Третий сценарий был посвящен личности Лоуренса Аравийского. Идея снять фильм по его книге «Семь столпов мудрости» появилась еще при жизни автора в 1934 году. Сам Лоуренс отказался от участия в проекте, поэтому к нему вернулись только после его гибели. В конце 1936 года Джон Саундерс (1897–1940) написал сценарий. Для исполнения главной роли были приглашены сначала Вальтер Хад (1897–1963), затем Лесли Ховард (1893–1943). Также рассматривались Джон Клементс (1910–1988), Клиффорд Эванс (1912–1985), Фридрих Роберт Дона (1905–1958), Лоуренс Оливье (1907–1989) и Кэри Грант (1904–1986). Ни один из них в итоге главную роль так и не получил. В 1937 году Майлс Мэллесон (1888–1969) написал новый сценарий. Обсуждая детали с Лесли Ховардом, он узнал от актера, что при работе над образом Лоуренса ему значительно помог Черчилль. Так возникла идея привлечь известного политика на роль исторического консультанта. Черчилль дал ряд стилистических правок, а также предложил более эффектно использовать пиротехнику. Например, при взрыве состава поезда лучше было взорвать каждый вагон по-особому, а при монтаже – чередовать различные планы. Также Черчилль просил добавить еще больше бесконечной пустыни и палящего солнца, которые он называл «самыми сильными впечатлениями после прочтения “Семи столпов мудрости”». Не исключено, что сказывался также его собственный опыт Суданской кампании. В отличие от других проектов на этот раз фильм будет снят и даже вызовет фурор в киноиндустрии, получив семь премий «Оскар», четыре – «Золотой глобус» и четыре – BAFTA. Но произойдет это спустя 25 лет и с совершенно иной командой фильм-мейкеров. Из первоначальных задумок останется только одна – в картине про Лоуренса Аравийского не будет ни одного женского персонажа{212}.

Черчилль любил кино, отдавая предпочтение вестернам, комедиям, особенно с участием братьев Маркс, а также историческим кинолентам. Больше всего он любил фильм «Леди Гамильтон», который смотрел по разным данным от 10 до 17 раз{213}, и каждый раз не мог сдержать слез в момент гибели легендарного флотоводца. Он также много размышлял о феномене кино, написав на эту тему отдельную статью, которая вышла в Collier’s в декабре 1935 года. Желая внести свою лепту в новый вид искусства, он не достиг при жизни на этом поприще успеха. Свой вклад в киноиндустрию он внесет уже после кончины. Причем не только в качестве киногероя, но и в качестве автора идеи для отдельной картины. Речь идет об автобиографии «Мои ранние годы», которая ляжет в основу байопика «Молодой Уинстон», вышедшего в 1972 году с звездным актерским составом – Энтони Хопкинсом (род. 1937), Энн Бэнкрофт (1931–2005), Джоном Миллсом (1908–2005) и Йеном Холмом (1931–2020).

Особое место в литературном творчестве Черчилля в 1930-е годы занимает сборник «Размышления и приключения»[22], вышедший в ноябре 1932 года и объединивший под одной обложкой 23 статьи и эссе на различные темы. Обычно подобные сборники не пользуются популярностью и больше нацелены не на восторг читателей, а на получение дополнительного дохода. Финансовая составляющая для Черчилля тоже была важна, а учитывая хорошие продажи и множество переизданий, в этой части он остался полностью удовлетворенным. Но было в «Размышлениях» и нечто большее, чем банальное желание заработать. Черчиллем было написано несколько сотен статей и эссе, а он отобрал – именно отобрал – только малую часть, пытаясь тем самым добиться как минимум три цели.

Первая – показать свою разносторонность. В сборнике рассмотрен широкий пласт тем философского, политического, экономического, футурологического, автобиографического, исторического и военного содержания. Например, он включил в сборник свои эссе о живописи и хобби, дополнив их статьей 1931 года «Карикатуры и карикатуристы», а также предложения об изменении политических и экономических институтов – «Парламентское правительство и экономическая проблема».

Вторая цель – в очередной раз в увлекательной форме рассказать читателям о себе любимом. В сборник включены несколько статей, описывающие как серьезные эпизоды из жизни политика, например его участие в Первой мировой войне («С гренадерами», «Плагстрит»), опыт борьбы в избирательных кампаниях («Воспоминания о выборах»), посещение маневров немецкой армии («Великолепие Германии»), увлечение пилотированием («В воздухе»), людей, которые оказали на него огромное влияние («Личные контакты»), так и немного комичные эпизоды – осада на Сидней-стрит с одноименным названием, а также «Моя шпионская история», когда в сентябре 1914 года во время поездки с высокопоставленными лицами по военно-морским базам Шотландии Черчилль и его спутники обратили внимание на установленный в башне одного из домов прожектор. Они заподозрили, что владелец дома посылает противнику с помощью этого устройства кодированные сигналы о дислокации флота. Подозрения окажутся ложными, как потом выяснится – прожектор использовался в охоте на оленей и с момента начала войны ни разу не включался.

Третья цель – донести до читателей мысли, которые он считал актуальными и важными. В той или иной степени на это было направлено каждое произведение в сборнике, но на некоторых эссе имеет смысл остановиться подробнее. Большой любитель альтернативной истории и рассуждений в стиле «если бы…», Черчилль решил в статье «Второй шанс» на примере собственной биографии ответить на следующие вопросы: как изменилась бы его жизнь, если бы он поступил в том или ином эпизоде иначе; если бы у него появилась возможность прожить свою жизнь снова, стал бы он в ней что-то менять? При поиске ответов на эти вопросы он придет к двум выводам. Во-первых, к определяющей роли случая: «Если бы то или иное событие произошло иначе, если бы не был отдан этот приказ, если бы не был нанесен этот удар, если бы эта лошадь не споткнулась, если бы он не встретил ту женщину или пропустил бы тот поезд, или успел бы в него вскочить, – вся наша жизнь изменилась бы, а с ней изменились бы и жизни других людей, пока это не достигло бы всемирных масштабов». Во-вторых, незнание будущего и невозможность изменить прошлое делают жизнь более интересной, яркой и осмысленной, а самого человека, который страдает, сомневается, переживает, – настоящим. Завершил свои рассуждения Черчилль следующим призывом: «Будем же рады всему, что с нами произошло, а также благодарны всему, что нас миновало. Будем же ценить наши радости, а не сокрушаться над нашими горестями. Торжество света не может существовать без теней. Жизнь – единое целое, и плохое, и хорошее, следует принимать вместе. Наше путешествие полно наслаждений и достаточно ценно, чтобы его совершить»{214}.

Из других тем Черчилль в своих эссе «“Все или ничего” Людендорфа», «Война подводных лодок» и «Дуврский барраж» повторяет высказанный в «Мировом кризисе» тезис, что в годы Первой мировой войны «знатоки и эксперты, как правило, ошибались, а политики часто оказывались правы». Признавая профессионализм военных в решении боевых задач, он считал, что они «знакомы лишь с частью проблемы» и не владеют, в отличие от политиков, ситуацией в целом. Они видят лишь фрагмент, причем только в своей – «узкой плоскости», не учитывая международных, политических, финансовых и технологических факторов. Поэтому их отличают «ограниченные и местечковые взгляды». Поэтому «разносторонность всегда вызывает у них недоверие». Поэтому «за пределами технического аспекта они беспомощны» и им необходима «помощь государственных деятелей, финансистов, промышленников, изобретателей, психологов». На этот раз он доказывает свой тезис на примере споров о внедрении конвойной системы для транспортных судов и защиты Дуврского пролива, когда «гражданская власть опиралась, надавливала и, в конечном счете, наносила разящий удар в правильном направлении». Также он указывает на концентрацию у немцев власти в руках военных, что привело к принятию ошибочных решений и последовавшим за ними поражениям. «В Германии не было никого, кто мог бы противостоять Генеральному штабу, а также привести их волю и особую точку зрения в гармонию с общим спасением государства, – указывал Черчилль. – Александр, Ганнибал, Цезарь, Мальборо, Фридрих Великий, Наполеон – все они видели ситуацию целиком. А Людендорф изучил только первую главу»{215}.

Взгляды Черчилля хорошо передает известный афоризм министра иностранных дел Наполеона и первого председателя Совета министров Франции Шарля Мориса де Талейран-Перигора князя Беневентского (1754–1838): «Война слишком серьезное дело, чтобы доверять его военным». Это высказывание часто повторял другой глава правительства Франции Жорж Клемансо (1841–1929), настолько часто, что ему иногда даже приписывают его авторство. Черчилль восхищался Клемансо, называя его «одним из величайших людей мира». Он написал о нем несколько эссе, тщательно изучив его биографию и бережно сохранив воспоминания о личных встречах. Подобное отношение во многом определялось схожестью их мировоззрений. «У меня нет политической системы, и я оставил все политические принципы, – однажды признался Клемансо нашему герою. – Я человек, который справляется с событиями по мере их появления и в соответствии с тем, как я их вижу». Активный сторонник итерационного подхода Черчилль думал точно так же, вспоминая строки из романа Октава Фёйе (1821–1890) «Господин де Камор»: «Все принципы одинаково правильны и одинаково ложны в зависимости от обстоятельств». За близостью взглядов следовала и родственность судеб двух государственных деятелей. Находясь много лет в большой политике, они оба не имели поддержки большинства, оставаясь по сути независимыми одиночками, которым, несмотря на их выдающиеся достижения, никогда не доверяли и к которым обращались исключительно в период кризиса. Цельные личности, они находили отдушину в творчестве. Поистине автобиографичными выглядят следующие строки, которыми Черчилль описывает жизнь французского государственного деятеля в период безвластия: «Исключенный из парламента, он потерял трибуну для обращения к стране. Ничего страшного. У него было другое оружие: перо. Он писал, чтобы есть и пить, защищая свою жизнь и честь. И то, что он писал, читалось повсеместно. Так он выжил. И не просто выжил, а восстановил позиции; не просто восстановил позиции, но повел наступление; не просто повел наступление, а добивался победы». Фактически, в этом небольшом фрагменте Черчилль описал и предсказал свою судьбу в 1930-х и 1940-х годах. Предсказал он и другое. Возведенный на вершину власти, чтобы спасти Отечество, Клемансо, этот «суровый, властный человек с мировым авторитетом», был отправлен в отставку после того, как победа была одержана. Аналогичная судьба постигнет и самого Черчилля.

В свой сборник Черчилль вставит эссе «День с Клемансо», в котором описана совместная поездка с французским премьером по линии фронта в марте 1918 года после масштабного наступления немцев в рамках операции «Михаэль». Испытывая недостаток в актуальных и достоверных сведениях о резко изменившейся на фронте обстановке, Ллойд Джордж направил во Францию Черчилля. Когда о прибытии британского гостя доложили Клемансо, он решил лично сопровождать его в поездке, поразив своей энергией и самоотверженностью. «Мы вчера пятнадцать часов гоняли на автомобилях по ухабистым дорогам, объезжая фронт, – делился Черчилль с супругой. – Я выдохся вконец, а он продолжал сохранять бодрое расположение духа, и это в 76 лет!» Черчиллю импонировал подход Клемансо, который не гнушался выйти из своего кабинета и лично направиться на передовую, чтобы своими глазами увидеть, что происходит; самому оценить, какие эмоции испытывают руководители на местах; своим личным присутствием поднять боевой дух у простых солдат и офицеров{216}.

Тему непосредственного и дистанционного управления Черчилль уже поднимал в «Мировом кризисе». В сборнике помимо очерка о Клемансо он также рассматривает этот подход в эссе «Массовые эффекты в современной жизни». Свои рассуждения он начинает с тезиса о том, что «Ганнибал и Цезарь, Тюренн и Мальборо, Фридрих и Наполеон больше не вскочат на своих коней на поле боя, больше не станут словом и делом среди пыли или под светом утренней зари управлять великими событиями», «они больше не разделят опасности, не вдохновят, не изменят ход вещей». «Воин с сердцем льва, чья решительность превосходила все тяготы сражений, чье одно только появление в критический момент могло изменить ход битвы, исчез», – констатирует Черчилль, отмечая дегероизацию современного военного руководителя, который «сидит в командном пункте в 50–60 милях от фронта, слушая отчеты по телефону, как будто он всего лишь наблюдатель», или читает телефонограммы, «написанные кровью и сообщающие, что в таком-то месте взорваны железнодорожные пути, в таком захвачен земляной вал». Для таких полководцев война сродни бизнесу, а сам он напоминает «управляющего на фондовой бирже», хладнокровно подсчитывающего прибыли и убытки, измеряемые человеческими жизнями, и так же хладнокровно ожидающего удачного момента для нанесения решающего удара. Черчилль отказывается признавать их героями, относя к великим лишь тех, кто в процессе достижения цели готов рискнуть многим, включая собственную жизнь. Пройдет несколько лет, начнется новая война, и станет очевидно, что век героев не прошел, но обличье героизма, по мнению Черчилля, изменилось. «Есть множество людей во всем мире, готовых самоотверженно сражаться в этой войне, но их имена навсегда останутся неизвестными, их подвиги никогда не будут отмечены. Это война неизвестных воинов», – скажет он в одном из военных выступлений 1940 года{217}.

Отмечая изменения, произошедшие в подходах и методах управления, которое отныне стало обезличенным, Черчилль указывает на более серьезную метаморфозу – сокращение роли индивидуального начала и распространение «доктрин, рассчитанных на массы». На протяжении всей своей жизни британский политик был стойким апологетом индивидуализма, еще в 1901 году заявив о своей «искренней вере в индивидуальность». В сборнике он напишет, что «история человечества по большей части представляет собой рассказ об исключительных человеческих созданиях, мысли, действия, качества, добродетели, победы, слабости и преступления которых оказывали основное воздействие на наши достижения». Но научно-технический прогресс и война привели к сокращению числа независимых и сильных персоналий, которые, оказавшись в комфортных условиях, потеряли в «дальновидности, инициативности, изобретательности и свободе». Учитывая, что человек-массы получил больше прав и стал жить в бытовом плане лучше, чем его правители несколько веков назад, в недовольных речах Черчилля можно обнаружить нотки элитарности и снобизма, но гораздо сильнее в них звучал страх за будущее человечества. Черчилль разделял тезисы Ортега-и-Гассета о том, что масса – эта амальгама посредственности, превратится в великого уравнителя, уничтожающего все «непохожее, недюжинное и лучшее». Наш герой догадывался о возможных переменах, заявляя еще в 1899 году, что «новый век станет свидетелем великой битвы за существование Индивидуальности», но даже он не ожидал, что так быстро, тихо и успешно человек-массовый победит человека-выдающегося.

По мнению Черчилля, наиболее ярко усреднение стандартов проявилось в управлении и в искусстве. «Современные условия не позволяют взрастить героическую личность, – с грустью констатирует он. – Министры и президенты, стоящие во главе крупных проектов, практические решения которых ежечасно связаны с множеством важнейших вопросов, больше не вызывают трепета. Напротив, они выглядят, как обычные парни, которых будто на время попросили принять участие в руководстве». «Отныне, – заявляет он, – великие страны управляются не самыми способными или лучше всего разбирающимися в их проблемах политиками, и даже не теми, кто имеет последовательную программу действий». За выдающимися личностями сцену покинули и великие художники, а те, кто остался, все меньше способны создать гениальный роман, сочинить гениальную музыку или написать гениальную картину. Да и откуда взяться новым гениям, когда средства массовой информации формируют мнение, рассчитанное на обывателя, когда «мужчин и женщин пичкают непрерывным потоком унифицированных точек зрения, создаваемых из неистощимого источника новостей и сенсаций, что постоянно собираются со всего света». Проблема этих готовых оценок заключается в том, что они «не требуют усилий и осознания необходимости индивидуальных размышлений», и как следствие, человечество сталкивается с «рассеиванием тщательно отобранной мудрости и интеллектуальных сокровищ прошлого». Однообразие, мимикрия, похожесть – все это лишает жизнь остроты, порыва, задора. Окружающая среда превратилась в вакуум обезличенной пустоты. И чем дальше, тем хуже, тем меньше вероятности, что заколдованный круг единообразия удастся разорвать, тем меньше у людей желания вообще что-то менять.

Что же предлагал автор «Размышлений»? Он видел спасение в меритократии. Вспоминая своего друга Ф. Э. Смита, он дал ему следующую характеристику: «Мало было вопросов и тем, которые не интересовали Ф. Э., а все, что его привлекало, он трактовал и развивал». «Трактовать и развивать» – вот чему, по мнению Черчилля, должны посвящать себя все, кто не ленится думать, не боится выделяться, не довольствуется существующим положением дел. Чтобы «не стать рабами собственной системы и не дать запущенному нами механизму подавить нас», призывал Черчилль, необходимо «поощрять в себе и окружающих любые проявления оригинальности, всячески экспериментировать и учиться беспристрастно оценивать результаты непрерывной работы всемогущей человеческой мысли»{218}.