— Девяносто.
Возвращаемся. Чуланчик. В чуланчике — занавеска. Дёргаем занавеску — бинго! За занавеской — дверь. За дверью спальня.
— Сто двадцать.
Стеклянный буфет: пузырьки, пузырьки, коробки с порошком, бутыли. Есть! Бутыль лауданума от Годфри и Кука в сорок шесть оборотов. Только бы рука не дрогнула, дыхание задержать, льем во фляжку, фляжку за голенище.
— Сто пятьдесят.
Химик явно волнуется. Бутыль на место, шкаф закрыть, опрометью назад. Отмычку в замок. Щелк!
— Сто восемьдесят. В тихом голосе Химика напряжение.
Щелк! Наверх, к себе в комнаты. Ступени, ступени, комната, замок — уже обычным ключом, трещотка валяется в ранце у порога — хватаем, фляжку на её место и обратно.
— Двести пятнадцать, — объявляет Химик.
Володька один в игровой, толкает отнятый у лакеев столик, явно дурачась. Жорик на кого-то пищит в дверях столовой — отвлекает прислужников. Успели.
— Каждый новый владелец Аничкова дворца что-то переделывает в нем, это любого шпиона с толку собьет, — признался Историк, — да и Чукувер интересно в планировке этот чуланчик обыграл с занавеской. Неожиданно получилось, я даже растерялся.
— Сейчас зайдет Радциг, — предупредил Химик, — ну что пугаем бедолагу?
Николай встал сбоку от двери и приготовился. Володька смотрел с нескрываемым интересом, позабыв про столик. Жорик, оставил в покое лакеев и присоединился к Володьке. Сбитые с толку лакеи столпились в дверном проёме, наблюдая чудную картину.
Хлопнула дверь, вошел Радциг и ничего не понимая уставился на почтенную публику.
Николай выпрыгнул из засады и с наслаждением потряс трещоткой под ухом Радцига.
Раздавшаяся адская трель была способна вызвать колики даже у ленивца. Радциг выругался, подпрыгнул в воздухе, скорчил свирепую гримасу, взмахнул руками, кажется, даже сплюнул. Все это он проделал одновременно. Дети и лакеи заржали. Николаю стало стыдно.
— Евреи из палок, гвоздей и другого еврея сделали Бога, — посмеялся Химик, — а у тебя из палок и верёвок получилось орудие инквизиции.
6
— Николай Александрович, нельзя на тезок обижаться, — ласково сказал царевич камердинеру, — трещотку я же отдал.
Горестная складка, залегшая под губами Радцига после событий в игровой, дрогнула: «Как можно, ваше высочество? Я же понимаю, дети всегда шалят».