Я не обернулся, чтобы посмотреть, а вместо этого попытался спрятаться в темноте лестницы.

— Кто там? Ноури? Питерс?

Я не тратил время на размышления о том, почему мужской голос может звать покойника. Вместо этого я сделал свой ход. Я не стал подниматься наверх, а наоборот, спустился вниз, потому что возвращение наверх могло лишить меня всякой возможности спастись. Похожий потайной ход был и на первом этаже; я знал, что мне не нужно было беспокоиться об осмотре других глазков. Здесь должен был быть выход, и я должен был его найти!

Однако ни двери, ни какого-либо другого прохода не было видно при свете карманного фонарика…

Затем я услышал шаги, спускающиеся по лестнице, которую я только что покинул.

Я поспешил к противоположному концу коридора, потому что куда мне было ещё идти? Я решил, что должен быть внешний доступ к этим потайным ходам. Например, как мой нынешней преследователь забрался сюда?

Дверь! — Я молился о ней. — Там должна быть дверь!

Но когда я добрался до противоположного конца, то не нашёл там никакой двери. Между тем шаги раздавались громче.

Подошва моего ботинка нашла его: это была не стандартная дверь, и не панель доступа, а откидной металлический люк. Я с облегчением открыл его, но затем ахнул, когда свет фонаря осветил детали неуклюжего выхода — лаз был выложен древним кирпичом, из стен которого торчала покрытая слизью железная лестница, уходящая вниз, в неизвестные мрачные глубины. С непоколебимой решимостью я спустился в его метановые глубины, закрыл люк и стал спускаться. Мое положение заставило делать эту процессию в полной темноте; я ожидал, что в любой момент окажусь в канализации или почувствую характерные её запахи, но когда мои ноги ступили на пол, я включил свой фонарик, обнаружив себя в ещё одном проходе. Паника сбила меня с толку, но инстинкт подсказывал мне, что кирпичная кладка ведёт на север и юг. По неизвестной мне причине я пошёл на юг.

Вспышка впереди, я прошел по крайней мере сотню ярдов в дурно пахнущем мраке. Однако теперь я знал, что этот проход не был канализационной трубой, не было никаких признаков ожидаемых отходов. Я понял, что это туннель, и слова Зейлена эхом отдавались у меня в голове, словно произнесенные вслух: И мой дед не лгал, когда рассказывал Лавкрафту о сети туннелей под старой набережной…

Мне не нужно было определять степень холода, который, как гусеница, пробежал по моему позвоночнику. А из той адской сцены, свидетелем которой я был в отеле, я мог только предположить, что мужественных мужчин с подходящей внешностью заставляли оплодотворять местных женщин, чьи новорожденные затем продавались какой-то незаконной усыновительной компании. Почему, однако, я был больше обеспокоен тем, что сказал мне Зейлен, особенно его загадочным заключительным монологом: А в той истории, что происходило с чужаками, которые слишком много вынюхивали?

Теперь эти ужасные обстоятельства перенесли меня самого в вымышленного Роберта Олмстеда Лавкрафта, чужака и пленника ада, спасающегося бегством от ужасов Иннсмута.

Я мог отправиться к Зейлену прямо сейчас, сегодня ночью, если бы только смог найти выход из этих проклятых катакомб…

Через несколько минут судьба или Бог вручили мне этот выход в качестве подарка.

Туннель вывел меня к скальному причалу на краю гавани. Впечатляющая морозно-белая луна висела за прерывистыми облаками; вода в гавани стояла неподвижно, как стекло. Смотреть на сумеречный порт под фиолетовой ночью оказалось сверхъестественным зрелищем, но всё остальное, что я видел, было чем угодно, только не сверхъестественным. Более призрачным, чем что-либо другое, или более безнравственным. С первого взгляда обычная гавань, после пристального изучения показала мне испещрённые тайные пасти. Устья скал скрывали гроты и тайные туннельные проходы, источающие странные запахи. Никакие человеческие инстинкты не могли помешать мне войти в такую пасть…

Ещё больше покрытых корками лишайника катакомб ждали меня, разветвляясь от главного прохода. Я должен был обуздать своё острое чувство любопытства, чтобы не потеряться здесь. Я выбрал левый туннель на развилке. Я твёрдо держался на ногах, только включал фонарик на короткие моменты, чтобы сберечь батареи. Мне не пришлось далеко идти, прежде чем меня окутало самое отвратительное зловоние смерти; носовой платок, прижатый к лицу, едва заглушал его отвратительную ядовитость. В конце концов, туннель превратился в огромную пещеру, первый взгляд на которую едва не заставил меня вскрикнуть и убежать.

Но как я мог это сделать? Я должен был во что бы то ни стало выяснить, что это было…

Я подумал, что это склеп. Импровизированная усыпальница.

В основном здесь были скелеты, лежащие грудами, нагромождающими горы, в капающей пещере. Некоторые из них всё ещё были одеты в обрывки одежды, которая превзошла последствия человеческого разложения. Груды костей в самом дальнем конце казались самыми старыми, в то время как те, что лежали ближе ко мне, явно были здесь недавно навалены. В середине кучи я обнаружил меньше скелетов, зато там было больше мумифицированных тел. Это был холм из человеческих трупов, который провидение сочло нужным показать мне; сотни мертвецов были оставлены здесь, а не в надлежащих местах захоронения. Но, почему? — задавался я вопросом. Кто ответственен за это? Опустошенные временем глазницы черепов, казалось, пусто смотрели, как я двигался вдоль границ кургана, и когда в конце концов, я добрался до его конца, то смог рухнуть среди вони и нечестивых намеков.

Эти — десятки из них — были, очевидно, последними трупами, принесенными в гробницу, и хотя большинство из предыдущих были более или менее «целыми», состояние составных частей гниющей, раздутой газом кучи не требовало особых догадок относительно их происхождения.