Мама ложилась раньше, но она и вставала раньше – к восьми ездила на работу.

В 1927 году профессор Парнелл из Брисбена налил нагретую смолу в стеклянную воронку. Три года спустя он вынул пробку и позволил блестящей вязкой массе стекать.

И действительно – почти через год после аншлюса упала первая капля. Вторая только в феврале 1947 года. Наверное, ночью, в выходные, когда лаборатория была наглухо закрыта. А может, наоборот – при свете дня, среди гула разговоров и шума горелок, когда все были заняты и, как назло, никто не смотрел в нужную сторону. Парнелл скончался в 1948-м, так и не дождавшись третьей капли.

В апреле 2014-го падение девятой попало в объектив трех веб-камер. Пока это всё. Где-то там, по другую сторону Земли, набухает десятая (с тех пор как в помещении установили кондиционер, капли стали более продолговатыми).

Я пытался представить, как падает капля.

Однажды вечером – кажется, вскоре после отмены военного положения – я помогал маме на кухне. То есть она что-то чистила, резала или взбивала, а я читал ей вслух вечерний выпуск газеты.

Исчерпав все настоящие сводки, стал фантазировать. Сначала я зачитал сообщение о ликвидации Советского Союза. По данным ТАСС, Казахстан, пользуясь соответствующей статьей Конституции СССР, решил выйти из состава братских республик. (Ноль реакции.) Воодушевленные этим примером прибалтийские республики объявили независимость (снова ноль реакции) и нейтралитет (что-то режет), остальные признали, что тянуть дальше не имеет смысла… (продолжает резать). Запас идей подходил к концу, но я продолжал имитировать язык официальных сообщений (подожди, миксер шумит), а мама сохраняла полнейшее спокойствие (бз-з-з-з-з). Я уже было подумал, не ввести ли марсиан, чтобы оживить действие.

– Ну и ну, – произнесла она наконец. – И что дальше?

– Пишут «ждите очередных сообщений».

– Ага.

Капля висела, события же развивались в геологическом времени.

Даже радио призывало словами заводной песенки: «Будь, как камень» (68). Все эти бесконечные минералы, металлолом, алмазы и пепел. Камни меняли ход лавины (69). В отдаленной перспективе можно было надеяться, что тебя примут «в чреду черепов» (70). Впрочем, едва ли такую перспективу можно счесть воодушевляющей.

Иногда действительно что-то происходило. Волны паники. Полузашифрованные разговоры по телефону. Слухи о девальвации. Слухи о призыве. Слухи о взрыве. Над нами пролетали шпионские спутники. Проплывали радиоактивные облака.

В обычной жизни наше безразличие было сухим, как песок. Сыпалось в шестеренки. Стирало контуры зданий. Засыпало пирамиды. Нам оставалось ждать.

И только капитализм привел всё в движение. Лавина меняла ход в зависимости от того, какой мы покупали йогурт. Потребительский выбор диктовал миру форму.

В супермаркете «Билла» лежали дюжины сортов сыра и разновидностей йогуртов. Стоило потянуться за одним, как этот жест, умноженный на тысячи, миллионы рук, сколачивал чье-то состояние. Монеты превращались в миллионы. Ломтики ветчины – каменели слоями китайского мрамора на стенах чьего-то дворца. Банки майонеза (мама, подумай о сосудах!) обеспечивали благосклонность политиков и молитву епископов.

Ванночками с мороженым оплачивали роскошные свадьбы и разводы, благотворительность, вредные привычки жен и дочерей. Колбасками платили выкуп похитителям.

Капитализм гарантировал смысл. Во всех несчастьях, свалившихся на головы богачей из-за денег, была и доля нашей вины.

Отец не поверил в интернет. По вечерам он, как и раньше, сидел и слушал новости. Когда он умер, я занял его место на посту. Теперь я дежурил, прислушиваясь. Мудрствовал, поучал мать. Потом я остался один. Я до сих пор пялюсь по ночам в телевизор. Что-нибудь еще произойдет.