Когда мы закончили с этим делом, началось другое. Я закончила съемки в «Шоу Берни Мака»[42] и отправилась прямиком в аэропорт, чтобы полететь на курсы для усыновителей, дающие материалы по уходу за новорожденными. На занятиях я меняла подгузники и давала срыгнуть куклам, следя за зрительным контактом и потребностью в привязанности. В комнате, полной потенциальных родителей, рассказывали о таких преимуществах усыновления, как возможность для отца держать и кормить ребенка вместе с матерью, о том, что это способствует установлению более прочных связей ребенок – родитель с отцом. Затем я села на самолет и вернулась, чтобы разобраться с работой в шоу с участием Энди Рихтера о семье с пятью близнецами-подростками.
Мы с Саро даже поприсутствовали на семинаре по межрасовому усыновлению в Лос-Анджелесе, где нам выдали сертификат о том, что мы думаем над «проблемами расы», «привилегиями белых» и «различиями в трансрасовом опыте детей разных национальностей и народов». И хотя ни я, ни он не имели непосредственного понимания, как эти проблемы связаны с усыновлением детей, мы ушли оттуда, уверенные в том, что как у межрасовой, интеркультурной пары у нас все супер в отношении межкультурных аспектов воспитания детей – несмотря на то, что наши родители жили в двух разных странах и даже не разговаривали друг с другом.
Мы убрали небольшую комнату дома в надежде на то, что в один прекрасный день там появятся колыбелька, кресло-качалка и пеленальный столик. Разумеется, мы пытались подобрать имя для нашей будущей дочери или сына. Девочка или мальчик – это было неважно. Раса не имела значения. Смешение рас не имело значения. Единственное, о чем мы попросили, – не предлагать нашу семью матерям, беременным двойней. Это было нашим единственным условием. Я знала, что мы можем справиться со многим, но также я понимала, что мы не справимся с двумя детьми сразу. Затем все, что нам осталось, – ждать.
Я была на тренировке по пилатесу, когда посмотрела в окно тренажерного зала возле нашего дома и увидела Саро. Его лицо светилось от восторга и радости.
– Что за ерунду творит этот парень? – спросила инструктор, освобождая меня от колец тренажера и наблюдая за тем, как Саро поспешно бежит через парковочную стоянку.
– Это мой муж, – сказала я, поймав его взгляд и пытаясь понять, почему он оказался в том месте, где никогда не появлялся. И пока слова вылетали из моего рта, осознание постепенно проникало в мой разум. Эта новость касалась ребенка. Я вскочила с реформера и помчалась к двери, чтобы встретить его. Если я окажусь права – то все произошло очень быстро. Прошло всего три месяца с того момента, как мы затеяли весь процесс.
– Она родилась. Ребенок родился. У нас девочка, – сказал он. Он передал мне свои ключи. – Нам нужно ехать.
– Ехать куда? Кто звонил? Подожди. Где – где она? – Где-то там была маленькая девочка, ждавшая нас. Это случилось. И очень быстро. Я стала мамой девочки. – Где малышка?
– В Сан-Франциско. Биологическая мать хочет с нами поговорить. Она выбрала нас, но она хочет с нами поговорить. Тебе нужно сходить домой. Мы должны позвонить ей через час. Вот, ты за рулем.
Мы оставили мою машину на парковке. Первое мгновение моего материнства произошло возле студии пилатеса на Силвер-Лейк.
Мы направились домой. Позвонив в агентство, получили предварительную информацию о том, кем была биологическая мать нашей дочери, о состоянии здоровья малышки, обстоятельствах, которые вынудили мать сделать такой выбор. Нам объяснили, как разговаривать с женщиной, которая только что родила: позволить ей направлять разговор, как она захочет; о чем спрашивать: обо всем, что мы хотим узнать; как успокоить ее: внимательно слушать; как поблагодарить: говорить от чистого сердца. Нам сказали, что разговор займет около тридцати минут, может быть меньше. В итоге он продлился больше часа. Она была мудрой, проницательной, прагматичной. Я была тронута тем, что она приняла решение только после того, как взяла свою дочь на руки, хоть и всего на несколько минут. Прежде чем выбрать родителей для ребенка, от которого она болезненно и с любовью отказывалась, она посмотрела малышке в глаза, понимая, что им двоим нужен был этот момент. Когда мы разговаривали с ней, я слышала любовь и надежду в ее голосе. Я догадывалась, что формирование потока чувств и их осознание займут дни, а их наличие – всю оставшуюся жизнь. Я от первого лица узнала, какая огромная утрата вовлечена в процесс усыновления. Она отпускала своего ребенка, которого любила и о котором заботилась, ради того, чтобы у него была та жизнь, которую она не смогла бы ему дать. Мы с Саро все время смотрели друг на друга, пока пытались ответить на все ее вопросы, даже на те, которые беспокоили нас больше всего, о его здоровье. В конце она сказала: «Когда я вас увидела, я просто знала».
Мы повесили трубку уже как новые родители. В спешке, безумии, волнении, вне себя от счастья эти родители кинули зубные щетки в дорожную сумку и направились в аэропорт Голливуд Бербанк, чтобы сесть на ближайший доступный рейс в Окленд.
Когда мы приземлились, то отправились прямиком в офис агентства, где должны были встретиться с женщиной, выбравшей нас родителями для своего малыша. Карен, куратор, рекомендовала нам встретиться лично, руководствуясь одним из принципов открытого усыновления. Оно было «открытым» в отличие от других, распространенных ранее «закрытых» усыновлений, когда ни одна из сторон не знала противоположную, а все записи были засекречены. Мы собирались усыновить ребенка в эпоху, когда наличие взрослых, сидящих вместе лицом к лицу, было желательным. Это давало нам возможность получше узнать друг друга и понять, что каждый из нас жизненно важен для понимания ребенком его или ее происхождения.
Когда мы с Саро приехали, мое тело трепетало от нервов и предвосхищения. Но это была нервозность не такая, как в день свадьбы, и не похожая на ту, которую я испытывала, когда проходила пробы для какого-то телевизионного сериала или фильма. Это был безграничный восторг. Я хотела полностью отдаться этому моменту. Я понимала, что моя жизнь вот-вот круто изменит направление. Но хоть я и ощущала предвкушение в своем теле, оно было наполнено еще и внутренним спокойствием, которое преобладало, потому что я знала: все, что сейчас происходит, похоже на божественное провидение. Мы с Саро остановились на пороге офиса, взялись за руки, встретились взглядами, и он произнес:
Первое, что я заметила в биологической матери Зоэлы, это невероятная красота. Она была сногсшибательной. Второе, на что я обратила внимание, – это ее истощенное состояние. Она совершала самый сложный поступок из всех в своей жизни.
Следующее, что я поняла, – мы обнимаемся. Я обнимала ее так, как обнимаешь людей, когда благодаришь их от всей души. Так, словно я знала ее всю свою жизнь. Так, будто она знала все секреты об уходе за ребенком, которого мы обе любили, и, обнимая меня, могла их в меня перелить. Когда мы перестали обниматься, мы обе одновременно и плакали, и улыбались.
Саро спросил у нее, как она себя чувствует. Карен сидела с нами и фотографировала нас, чтобы однажды мы смогли рассказать нашей дочери, как мы встретились, провели вместе время и разработали план, родившийся из нашей общей к ней любви. У нас была возможность поделиться с ней фотографиями, запечатлевшими эти мгновения.
После этого Карен объяснила нам, кто сидит с ребенком, пока мы находимся в офисе, знакомясь друг с другом. Мы знали, что этот способ объединения семей был частью миссии агентства. При любой возможности оно старалось облегчить первую встречу между биологическим(и) родителем(ями) и приемными еще до того, как приемные родители увидят ребенка. Агентство хотело, чтобы мы все как родители пришли к истинному пониманию того факта, что мы заключаем пакт о любви и обязательствах, в центре которых всегда будут находиться интересы ребенка. За двадцать лет своей деятельности по организации усыновления они поняли, что встреча с приемной семьей помогает биологической матери отказаться от ребенка и начать поправляться.
Мы сказали родной маме малышки, как мы собирались ее назвать: Зоэла.
И мне, и Саро очень нравилось это имя, древнее итальянское прозвище, означающее «кусочек земли». Мы подумали, что это будет очень символичным для ребенка, который свел вместе незнакомцев. Ее имя отражало многообразие ее происхождения и культур. В ее жилах текла кровь афроамериканцев, филиппинцев, итальянцев и даже, как добавил Саро, сицилийцев.