию, кричал, что «фюрер больше не будет кормить этих грязных иорданских шлюх»[521].
29 июня Гейдрих послал айнзацгруппам письменные директивы, напоминая об инструкциях от 17 июня: «Круги самообороны надо возбуждать, усиливать и при необходимости направлять в нужном направлении, но не оставляя при этом следов, чтобы впоследствии они не могли сослаться на какой-то германский приказ или политические гарантии»[522]! Наконец, 2 июля появилась подробная директива главы РСХА[523]. С одной стороны, она вроде бы ограничила круг жертв: приказ предписывал убивать «евреев — членов партии и состоящих на государственной службе», а также «диверсантов и саботажников». Однако и здесь вновь звучит категорическое распоряжение «не препятствовать» действиям местных националистов; напротив, тайно провоцировать их[524]. Таким образом, центр требовал сугубо наращивать уничтожение, режиссируя суды Линча и погромы.
По всей видимости, ещё более радикальными были новые устные распоряжения, исходившие прежде всего от Гиммлера, а также от других участников совещания в Вевельсбурге. Всюду, где бы ни появлялся рейхсфюрер или его ближайшие единомышленники — Гейдрих, Далюге и Бах, части СС и полицейские получали сигналы расширять рамки уничтожения. Так, истребление евреев Белостока продолжилось после приезда в город рейхсфюрера СС и главы полиции порядка. По словам Отто Олендорфа, в конце июля на совещании в Николаеве глава охранных отрядов чётко ориентировал членов его айнзацгруппы на убийство всех без исключения евреев. «Он повторил им приказ о ликвидации и сказал, что руководители и люди, которые будут проводить в жизнь это истребление, не несут личной ответственности за выполнение этого приказа. Ответственность несёт только он сам и фюрер»[525]. Примерно то же самое рейхсфюрер заявил чуть позже, посетив казнь евреев-военнопленных в Минске.
Кроме того, в июле Гиммлер задействовал для уничтожения не только айнзацгруппы и полицию, но и войска СС. В отличие от других эсесовских соединений, они подчинялись напрямую рейхсфюреру и его штабу. В конце июля руководитель «Чёрного ордена» санкционировал операцию «Припятские болота», в рамках которой нацистам предстояло зачистить всё нелояльное немцам население припятского района на территории Брестской, Пинской, Полесской и Минской областей. Эта операция по-своему примечательна, так как носила одновременно и антиеврейский, и антирусский характер; в ходе неё евреи и условно подозрительные славяне уничтожались параллельно. И среди жертв становилось всё больше женщин и детей. Впоследствии после разгрома 2-го кавалерийского полка 1-й кавалерийской бригады СС был найден приказ Гиммлера штурмбаннфюреру Францу Магиллю: «Все евреи должны быть расстреляны. Еврейских женщин надо загонять в болота»[526].