Но мы по-прежнему надеялись на воссоединение с его семьей.
Логистика операции «Воссоединение семьи» была следующей. Каждое утро мы сообщали Франке в городе, что будем в отеле между 17.00 и 19.00, на тот случай если кто-нибудь решит спуститься с гор и прийти к нам. Франка отчаянно хотела увидеться с братом вживую. С момента нашего прибытия она предпринимала попытки заключить мир и убедить их отца приехать вместе с семьей к нам в отель, чтобы встретиться. Семейный кодекс гласит, что если отец отказывается прийти, в таком случае и мать, в соответствии с сицилийскими патриархальными порядками, не придет. А если не придут родители – то и Франка не может. Выход за рамки этого древнего поведенческого кодекса будет считаться признаком неуважения и актом неповиновения. Саро объяснил, что таков был византийский порядок, и если его не соблюдать, это приведет к расколу до самого сердца семейной линии, к войне между сторонами. Джузеппе, согласно своему праву, руководил действиями всей семьи, так же как поступил два года назад относительно нашей свадьбы.
В городе не было тайной, что мы находились меньше чем в двадцати милях, терпеливо ожидая в отеле. Новости распространились, как обычно бывает в любом маленьком городке. Мама Саро просила совета у священника, разговаривала со своими ближайшими подругами. Судя по тому, что Саро мне рассказывал, Франка и его мама «все еще работали над этим». Нам просто нужно было дать этому время. Всякий раз, как он пытался мне это объяснить, я вскидывала руки в защитном жесте и просила налить мне побольше вина.
Между делом каждый полдень мы ждали, потягивая вино или эспрессо, или и то и другое вместе, убивая время, – вдруг кто-то придет повидаться с блудным сыном и его американской женой. Эти полудни в саду были сюрреалистичными. Мы одевались. Я красилась, делала укладку. Выкладывала подарки, которые мы купили в качестве жеста доброй воли. А затем мы ждали, как манекены на витрине, на фоне Средиземноморья до тех пор, пока не становилось понятно, что никто не придет.
Я чувствовала себя так, словно нахожусь в какой-то параллельной вселенной. Сицилия казалась местом, где личностная свобода была отринута и весь город с его людьми находился под заклятием чего-то большего, чем они сами, – истории, традиций, страха возмездия. Мне никогда раньше не доводилось наблюдать за культурой людей, так стремящихся повиноваться клятвам, данным группе, поверх индивидуальности. Саро пытался объяснить мне, что это все было предназначено для того, чтобы сохранить мир. Что семья разделялась навсегда, если жена, дочь или зять решали выступить против главы семьи. Посещение могло состояться только с его благословения. В противном случае возникнут озлобленность и напряженность с изрядной долей сплетен. Он не хотел, чтобы это произошло с его матерью, не хотел, чтобы это случилось с его сестрой. Поэтому мы просто ждали. И я держала язык за зубами, видя, как мой план принести гору к Магомету таял, словно дым.
На третий день ожиданий я посмотрела через окно отеля на ослепительные голубые воды и сломалась. Я наконец-то позволила разочарованию, боли и осуждению ворваться в меня. Я пролетела полмира только затем, чтобы увидеть, что никто не встанет и не сделает то, что правильно. Никто не хотел ставить Саро и его чувства на первое место. Я привела саму себя к ссылке.
– Я не буду спускаться в сад сегодня. Останусь в номере. Возвращайся за мной, если кто-нибудь придет.
–
– Саро, это полный абсурд! Я чувствую себя дурой из-за того, что вообще предположила, что это сработает! Я не понимаю это место, эту культуру, эти правила. Я имею в виду, мне очень нравится здесь находиться, здесь прекрасно, но в то же время я это ненавижу.
– Я пытался тебе объяснить. – Он обнял меня. А когда отпустил, я увидела боль в его глазах. Но еще я заметила новое, ясное понимание. – Мы сделали то, ради чего приехали, это их выбор. Я люблю тебя. Пусть это останется на их совести.
Через пятнадцать минут никто так и не пришел.
Так продолжалось четыре дня подряд, пока наконец Франка не сообщила нам, что у нас будут первые посетители, кузены. На следующий день брат его отца и его тетя должны прийти. Потребовались дни, но Нонна и Франка разработали план. Ежедневно маленькая группка дальних родственников будет приходить к нам, таким образом усиливая давление на отца Саро. Они собирались использовать обратную психологию Старого Света, создав условия и атмосферу, которые выставят на публику Джузеппе как упрямого, равнодушного отца, мужчину, которому нравится наблюдать, как его жена в открытую рыдает и отказывается посещать службу в церкви, потому что он не разрешает ей увидеть их единственного сына. Мне нравилось то, как думали эти женщины.
А затем произошел сдвиг. На седьмой день приехали Франка, Косимо и их девочки. Это был огромный шаг вперед. Первая встреча с ней довела меня до слез. Она была очень похожа на Саро, даже немного выше его, с лучезарной улыбкой и добрыми глазами. Когда она подошла и мы расцеловали друг друга в обе щеки, я почти растаяла. Я сдалась, ожидая, что этот момент когда-нибудь наступит. В ту же секунду я восхитилась женщиной, которая незаметно трудилась, чтобы достичь этого мгновения. И знала, каким актом неповиновения для нее было стоять в саду под лозой бугенвиллеи, наконец-то встретившись со своей невесткой. Она выбрала любовь своего брата вместо бесконечного повиновения установленному порядку вещей. И поэтому она была героиней.
Но вспыльчивый шестьдесят-с-чем-то-летний отец Саро, Джузеппе, по-прежнему отказывался приехать. Он принял решение, которое еще и удвоил. К этому моменту вся ситуация была полна сицилийского пафоса, и, честно говоря, я опасалась за благополучие мужчины, который был способен неутомимо убеждать себя в том, что у него больше нет сына. И все равно я пыталась очеловечить его. Пыталась понять его позицию.
Я старалась представить себе, что где-то внутри он наверняка знает или хотя бы допускает мысль о том, что если он сейчас не увидит Саро, то, скорее всего, не увидит уже больше никогда. Америка, расстояние и жена-иностранка, которая виной всему произошедшему, позаботились бы об этом. Где-то внутри он должен был знать, что, преодолев такое расстояние, добравшись до Сицилии, мы протягивали, наверное, самую большую оливковую ветвь, которую он когда-либо видел на острове, где нет недостатка в оливковых деревьях.
На восьмой день ранним утром Саро загрузил наш арендованный «Фиат» и бросил мне ключи.
– Вот, ты за рулем. Я хочу найти Полицци-Дженероза. Мы будем ехать, пока не устанем или пока не опьянеем от качественной еды настолько, что не сможем уже вернуться.
Полицци, как он мне объяснил, это город, о котором он слышал еще в детстве, но так и не побывал там. Мне нравилось, как это звучит.
Одним из неписаных правил в наших отношениях была установка, что я – водитель, а он – штурман, когда мы путешествовали за пределами Лос-Анджелеса, по большей части из-за того, что я ездила за рулем еще с подросткового возраста, а у него не было водительских прав до тех пор, пока ему не исполнилось тридцать пять и он не переехал жить в Соединенные Штаты. А еще мы узнали, что один из нас был, как оказалось, ужасным пассажиром – это я. Своей нетерпеливостью и комментариями я сначала отвлекала его, потом доводила до злости, а зачастую это было комбо из того и другого. Он научился бросать мне ключи и довольствовался тем, что высовывался в окно и спрашивал дорогу, когда это было нужно.
Через два часа после выезда из нашего прибрежного отеля мы ввалились в горный городок – Полицци-Дженероза. У меня упал уровень глюкозы в крови, меня укачало в машине, и вообще я состояла из каких-то обломков. Я не предполагала наличие таких далеких, крутых, узких горных дорог со сводящими живот спусками в скалистые долины внизу. Один взгляд на каменные здания, выросшие прямо на краю утесов над пропастью, и сразу же становилось понятно, почему Полицци-Дженероза (что означает «Благородный город») был высокогорным сначала эллинским, а позже норманнским форпостом, стратегической точкой обороны. Добраться туда, даже тысячи лет спустя, было нелегко. Для этого требовалось больше, чем просто желание.