– Но… послушай…

– Идите вон!

– Натали…

– Идите вон! Вы – мерзавец! Вы последний из мерзавцев!.. Я буду требовать немедленного развода…

Стиснув зубы и кулаки, он, ничего не видя, быстро прошел к себе. Азинька с исковерканным лицом и горящими глазами решительными шагами подошла к нему. Но в дверь раздался осторожный стук. На сердитый отзыв Пушкина в комнату вошел его лакей Григорий с седыми бачками, с почтительным морщинистым лицом, но хитренькими кофейными глазками. В его руках был золотой крестик Азиньки.

– Извольте, сударь, – проговорил он, подавая крестик. – Напрасно изволили обидеть людей!

– Где ты взял его? – строго спросил Пушкин.

– На вашей кровати-с… – потупив глазки, отвечал Григорий. – Стал перестилать, он из простынь и выпал-с…

Бледное лицо Азиньки залилось горячим румянцем.

– Но как он туда попал? Вот странно! – едва выговорила она со страшной улыбкой. – Ничего не понимаю.

– Нам об этом ничего не известно-с, барышня, – поджимая губы, сказал лакей.

Пушкин понял. Лицо его сразу посерело. В углах рта появилась пена. Азинька, вся красная, крепко схватила его за руку.

– Иди… – прохрипел он. – Вон!.. Скорее!.. А то…

– Александр, ради Бога!..

Григорий вылетел вон: таким барина он еще не видывал…

Азинька закрыла лицо руками. Она вся дрожала.

– Боже мой, – едва прошептала она. – Какой ужас! Какая грязь!..

– Я ему на той неделе по морде дал, – весь дрожа, едва выговорил Пушкин. – Он, пьяный, надерзил мне… А это вот расплата…

– Но что, если все это дойдет до… нее?.. – лепетала она, содрогаясь, и вдруг загорелась вся страстью: – Но если ты так безумствуешь, то, значит, ты еще любишь ее?.. Да?.. А я?..

Глаза ее были полны слез и огня.