Побледневшие дети выскочили из его комнаты. Панический скрип сапог, перестук подошв, приглушенный ковровым покрытием, удалялся от него, а Николай невозмутимо причесывался у зеркала.

— По крайней мере, нас ждет религиозный успех, — подумал Химик, — синтезируем прокаин на двадцать лет раньше и вместо Антипо люди начнут молиться на Николая.

Промерзлая земля с трудом поддавалась лому. Главным инженером восьмого чуда света, а Химик высокопарно обозвал это сооружение — Великие садовые качели царя Николая Второго в Санкт-Петербурге, было решено запалить два костра на месте вкапывания оснований треугольника на котором держалось перекладина качелей.

Сказано — сделано. Те самые, вчерашние рабочие собрали в кучу весь древесный мусор, подплеснули спирту и два костра весело замигали огоньками.

— А Фарафонтьев не пришел, — заметил Химик, — как ты и говорил.

— А ты бы пришел? — ответил вопросом на вопрос Историк, — это Радциг вон пляшет от счастья в последний день. Отдежурил неделю и на следующую свободен.

Вышеназванный джентльмен действительно суетился неподалеку, помогая в постройке качелек.

— С завтрашнего дня, его высочество на следующую неделю — головная боль камердинера Шалберова Николая Филипповича. — Объявил Историк.

Да он не поэтому тут ошивается, — возразил Химик, — на всякий случай подстраховался. Вчера упустил момент, так мы его акустически долбанули трещоткой.

— Не будем больше трогать камердинеров, — согласился Историк, — мало что ли нам соглядатаев.

Николай приобнял за плечи свою команду, глядевшую на костёр.

— Ну что, други, — выдал он весело, — за часок земля отойдет и можно будет вкопать наши качели. Забьемся пока кто больше подтянется на турнике?

— Но ты итак, Ники, проводишь там каждую свободную минуту, — обвиняюще сказал Володька, — нам за тобой не угнаться. С чего ты так полюбил турник?

— Вообще, Николай просто вырасти пытается из будущих ста шестидесяти восьми сантиметров, — проворчал Историк, — но как это ребятам объяснить? Концепция «на потом» для них сложновата, да и для Николая думать на десять лет вперед очень странно.

— А задвинь про гладиаторов, — посоветовал Химик, — скажи читал «Спартака» Джованьоли, там все так делают.

— Хм, «Спартак» уже действительно написан, — согласился Историк, — но с итальянским Ники пролетает, а в России книгу переведут года через три-четыре. Ладно, совру что так пишут в книжке по истории Древнего Рима, что у меня валяется в комнате на столе, в кипе других, ожидая этажерки из Дании.

— Все начинается с истории рукопожатия, — сказал Николай, подталкивая команду по направлению к турнику. — Давным-давно, в великом Риме устраивали гладиаторские бои. Ну вы знаете, Александра Петровна рассказывала. И был среди гладиаторов такой обычай: выходя на смертный бой они пожимали друг другу руку в знак уважения. Так вот, самый сильный рукосжимальщик воспринимался человеческим мозгом как самый сильный боец. В чем, разумеется, была определенная логика. Сильнее хват меча, сильнее удар. Против такого бойца старались не выходит, оставляя схватку с ним до последнего момента. И потому шанс выжить у него становился выше.

— Ву мэ компхронэ? (Вы меня понимаете?) — требовательно прокартавил Николай.

— Уи, — пискнул Жорик, а Володька закивал так, что фуражка сползла на нос.

— Да и вырасти так можно выше, — выдал еще одну тайну Николай, — чем больше висишь на турнике — тем сильнее растягиваешься. А зачем нам быть коротышками? Людям маленького роста — бить лицо легко и просто. Потому в кадетских корпусах, гимназические залы сплошь в турниках. Наш засранец мне лично об этом рассказывал.