Что касается получения Мстиславом Аскалона, то известие об этом содержит Ипатьевская летопись, источник, признаваемый безусловно достоверным всеми исследователями Древней Руси. Аскалон являлся одним из пяти самых крупных морских портов Палестины. Неудивительно, что в 1099 г. после взятия Иерусалима крестоносцы двинулись на юг именно для захвата Аскалона. Навстречу им выдвинулась египетская армия, но в битве под этим городом она потерпела поражение. Тем не менее из-за внутренних разногласий рыцарей Аскалон так и не был взят, что означало фактический конец Первого крестового похода. На протяжении полувека крестоносцы так и не могли приобрести эту важную пограничную крепость. Только в 1153 г. это удалось сделать иерусалимскому королю Балдуину III. При этом «тянувшие» к ней земли так и не были завоеваны.
В середине XII в. усиливается натиск мусульман на владения крестоносцев. В этих условиях последним не оставалось ничего иного, как искать союза с Византией. В духе той эпохи он был скреплен браками. В 1161 г. византийский император Мануил I вторым браком женился на Марии Антиохийской, кузине иерусалимского короля Амори I[225]. Позднее, в 1167 г., король Иерусалима женился на внучатой племяннице Мануила – Марии Комниной (дочери протосеваста Иоанна Комнина). В 1168 г. между Византией и Иерусалимским королевством был заключен союз для захвата Египта. Отправной базой экспедиции стал именно Аскалон, где императору удалось собрать флот из 20 военных кораблей, 150 галер и 60 транспортных судов. Сохранились воспоминания историка крестовых походов Вильгельма Тирского (ок. 1130–1186), близкого друга короля. Он был поражен большими транспортными судами, предназначенными для перевозки конницы. Видимо, сюда, вместе с византийскими войсками, попал и Мстислав.
Половина еще незавоеванной страны была заранее отдана византийцам: Мануил получал прибрежные земли, Амори – оставшиеся[226]. Очевидно, именно тогда Мстиславу и была «выделена» «волость Отскалана» близ пограничного Аскалона, которую еще только предстояло захватить.
Однако военная экспедиция оказалась неудачной, и о планах завоевания Египта через несколько лет пришлось навсегда забыть. Вероятно, именно во время этих событий Мстислав и Василько сгинули на чужбине.
Где в это время находился Всеволод? Историки об этом спорят. Среди них распространено мнение, что эти годы Всеволод провел в Южной Руси. Оно базируется на предположении В.Н. Татищева, что старший брат Всеволода Михаил владел уделом в Городце Остерском, одном из городов Переславского княжества, расположенном на порубежье с Черниговской землей[227]. Там же помещают и владения Всеволода. Однако это утверждение является не более чем гипотезой исследователя. Основой для него послужило известие 1195 г. Лаврентьевской летописи: «Посла благоверныи и христолюбивыи князь Всеволодъ Гюргевичъ тивуна своего в Русь, созда городъ на Городци на Въстри, обнови свою отчину князь Всеволодъ»[228]. Городец Остерский действительно когда-то принадлежал Юрию Долгорукому, но из приведенного летописного сообщения видно, что достался он Всеволоду не напрямую от отца, а лишь на исходе XII в.
К тому же версия о принадлежности Городца Остерского Михаилу и Всеволоду в третьей четверти XII в. прямо противоречит источникам. Как уже говорилось выше, этот городок входил в состав Переславского княжества, тогда как летом 1174 г. летопись застает Всеволода и Михаила при дворе черниговского князя Святослава Всеволодовича[229]. Относительно Всеволода В.А. Кучкин осторожно предположил, что он, возможно, по-прежнему оставался с матерью в Аскалоне[230].
Говоря о месте пребывания Всеволода после его изгнания из Северо-Восточной Руси, укажем на прямое свидетельство об этом известной статьи «А се князи русьстии» при Новгородской первой летописи: «На третии год приде изъ замория из Селуня братъ его Всеволодъ, нареченыи въ крещении Дмитрии Юрьевичь»[231]. Как видим, все это время Всеволод находился в Северной Греции.
Вместе с тем следует обратить внимание на другой, на первый взгляд необъяснимый факт его биографии. В 1168 г., сразу после упоминавшихся выше неудачных военных действий в Палестине, юный изгнанник, которому к тому времени уже исполнилось 14 лет, внезапно появился в Южной Руси. При этом удивительной оказалась реакция его старшего сводного брата Андрея Боголюбского, шестью годами ранее выгнавшего Всеволода на чужбину. Он не только примирился с братом, но и стал активно использовать его в различных военных походах, участие Всеволода в которых летописец начинает фиксировать с 1168 г.
Зимой 1168/69 г. во время одной из междоусобиц он участвовал в организованном Андреем Боголюбским походе на Киев[232]. Зимой 1170/71 г. вместе с братом Михаилом по приказу своего старшего брата Глеба Юрьевича, правившего тогда в Киеве, он одержал победу над напавшими на Киевское княжество половцами[233]. В начале 1173 г. торческий князь Михаил, управлявший Киевом по воле Андрея Боголюбского, поставил Всеволода вместе с Ярополком Ростиславичем наместниками в Киеве. Однако через пять недель они были пленены другим претендентом на великокняжеский киевский стол – смоленским князем Рюриком Ростиславичем и его братьями. После переговоров Ростиславичи отпустили Всеволода, и в этом же году он снова участвовал в новом походе на Киев, организованном Андреем Боголюбским. Вместе с новгород-северским князем Игорем Святославичем (героем «Слова о полку Игореве») он бился под Вышгородом, а затем участвовал в неудачной 10-недельной осаде города[234].
Эту перемену в жизни Всеволода обычно объясняют тем, что изгнание Андреем Боголюбским хотя и сводных, но братьев, противоречило тогдашним моральным и этическим нормам, и спустя несколько лет он предпочел примириться с ними. Однако при этом исследователи не видят того очевидного факта, что отмечаемое летописцами активное участие Всеволода в военных действиях в Южной Руси означало наличие у него собственной хорошо вооруженной дружины. Очевидно, именно это обстоятельство и стало решающим в примирении Андрея Боголюбского с его младшим сводным братом.
Но каким образом у юного княжича, лишенного удела, внезапно появилась своя дружина? Осторожно можно предположить, что это стало следствием выгодного брака Всеволода, получившего богатое приданое, благодаря которому он смог собрать сильный отряд воинов. Вероятно, это был брак с дочерью Шварна.
Был ли отец Марии князем?
На первый взгляд данный вопрос поставлен некорректно. В нашем распоряжении имеется прямое указание летописи, что Шварн являлся не князем, а боярином. Выше уже упоминалось, что в 1152 г. князь Изяслав Мстиславич послал Шварна охранять Днепровские броды. Но под напором кочевников сторожи, возглавляемые Шварном, бежали прочь, и впоследствии ему пришлось оправдываться в поражении тем, что «не бяше ту князя, а боярина не вси слушаютъ»[235].
Исследователями высказывались различные точки зрения по поводу того, кому из русских князей служил Шварн. М.В. Щепкина полагала, что он являлся воеводой великого князя Изяслава Мстиславича. Правда, исследовательница не заметила того обстоятельства, что Изяслав Мстиславич скончался 13 ноября 1154 г.[236] Упоминаемый летописцем в 1162 г., через восемь лет после его смерти, Шварн не мог выступать в качестве его воеводы.
Учитывая данный факт, Л.С. Кишкин счел Шварна приближенным князя Изяслава Давыдовича. Однако последний погиб в сражении в марте 1162 г.[237], и поэтому оставалось неясным, кому Шварн служил в 1166 г., когда он упоминается летописцем последний раз. А.Ф. Литвина и Ф.Б. Успенский предпочли обойти этот вопрос, предположив, что отцом Марии был «сестрич», т. е. племянник Шварна, носивший такое же имя.
С учетом вышесказанного А.А. Казакову пришлось вывести более сложную конструкцию. Установив, что Шварн дважды упоминается в Лаврентьевской летописи – под 1146 и 1151 гг., и четыре раза в Ипатьевской – под 1146, 1151, 1162, 1167 гг., он предположил, что тот сначала служил киевскому князю Изяславу Мстиславичу, после смерти которого перешел к Изяславу Давыдовичу, а затем служил Глебу Юрьевичу, женившемуся на дочери Изяслава Давыдовича. При этом, выстраивая данную схему переходов Шварна от одного князя к другому, А.А. Казаков пошел вслед за П.С. Стефановичем, полагавшим, что «после смерти Изяслава Мстиславича боярин выбрал службу у Изя слава Давыдовича». Что касается летописного известия 1167 г., то П.С. Стефанович теоретически допускал службу Шварна как у князя Глеба Юрьевича, так и у Ростислава Мстиславича, впрочем не исключая и того, что Шварн мог действовать самостоятельно[238].
Однако подобная череда переходов от одного князя к другому противоречит всем тогдашним принципам службы. Разумеется, у бояр было право свободного отъезда к другому князю. Но они пользовались этой возможностью лишь в исключительных случаях, поскольку при новом дворе им приходилось делать карьеру заново, зачастую преодолевая сопротивление местной боярской элиты, косо смотревшей на «чужаков».
В этих условиях служба бояр являлась по преимуществу наследственной, что отразилось на крестоцеловальных записях, составлявшихся при выезде бояр к новому сюзерену. Формуляр, сохранившийся в митрополичьем архиве, свидетельствует, что боярин приносил присягу князю и его детям не только лично, но и от имени своих детей: «А мне, имярек, и детей своих болших к своему государю, к великому князю имярек, привести, и к его детем»[239].
К тому же у князей имелось действенное средство, чтобы «привязать» к себе своих бояр. При переходе к новому сюзерену боярин получал определенные земельные владения в его княжестве. При этом он обязан был оставить свои земли в прежнем княжестве старому сюзерену. Лишь только начиная с московско-тверского докончания 1375 г., княжеские соглашения фиксируют новую норму – право бояр сохранять при отъезде свои вотчины в прежнем княжении[240].
С учетом вышесказанного проанализируем все летописные известия, в которых упоминается Шварн. Под 1146 г. в Лаврентьевской летописи говорится о том, что в ходе очередной княжеской междоусобицы Изяслав Мстиславич послал против Святослава Ольговича «Шварна и Изяслава Давидовича и взяша полона много у Карачева»[241]. Ипатьевская летопись дает несколько другие сведения: «Изяславъ Мьстиславичь и Володимиръ Давыдовичь пославша брата своего Изяслава съ Шварномъ, а сами по немъ идоста»[242]. Из них выясняется, что Шварн находился в подчинении у Изяслава Давыдовича. Следующий раз летописец упоминает Шварна под 1152 г., когда он вместе со сторожами Изяслава Мстиславича охранял против половцев брод через Днепр у Витичева: «Изяславлим сторожам стоящим на оной стороне со Кшварномъ и не дадущимъ вбрести въ Днепръ». Однако после того, как половцы на конях стали форсировать реку, «сторожеве же Изяславли оубоявшеся бежаша». «Шварно же то видивъ, побеже». В качестве оправдания ему летописец говорит, что «не бяше ту князя, а боярина не вси слушаютъ»[243]. Это прямое указание на то, что Шварн служил Изяславу Давыдовичу – союзнику Изяслава Мстиславича. В решающий момент боя он не смог остановить бегство хотя и союзной, но все же не своей рати. Еще одно упоминание Шварна относится к 1162 г., в рассказе Ипатьевской летописи о гибели Изяслава Давыдовича в сражении с войсками Ростислава Мстиславича, когда приводятся имена попавших в плен его бояр: «Яша же тогда и Шварана, и Милятича оба, Степена и Якуна и Нажира Переяславича»[244].