Черчиллю понравился Североамериканский континент «неугомонной энергией, экстраординарной скоростью и напряжением деловых сделок, а также лихорадочной активностью спортивной и социальной жизни». Супруге он признавался, что в США есть «множество возможностей стать богатым». Под этими возможностями он понимал игру на бирже. Вдохновленный беседами с финансовыми воротилами, Черчилль счел свое пребывание в США удачным моментом для инвестирования. Используя все свои накопления, а также собрав от издателей в счет будущих статей и произведений солидную сумму в 22 тыс. фунтов (сегодня это соответствует 1,2 млн фунтов), он пустился в биржевые спекуляции. Сначала ему сопутствовала удача, пока не настало 24 октября 1929 года, вошедшее в мировую финансовую историю как Черный четверг. Индекс Доу-Джонса упал сразу на 11 %, продолжив снижение в следующие дни. К 29 октября Черчилль потерял 17 тыс. фунтов, большую часть которых ему еще нужно было отработать. С тяжелым сердцем он на следующий день сел на пароход, отплывающий в родную Англию{188}.

В Лондоне Черчилль посвятил себя решению запутанного и наболевшего вопроса о дальнейшей судьбе Индии, в которой одновременно переплелось множество демографических, этнических, конфессиональных, политических и экономических проблем. На самом деле, этот вопрос не был нов, он давно нависал над Британской империей грозовой тучей и требовал скорейшего разрешения. В 1919 году был принят Закон об управлении Индией, устанавливающий диархию – разделение исполнительной власти между губернатором, за которым оставались финансы, суды, армия и полиция, и региональными министрами, отвечающими за образование, здравоохранение и коммунальные службы. Закон носил экспериментальный характер и предусматривал формирование спустя десять лет специальной комиссии, которая должна была проанализировать ситуацию и предложить дальнейшие конституционные преобразования. Комиссия[21] была создана в 1927 году Ф. Э. Смитом, занимавшим на тот момент пост государственного секретаря по делам Индии В июне 1930 года в заключительном докладе комиссия рекомендовала последовательный переход к самоуправлению сначала с упразднением диархии и распространением представительного правления в провинциях, затем с постепенным созданием федерального правительства, и уже на заключительном этапе – предоставление статуса доминиона. Учитывая, что в состав комиссии вошли в основном представители метрополии, ее активность не встретила поддержки и была бойкотирована основными политическими партиями Индии: Индийским национальным конгрессом (ИНК), Мусульманской лигой и движением Хинду Махасабха. ИНК еще до публикации заключительного доклада разработал и направил в Лондон проект конституции (Конституция М. Неру), предусматривающий предоставление Индии статуса доминиона. ИНК потребовал принять этот проект, угрожая в противном случае началом массовых выступлений за полную независимость. Британскую власть на субконтиненте представлял вице-король Индии лорд Галифакс (как уже отмечалось, на тот момент известный как лорд Ирвин), заявивший, что предоставление Индии статуса доминиона является «естественным результатом ее конституционного развития». Вскоре это заявление, вошедшее в историю как «декларация лорда Ирвина», поддержали премьер-министр Рамсей Макдональд и лидер тори Стэнли Болдуин.

Если позиция Макдональда была вполне ожидаема, то поведение Болдуина вызвало критику среди консерваторов ультраимпериалистического толка, а также лоббистов Сити, представители которого инвестировали в регион значительные средства. Ни те ни другие не были близки Черчиллю, но именно в нем они увидели свою надежду и главного защитника своих интересов. Черчилль не обманул их ожиданий, сразу же после возвращения из США вступив в борьбу по злободневному вопросу. 16 ноября Daily Mail опубликовала его статью «Опасность в Индии», в которой автор, хотя и не возражал против предоставления Индии самоуправления, считал, что в настоящий момент подобное «криминальное и вредоносное» решение преждевременно и способно привести к обострению этноконфессиональных конфликтов.

Чем руководствовался Черчилль, вступив в схватку, которая отстаивала не его интересы, но при этом подталкивала на путь противоборства с лидером своей партии? С одной стороны, он был убежденным сторонником колониальной политики, считая, что она принесла благо индийскому народу. В той же статье Daily Mail он убеждал читателей, что участие Британии в жизни индийцев спасло их от «варварства, тирании и междоусобных войн», «защитило индийские границы от вторжения с севера», предотвратило голод, познакомив местных жителей с последними достижениями науки и техники. С другой стороны, он понимал, что колонии также нужны самой Британии, как источник ресурсов и рынок сбыта. Особенно во время начавшегося экономического кризиса. Черчилль считал, что его страна переживает очередной период «борьбы за жизнь, и основной вопрос будет касаться не только сохранения Индии, но и серьезных притязаний на коммерческие права». Кроме того, он увидел в индийском вопросе призрак разрушения всей империи. Черчилль считал, что союз Болдуина с лейбористами, в том числе по индийскому вопросу, ослабляет Консервативную партию. Он все больше разочаровывался в «Честном Стэне», признавшись друзьям в январе 1930 года, что считает его «абсолютно безнадежным»{189}.

В сентябре 1930 года от пневмонии и цирроза печени скончался Ф. Э. Смит. Природа наделила его крепким здоровьем, однако неправильный образ жизни с манерой «сжигать свечи с двух концов» разрушил даже этот титанический каркас. В насыщенной и долгой биографии Черчилля было множество эпизодов, когда он провожал в последний путь своих коллег, сторонников, друзей и родственников. Но случай со Смитом стоит особняком. Он называл Ф. Э. «величайшим другом», замечая, что на протяжении четверти века «наша дружба была безупречна». В некрологе для The Times он охарактеризовал Смита как «верного, преданного и доблестного друга, а также мудрого, эрудированного и восхитительного соратника», считая, что его уход является тяжелой потерей не только для родственников и близких друзей, но и для всей страны. В первую очередь это был жесткий удар и невосполнимая потеря для самого Черчилля. Среди всех его друзей Смит был одним из немногих, если не единственным, кого он воспринимал как равного – по интеллекту, способностям, силе характера, возможностям и потенциалу. Он будет так нуждаться в нем в предстоящих баталиях, вынужденный теперь вести их в одиночестве. Не случайно, узнав о кончине Смита, он заплакал, повторяя весь вечер: «Я чувствую себя таким одиноким»{190}.

Кончина Смита совпала с дальнейшим развитием Индийского вопроса. В сентябре лейбористское правительство объявило, что на следующий месяц в Лондоне состоится конференция Круглого стола с участием руководства колонии и представителей метрополии. Черчилль, который всегда поддерживал переговоры, считая их лучшей альтернативой по сравнению с вооруженным конфликтом, на этот раз выступил против этого мероприятия. По его мнению, оно ослабит позиции Британии на субконтиненте с одновременным усилением положения тех, кто ратует за полную независимость, в первую очередь речь шла об ИНК и его лидере Мохандасе Ганди (1869–1948). Так и случилось, в Индии началась кампания общественного неповиновения с последовавшими за ней столкновениями и кровопролитием. «Не сулившая ничего хорошего» (по словам Черчилля) конференция начала свою работу в ноябре. Учитывая, что Ганди к тому времени находился под стражей, ИНК бойкотировал заседания. Несмотря на это, индийские представители чувствовали себя на конференции уверенно, настаивая на максимальном расширении полномочий самоуправления в кратчайшие сроки. Черчилль считал, что конференция ни к чему не приведет, поскольку отсутствие представителей ИНК попросту обесценит принятые решения.

В британском парламенте обсуждение итогов конференции с разработкой в Индии конституции и движением по пути создания собственного правительства состоялось в конце января 1931 года. Черчилль выступил с пространной речью (объем почти 5400 слов), в которой, во-первых, отметил, что правительство отказалось следовать выводам комиссии Саймона, специально сформированной парламентом для поиска решений индийского вопроса и выработки конструктивных действий; во-вторых, указал, что создание всеиндийского парламента приведет к коллизии этого органа управления с институтом британской власти в лице вице-короля, что даст дополнительные козыри борцам за независимость. Таким образом, вместо мирного урегулирования наболевшего вопроса правительство лишь усугубило ситуацию, создав дополнительные очаги для будущих возгораний{191}.

Показательно, что на обвинения Черчилля ответил не сам Макдональд и не специальный представитель Лейбористской партии, а Стэнли Болдуин, недвусмысленно дав понять, что возглавляемая им Консервативная партия не поддерживает взгляды Черчилля. Налицо было противостояние нашего героя с руководством тори. Для Черчилля этого уже был не первый конфликт подобного рода. В начале своей карьеры он уже выступал против партийной верхушки. История повторялась. Черчилль вновь пытался найти свое место и заявить о себе через конфликт. Методы были схожие, партия была та же, только несмотря на внешнее сходство ситуация отличалась кардинальным образом. Если в 1904-м (как, впрочем, и в 1922-м) у него было где продолжить карьеру, то в 1931 году возможность перейти в другую партию отсутствовала. Либералы перестали считаться серьезной политической силой. Лейбористы, наоборот, стремительно набирали популярность, но объединение с ними для закоренелого антисоциалиста было труднореализуемым вариантом. Оставалось только хранить верность консерваторам, что Черчилль и пытался сделать, признавшись Эмери: «Я собираюсь держаться за тори с цепкостью пиявки»{192}.

Тогда к чему было это восстание, если других вариантов остаться на плаву, кроме как сохранять лояльность руководству тори, у Черчилля не было? Для ответа на этот вопрос следует учитывать характер политика, с его амбициями, стремлением к риску и склонностью к защите своей независимости посредством бунтарства. На протяжении последних двадцати лет ему прочили кресло премьер-министра, которое, и в самом деле, было пределом его чаяний и желаний. Но Болдуин крепко держал в руках штурвал, пользуясь необходимой поддержкой и обладая требуемым влиянием. Рассматривать себя в качестве его преемника Черчиллю также не приходилось. Для этого были другие кандидатуры, например Невилл Чемберлен. В итоге, после стольких лет продвижения наверх, преодоления сложнейших преград, получения уникального опыта государственного управления и работы на ключевых позициях в правительстве, Черчилль оказался перед мрачной перспективой не достигнуть заветной цели. Не желая довольствоваться вторыми ролями, которые были бы ему обеспечены, прояви он больше лояльности и усмири свое эго, Черчилль вступил на очень скользкую тропу – оставаясь среди консерваторов, он начал формировать отдельную политическую силу с объединением вокруг себя единомышленников, недовольных политическим мейнстримом.

Учитывая расклад политического пасьянса того времени, у Черчилля было мало шансов на победу. Во-первых, положение Болдуина было слишком крепким, чтобы бунт даже такого влиятельного заднескамеечника, как Черчилль, мог его сокрушить. Во-вторых, большую часть единомышленников нашего героя составляли ультраконсервативные элементы, которые никогда не считали потомка герцога Мальборо своим, и альянс с ними был временным. В-третьих, пытаясь сохранить Индию в составе империи, он выступил против таких мощных течений, справиться с которыми у него не было ни сил, ни возможностей. Несмотря на наличие этих объективных факторов, Черчилль с присущим ему оптимизмом позитивно оценивал свои перспективы. Своему сыну он признался в январе 1931 года, что «чувствует себя гораздо сильнее после начала обсуждения Индийского вопроса». «Великое утешение – заниматься темой и беспокоиться о вопросах гораздо более важных, чем должность, партия или дружеские отношения», – объяснял он. Схожую мысль Черчилль развил и в беседе с кузеном, 9-м герцогом Мальборо (1871–1934): «Политика слишком грязна для письменных слов. Я чувствую себя крепким и сильным»{193}.

Черчилль сделал свой выбор, и последствия не заставили себя долго ждать. Уже на следующий день после его выступления в парламенте, осуждающего политику правительства в отношении Индийского вопроса, к нему подошел его личный секретарь Патрик Джордж Бачен-Хепбёрн (1901–1974) и передал просьбу руководства тори – покинуть Теневой кабинет. Черчилль знал, что ему придется ответить за свой поступок. Но не предполагал, что так явно и так быстро. Просьба Бачен-Хепбёрна застала его врасплох. Он сначала покраснел, потом побелел, затем схватил трость, после чего швырнул ее на стол. Подавив гнев, он с натянутой улыбкой произнес: «Итак, Консервативная партия хочет избавиться от меня. Хорошо. Я уйду тихо и сейчас». Место Черчилля в Теневом кабинете занял Невилл Чемберлен. Это был первый шаг в изоляцию, но Черчилль продолжал не терять присутствие духа, считая, что его положение, наоборот, укрепляется. Супруге он сказал, что «политика все более благоприятно ко мне расположена»; «несомненно, весь дух Консервативной партии со мной, а разочарование Болдуином идет мне на пользу», «каждая речь, которую я произношу, каждый шаг, который я делаю, принимаются» великолепно{194}.

Примерно в это же время, вспоминая своего отца, Черчилль заметил, что лорд Рандольф «не принадлежал к числу тех, кто принимает решения по указке партийного руководства», «холодную, рассчитанную игру он никогда не вел, говорил что думал, так оно лучше». Эти строки в полной мере можно отнести и к самому Черчиллю. Он, действительно, «говорил, что думал», критикуя не только политику правительства, но и отдельных личностей. Сначала в январе 1931 года он направил пропитанную ядом сарказма стрелу в адрес премьер-министра Макдональда, назвав его «величайшим из ныне здравствующих мастеров падения»: «Он встает целым и невредимым после падения, убеждая нас, что ничего не произошло». Потом он вспомнил, как в детстве хотел увидеть экспонат «Бесхребетное чудо» в цирке Барнума, но родители не пустили его, считая такое зрелище опасным для неустойчивой психики ребенка. «Мне пришлось ждать пятьдесят лет, прежде чем я увидел “Бесхребетное чудо” на скамье в Палате общин», – заявил Черчилль, указывая на Макдональда. Следующим он обрушился на Ганди, который был не только освобожден в конце января из тюрьмы, но и вступил с Галифаксом в переговоры, проходившие в резиденции вице-короля. Сначала, выступая на заседании Индийского имперского общества в Манчестере, Черчилль назвал лидера ИНК «фанатиком и аскетом, похожим на факира, типаж которого хорошо известен на Востоке». Затем во время выступления в своем избирательном округе Эппинге он заявил: «Возмутительно и тошно смотреть, как господин Ганди, этот мятежный адвокат из Миддл-Темпла, строит из себя босоногого факира, как он полуголым является во дворец, чтобы говорить с представителем нашего короля-императора, а сам между тем продолжает затевать бунты и настраивать местное население против нас»{195}.

Все эти сардонические заявления не могли остановить процесс деколонизации. Во время переговоров с вице-королем Ганди обещал прекратить общественные беспорядки и направить представителей своей партии на вторую конференцию Круглого стола. В ответ наместник короля гарантировал освобождение всех задержанных по делу Ганди, а также возвращение всей конфискованной собственности. Болдуин поддержал новую конференцию, Черчилль выступил против и даже смог добиться принятия Комитетом по делам Индии резолюции об исключении Консервативной партии из состава конференции Круглого стола. 18 марта Черчилль выступил с развернутой речью в лондонском Альберт-холле, акцентировав внимание на трех последствиях, которые будут ожидать Индию после разрыва с метрополией. Во-первых, исчезнет все, что Британия создала: медицинские, юридические и административные службы, обслуживание железных дорог, мелиорация и борьба с голодом. Во-вторых, расцветут коррупция и спекуляция, в результате которых, прямо, как говорил Матфей: богатые станут богаче, а бедные – беднее. «Кумовство, взяточничество и коррупция станут служанками браминов», – предупреждал Черчилль. В-третьих, ухудшатся условия «миллионов беспомощных индийцев», которые «удерживаются в нечеловеческом рабстве». В то время как брамины «рассуждают о принципах западного либерализма и представляют собой философствующих политиков демократического толка», в действительности, утверждал британский политик, они «отказывают в основных правах почти 60 млн соотечественников, которых называют “неприкасаемыми”»{196}.

Чем более откровенными и агрессивными были выступления Черчилля, тем более жесткой была реакция со стороны руководства тори. Ему стали все чаще вспоминать его прежние огрехи – Антверпен, Дарданеллы, интервенцию в Советскую Россию, подводя общественность к выводу, что политика Черчилля сводится «к палке, штыку, пулемету и артиллерии». Теперь уже ему пришлось оправдываться, заявляя, что «легко выдвигать подобные обвинения, и еще легче их приветствовать, когда они повторяются, но они ложны и несправедливы». Теперь уже ему пришлось доказывать, что «на самом деле он не является сторонником применения в Индии грубой силы» и разрешение Индийского вопроса «не требует больше применения физической силы».

Против Черчилля началась информационная война. Он пытался перехватить инициативу и выйти с публичным заявлением на Би-би-си, но доступ в радиоэфир был ему заказан. Не помогли даже такие влиятельные друзья, как председатель Совета управляющих радиокорпорации Джон Генри Уитли (1866–1935). Черчиллю ничего не оставалось, как последовать торной дорогой и опубликовать очередной сборник со статьями и текстами выступлений по Индийскому вопросу. Его поддержал Торнтон Баттеруорт (?–1942), издававший «Мировой кризис». В отличие от других публикаций этот проект не был коммерческим и был направлен исключительно на популяризацию взглядов нашего героя. Сборник, получивший лапидарный титул – «Индия», был опубликован в мае 1931 года. В него вошли статья из номера Daily Mail от 16 ноября 1929 года, положившая начало Индийской кампании Черчилля, тексты восьми его выступлений в период с декабря 1930 года по март 1931 года, а также одно из ранних выступлений от июля 1920 года. Хотя и написанные по случаю, эти тексты раскрывают риторический талант автора, демонстрируя силу его интеллекта, уверенное владением языком, а также широкий инструментарий полемических приемов{197}.

Черчилль продолжил участие в обсуждении Индийского вопроса и после выхода сборника. Однако его усилия оказались тщетными. Ему не хватило веса, и борьба с системой закончилась ожидаемым поражением восставшего маргинала. В 1935 году будет принят давно обсуждаемый Закон об управлении Индией, расширяющий права местного населения. Спустя 12 лет, в 1947 году, Индия, получит независимость и распадется на два доминиона: Индийский союз и Пакистан. Статус доминионов сохранится до 1950 и 1956 годов соответственно. В 1971 году от Пакистана отделится Бангладеш. Парадоксальность Индийской кампании Черчилля состоит в том, что, выступив ретроградом и отказываясь признать неизбежный процесс деколонизации, наш герой на самом деле исполнил непривычную для восприятия широкой публики роль миротворца. Основной посыл его речей состоял в предотвращении кровопролития на субконтиненте: нормализация положения в Индии должна осуществляться не силовыми, а политическими методами. Столкновения в Индии происходили не с британскими властями, а являлись результатами «религиозных стычек» между индуистами и мусульманами. Их предотвращение, убеждал Черчилль, возможно только при сохранении центральной власти за британской администрацией, которая сможет «гарантировать непредвзятость и беспристрастность» в отношении всех классов, общин и национальностей{198}. Опасения Черчилля окажутся не такими уж необоснованными, как утверждали его критики. В конфессиональных столкновениях во время гражданской войны 1947 года, а также в индо-пакистанских конфликтах 1965 и 1971 годов погибнут миллионы людей. В отношении самого британского политика участие в обсуждении Индийского вопроса будет иметь два важных последствия. Во-первых, в дебатах и схватках, проходимых при численном и административном превосходстве другой стороны, закалилась знаменитая стойкость Черчилля. На тот момент над ней глумились, сравнивая ее с упрямством и глупостью, но пройдут годы и в момент национальной опасности она проявит себя в полный рост, внеся существенную лепту в формирование политики, которая позволит сначала выстоять, а потом выиграть. Во-вторых, поражение в Индийской кампании подорвало доверие к адекватности суждений Черчилля, повлияв негативно на восприятие его дальнейших выступлений по насущным проблемам национальной безопасности и международных отношений.

Пришлось Черчиллю испытать и горькие плоды конфронтации с Болдуином. Летом 1931 года было сформировано коалиционное правительство, в которое вошли представители всех трех партий, Черчиллю в нем места не нашлось. В октябре состоялись всеобщие выборы. Уверенная победа потомка Мальборо в Эппинге (35 956 голосов против 15 670 у ближайшего конкурента) совпала с триумфальной победой Консервативной партии, которая обеспечила себе в парламенте 437 мест против 236 у лейбористов. Несмотря на превосходство тори, Болдуин предпочел оставить пост премьер-министра за Макдональдом, понимая, что с имеющимся у него большинством в Палате общин он сможет легко контролировать главу правительства, не разделяя при этом его ответственности. Как и следовало ожидать, места в новом правительстве экс-канцлеру Казначейства снова не нашлось. Черчилль бодрился и даже продолжал шутить, то, комментируя выступление одного депутата, заявил: «Он говорил без бумажки и без смысла», то неодобрительно покачав головой во время выступления одного из министров, и когда тот прервал свою речь, осуждающе заметив: «Достопочтенный джентльмен, я просто выразил мою точку зрения», остроумно парировал: «Достопочтенный джентльмен, а я просто покачал головой»{199}. Но в целом его положение все больше становилось безысходным. Протянуть руку дружбы Болдуину, признав собственные ошибки и публично покаявшись, означало лишиться уважения в глазах окружающих, продолжать оппонировать – сделать еще более иллюзорной возможность возвращения в состав правительства. Единственный выход – выжидать, но время играло против нашего героя, двигавшегося к своему шестидесятилетнему юбилею. Черчилля спасет появление новой международной угрозы. Но только сам он об этом пока не знал, продолжая верить в свою звезду и заполняя появившееся из-за снижения политической активности время – творчеством.