— Даже я знаю, — фыркнул Историк, — что маркетолог с ведрами урана — это к радионуклидной кашке для похудения и плутониевым браслетикам от давления.

Николай затих, отогревшись, и только снежинки все падали на окно комнаты, где будущий император, запрятавшись по уши в одеяло, мирно спал сном праведника.

— Сука, сукасукаска, — бесился Историк. — Ну что теперь, делать будем? Нас ждет вечеринка с морфиновым сиропчиком: фреш, кошмар и соплемия.

Николай растянулся в кровати, сипя и покашливая, а вокруг него с озабоченными лицами собрался консилиум из Марии Фёдоровны, её фрейлин, Чукувера и второго камердинера царевича Шалберова.

— Аааа, — сказал Николай, а Чукувер концом серебряной ложечки придержал его язык и сосредоточенно всмотрелся в открывшуюся перспективу. Устрашающе массивный градусник, вынутый местным фельдшером из блестяще белого тубуса, уже холодил подмышку царевича.

— Эти варвары могли и шоколад с радием прописать, как бывало в начале двадцатого века, — проворчал Химик — так, что на «вечеринке» твои сопли еще бы и светились.

К счастью, Мария Фёдоровна быстро разобралась в ситуации. К Карлу Раухфусу был немедленно отправлена фрейлина с приказом прибыть в дворец как можно скорее. Чукувер, блеявший про порошки и сиропчики с большим потенциалом, с облегчением свинтил вместе с Шалберовым за ударной дозой чая с малиной и шиповником.

— Ники, — сказала Мария Фёдоровна, причем у неё вдруг прорезался небольшой акцент, — стоила ли изображать плотника зимой ради такого результата?

Она положила свою прохладную ладошку на его горячий лоб и с тревогой всмотрелась ему в лицо.

— Это обычная простуда, моа (мама дат.) — бодрился Николая, — завтра уже пройдет.

— А кто такой Карл Раухфус? — поинтересовался Химик.

— Главный детский врач империи, — ответил Историк. — вскрыл десять тысяч детских трупов как прозектор за время работы в детдоме и написал несколько выдающихся работ по порокам сердца и воспалениям.

— Если бы я мог — меня вырвало, — пожаловался Химик, — некоторые вещи лучше не знать.

— Тут из тысячи младенцев, — сказал Историк, — до пятнадцати лет доживают триста восемьдесят восемь. Раухфус, тот крутой мужик, что все свои дни бился за детские жизни. Маленький, щупленький гигант духа с ранней залысиной, бакенбардами и горькой складкой у губ. Его зазывали в Германию, но он отказался. Личный детский врач Николая. Хотя могли и Боткина вызвать, но он еще не приехал с войны.

— Какая это простуда, — выговорила Мария Фёдоровна, — решит Карл Андреевич, когда приедет. Лежишь, никуда не встаешь и слушаешь Чукувера.

И она погрозила изящным пальчиком с простым обручальным кольцом с небольшим алмазом, но очень богатой историей. Жемчужный браслет в три нитки, с сапфиром в 260 карат, окантованный двойной рядом алмазов, угрожающе затрясся на её руке.

— Как скажешь, матушка, я твой послушный сын, — прохрипел Николай и оглушительно чихнул. — а ребята могут ко мне прийти?

— Это ты спросишь у Карла Андреевича, — делегировала выбор врачу Мария Фёдоровна, — я навещу тебя в обед.

Она ушла, оставив Николая на растерзание камердинера и фельдшера. Чукувер притащил второе одеяло и укутал царевича поплотнее. Николай Филиппович принес в кружке горячущую смесь кипятка, шиповника и малины. Николай, схватив крухан, немедленно оттопырил большой палец, изобразив Терминатора, который выпивает жидкий раствор металла вместо погружения в него.

— Ту-ду-ду-у-у, ту-ду-ду, — подбасил для идентичности Химик, — но Ники же не умрет? Вроде кости не ломит, слабости что бы прямо руку не поднять — нет. Значит просто простуда. От неё люди не умирают, если нет побочных заболеваний.