Когда Черчилль проснулся утром 22 июня, ему передали сообщение о том, что немецкие войска пересекли границу Советского Союза. Шесть тысяч жерл германских пушек раскалились до крайности. Четыре группы танковых армий - Кляйста, Гудериана, Гота и Хепнера бросились сквозь оцепеневшую русскую оборону. Две величайшие армии мира столкнулись насмерть. Стратегическая ситуация изменилась радикальным образом.

Черчилль тут же распорядился, чтобы ему предоставили микрофоны Би-би-си в 9 часов вечера этого же дня. Он начал составление речи еще утром, и весь день обдумывал каждую фразу. У него не было времени консультироваться с военным кабинетом, да Черчилль и не ощущал необходимости в этом. В процессе подготовки речи секретарь спросил, как может он идти на установление союзных отношений с СССР - не помешает ли этому вся его прошлая деятельность. Черчилль ответил: “Ни в малейшей степени. У меня только одна цель - разбить Гитлера. Если бы Гитлер вторгся в ад, то я нашел бы как защитить дьявола в палате общин”. Составив текст, Черчилль, как обычно, отошел к послеобеденному сну. А вечером, выступая перед страной и всем миром, он сказал: “Никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я за последние 25 лет. И я не отказываюсь ни от одного сказанного мною слова. Но все это бледнеет перед той гигантской картиной, которая разворачивается перед нами. Я вижу русских солдат, стоящих на пороге родной земли, охраняющих поля, где их отцы работали с незапамятных времен. Я вижу их, защищающих дома, где матери и жены молятся - да, да, бывают времена, когда молятся все - за безопасность своих близких, за возвращение кормильца, своего защитника, своей опоры. Я вижу 10 тысяч деревень России, где средства к существованию добываются на земле с таким трудом, но где все же существуют человеческие радости, где смеются и играют дети. Я вижу надвигающуюся на все это ужасающую мощь германской военной машины. Отныне у нас одна цель, одна единственная - уничтожение нацистского режима. Мы никогда не будем вести переговоры с Гитлером. И пока мы не освободим народы, находящиеся под его ярмом, любой человек или правительство, которое сражается против нацизма, получит нашу помощь, любой человек или государство, которое сражается против Гитлера будет нашим союзником. Такова наша политика… Из этого следует, что мы окажем любую возможную помощь России и русскому народу, и мы будем призывать наших друзей и союзников во всех частях мира занять ту же позицию и следовать ей до конца”.

(В контексте мировой борьбы представляет интерес позиции США. После получения известия о нападении Германии на СССР чиновники государственного департамента США провели сутки в непрестанных дебатах. В заявлении американского дипломатического ведомства говорилось, что “коммунистическая диктатура” так же недопустима, как и “нацистская диктатура”. В заявлении не было никаких патетических слов по адресу жертвы агрессии, но заканчивалось оно выводом, что США помогут русским, поскольку Германия представляет собой большую угрозу. Через два дня президент пообещал помощь Советскому Союзу, но подстраховал это обещание указанием, что официально Советское правительство ни о чем еще не просило, и что главным получателем американской помощи остается Англия).

Со стороны советского правительства не последовало никаких комментариев, но “Правда” опубликовала выдержки из речи Черчилля. Не получив ответа, Черчилль написал письмо Сталину 7 июля 1941 г. 10 июля через Крипса он передал еще более детализированное письмо Сталину, в котором говорилось о принципах совместных действий. 19 июля 1941 г. Черчилль наконец получил первое личное послание от Сталина. Оценивая в целом последовавшую обширную переписку со Сталиным, Черчилль замечает, что отношения с советским руководством складывались далеко не просто. Он пишет, что в их переписке “было слишком много упреков. Во многих случаях мои телеграммы оставались без ответа в течение нескольких дней”. Разница в политических и культурных взглядов была слишком велика. Тем не менее, Черчилль воздал должное своему союзнику: “Сила советского правительства, твердость русского народа, неисчерпаемые запасы русской мощи, огромные возможности страны, жестокость русской зимы были теми факторами, которые в конечном счете сокрушили гитлеровские армии”.

Но значимость этих факторов отнюдь не была очевидной в 1941 г. Ведущие английские военные эксперты разделяли германскую точку зрения, что сопротивление России в 1941 г. не будет долгим. (Напомним, что даже те из германских генералов, которые впоследствии высказывали сомнения в мудрости фюрера, в то время полагали, что Россия будет покорена до конца года). В середине июня 1941 г. британские официальные оценки сводились к тому, что германские армии достигнут Кавказа в конце августа или, в крайнем случае, в начале сентября 1941 г. (Историческим фактом является требование британских военных уничтожить кавказские месторождения нефти, чтобы немцы не смогли ими воспользоваться).

Посетившие Чекерс сэр Джон Дил и американский посол Вайнант полагали, что России удастся сопротивляться лишь шесть недель. Другие, включая Идена и Стаффорда - Крипса давали чуть больший срок. Черчилль слушал все это и резюмировал по-своему: “Готов побиться об заклад, что русские будут сражаться, и сражаться победоносно два года после этого дня”. В своих оценках потенциала Советского Союза, его возможностей выстоять в борьбе с Германией, Черчилль ставил мощь СССР гораздо выше, чем его военные эксперты. Черчилль полагал, что Россия выстоит, хотя борьба и будет долгой. Но и он тогда едва ли мог себе представить, что между 1941 и 1944 годами три из четырех миллионов германских войск будут сражаться на Восточном фронте, что из 13,6 млн. общих германских потерь на Россию придется десять миллионов.

Англичанин А. Кларк пишет о “скорости и глубине танкового удара; безостановочной вездесущести люфтваффе; блестящая координация всех родов войск придавала немцам ощущение непобедимости, неведомое нигде со времен Наполеона. Но русские, казалось, не знали этого, как не знали они правил германских военных учебников… Словно гигантские кедры стояли они прямо, хотя корни их уже были подорваны, они стояли будучи обреченными, чтобы вскоре погибнуть”. И они предпочитали погибнуть, они не гнулись.

Долговременность предстоящей борьбы требовала тщательно координированных усилий, и Черчилль приступил к выработке стратегии антигитлеровской коалиции. Он полагал, что на текущем этапе СССР должен связать силы немцев, а США - японцев. Нападение Германии на СССР сразу же давало англичанам шанс сохранить за собой Египет и Суэцкий канал. И о России Черчилль в ноябре 1941 года говорит, что она в текущий момент больше нуждается в Британии, чем Британия в ней. Одновременно Черчилль хотел, чтобы Вашингтон занял более жесткую позицию в отношении Японии, и писал в эти дни президенту, что слабая политика в отношении Японии и неумение напугать ее “опасностями войны с двух сторон” приведут лишь к тому, что Япония утвердится в своей безнаказанности. Он предлагал сдержать Японию двусторонним американо-английским заявлением. Ему важно было остановить движение японцев на юг, к английским владениям. Если же этого не получится, то Соединенные Штаты вынужденно окажутся в военном союзе с Англией на Дальнем Востоке, что автоматически сделает их союзниками Лондона и в европейской войне. Грустной нотой при этом звучало опасение, что за союзническую помощь Вашингтон неизбежно потребует цену. Его ближайшие друзья и сотрудники, такие как Иден и Бивербрук (как и многие другие в британских правящих кругах), разделяли страх перед тем, что послевоенный мир будет полем американского доминирования. Желание американцев ликвидировать защитительные барьеры Британского содружества наций интерпретировалось ими как стремление войти в британскую зону влияния.

* * *

Однажды в июле 1941 г., помощник президента Рузвельта Гопкинс во второй половине дня пришел к Черчиллю на Даунинг-стрит и оба они вышли посидеть на солнце. Гопкинс сказал, что президент очень хотел бы встретиться с Черчиллем в одинокой бухте, где им бы не мешали. Черчилль немедленно ответил, что уверен в чрезвычайной полезности такой встречи. Через несколько недель английская делегация отправились через океан на запад на недавно построенном линкоре британского флота “Принц Уэллский”. Пересекая океан, Черчилль, пожалуй впервые, с начала войны получил несколько дней абсолютного покоя, возможность размышлять вне пресса ежедневной рутины. Впервые за несколько месяцев он прочитал роман. В кают-компании Черчилль в пятый раз смотрел фильм “Леди Гамильтон” и все равно фильм пленил его.

9 августа 1941 года на горизонте показались мачты американских кораблей. Черчилль взобрался на борт крейсера “Огаста”, чтобы приветствовать президента Рузвельта. Он был готов еще и не то преодолеть, чтобы начать англо-американский диалог. Нетрудно представить себе мотивы Черчилля: решалась судьба британской империи, Англии как мировой державы. Два крупнейших политика своего времени встретились лицом к лицу. Рузвельт стоял, опираясь на поручни, а оркестр исполнил два национальных гимна. Окружение Рузвельта на конференции “Арджентия” составляли Г.Гопкинс, заместитель государственного секретаря С.Уэллес и будущий посол США в Москве А.Гарриман. Отсутствие государственного секретаря безошибочно говорило о том, что Рузвельт лично осуществляет свою дипломатическую стратегию, не перепоручая важнейших решений другим.

Рузвельт сузил повестку дня переговоров практически до одного пункта: выработка общих целей борьбы со странами “оси”. Примечательно, что Рузвельт хотел даже выпустить специальное сообщение, что планы на будущее на встрече не обсуждались. Пока президент хотел лишь выработать общие принципы, касающиеся “судьбы цивилизации”. Никаких секретных договоров и соглашений. Изложение же принципов было необходимо для мобилизации общественного мнения в США, для создания пафоса борьбы, для формирования консенсуса в американском обществе, который единственный мог обеспечить проведение далеко идущей внешней политики. Рузвельт знал, что С.Уэллес уже заготовил проект совместного заявления, но этот проект вряд ли придется по вкусу английскому премьер-министру. В нем речь шла о борьбе с колониализмом и с дискриминацией в торговле - прямой выпад против торговых барьеров британского содружества наций.

Английский проект совместного заявления был представлен на второй день конференции. Черчилль в данной ситуации как и Рузвельт не был заинтересован в педантичном конкретизировании. Его проект представлял собой изложение общих принципов. Провозглашался отказ от территориальных приращений, свобода волеизъявления народов, непризнание насильственных изменений границ, “частное и равное распределение основных ресурсов”, необходимость создания эффективной международной организации, гарантирующей безопасность государств, свободу морей и всеобщее разоружение. Эти пять принципов должны были послужить основой т.н. Атлантической декларации. К неудовольствию англичан Рузвельт и Уэллес потребовали уничтожения “всех искусственных препятствий и контрольных механизмов…, создавших хаос в мировой экономике на протяжении жизни последнего поколения”. Протесты англичан, для которых данное положение означало посягательство на основу единства их зоны влияния, поставили американцев в сложное положение. Дальнейшее давление было чревато взрывом, как ни зависимы были англичане.

Идиллия сразу же уступила место жестокому спору. Черчилль воспринимал подход американцев как требование “разоружения” Британской империи, открытия путей для американских товаров. В этом случае Англия, как индустриальный центр своей империи, теряла свое значение. Черчилль не мог удержаться, чтобы не напомнить Рузвельту, что тот отказывался следовать принципам свободной торговли в течение многих лет после великого кризиса 1929 года. В конечном счете сработали стратегические соображения. К моменту встречи с Черчиллем Рузвельт уже пришел к заключению, что, без вовлечения военно-морской и военно-воздушной мощи США, текущий конфликт едва ли будет решен. Рузвельт не считал, что наступил момент решительного выяснения отношений с англичанами: впереди лежало неведомое будущее, где еще предстояли взаимные жертвы. Поэтому он смягчил американскую позицию включив в фразу о грядущей свободной торговле добавление об “уважении к ныне существующим обязательствам”.

Что касается прямого призыва англичан создать “эффективную международную организацию”, то подписаться под таким призывом Рузвельт еще не был готов. Он еще не знал, будут ли у США в этой организации достаточные надежные рычаги. Поэтому он дал более широкое обязательство - содействовать “созданию широкой и постоянной системы общей безопасности”. Об опасениях, владевших Рузвельтом на этом этапе говорит тот факт, что он с величайшей охотой принял еще одну оговорку Черчилля - о том, что между окончанием войны и созданием всемирной организации должен будет истечь определенный “переходный период”, и постоянный международный орган будет создан “только по прошествии этого экспериментального периода”.

В ходе этой первой крупной международной конференции периода войны именно президент Рузвельт твердо настаивал на ее исключительно секретном характере. Держались в тайне не только детали переговоров, но само место проведения встречи. Мир узнал о конференции “Арджентия” лишь 14 августа, когда Атлантическая хартия была уже подписана. Через два дня президент описал репортерам общий англо-американский молебен на палубе линкора “Принц Уэллский”.

Среди конкретных результатов Атлантической конференции следует указать на то, что Черчилль и Рузвельт выразились так жестко в отношении Японии, как их дипломаты не осмеливались говорить прежде: “Любое дальнейшее увеличение зоны контроля Японии в Юго-Западной части Тихого океана создаст ситуацию, в которой правительство Соединенных Штатов будет вынуждено предпринять контрмеры, даже если бы это могло привести к войне между Соединенными Штатами и Японией… Если любая третья сторона станет объектом агрессии Японии в результате указанных контрмер, президент будет намерен испросить согласие конгресса оказать помощь этой державе”. Слова сильные, не допускавшие двусмысленных толкований. В Арджентии Черчилль настаивал на предъявлении Японии американского ультиматума с тем, чтобы как-то противостоять овладению японцами колониями поверженных европейских стран (как это было с введением японских войск во французский Индокитай). Английский премьер в самых мрачных тонах нарисовал Рузвельту обстановку, которая сложится в случае агрессии Японии против английских и голландских владений в Азии. Последует потопление всех английских судов в Тихом и Индийском океанах, прервутся жизненно важные связи Англии с доминионами. “Этот удар по английскому правительству будет почти решающим”.

Рузвельту предстояло самому определить, являются суждения Черчилля преувеличением или нет. Разумеется, ему было ясно, что Черчилль крайне заинтересован в американо-японском конфликте - он открыто стремился к тому, чтобы американцы ужесточили свои позиции на Тихом океане. Совпадало ли это с интересами США в условиях неясности результата гигантской битвы в Европе? Рузвельт предпочел не идти так далеко, как хотел бы Черчилль, он объяснил премьеру, что продолжать переговоры с японцами стоит хотя бы ради укрепления тихоокеанского побережья США.

В целом анализ документов конференции подтверждает личные впечатления Черчилля, который встретил в Рузвельте человека “исполненного решимости”. Несмотря на тот факт, что президент заранее запретил любые разговоры на тему о вступлении США в войну, неутомимый английский премьер не устоял перед соблазном. Уже в первый день он сказал американцам, что предпочел бы “немедленное объявление войны Америкой удвоению американских поставок”. И президент не замахал руками, а ответил, что “премьер-министр идет по довольно тонкому льду”. Для объявления войны потребовались бы трехмесячные общенациональные дебаты. Вместо этого, сказал Рузвельт, он лучше “будет вести войну, но не объявлять ее… Все должны быть сделано, чтобы вызвать инцидент, необходимый для объявления военных действий”. Понятно, что англичане всячески подталкивали американцев. Так они выступили с конкретными предложениями, как предотвратить передачу Испанией и Португалией Канарских и Азорских островов в руки немцев. При этом Черчилль более чем прозрачно намекнул, что для осуществления обеих операций у англичан нет материальных средств. И в этом случае - впервые в ходе войны - Рузвельт дал твердое обещание послать американские оккупационные войска на Азорские острова, если англичане сумеют заставить португальского президента Салазара “пригласить” их.

Здесь же, в бухте Арджентия Рузвельт начал проводить линию на укрепление влияния США на морских просторах. Обсуждая состояние дел на Атлантике, он выразил свое намерение создать военные эскорты для защиты американского судоходства почти по всей акватории Атлантического океана. Президент лично провел на карте линию, обозначающую пространство к востоку от Азорских островов и от Исландии. Президент приказал атаковать германские подводные лодки, даже если они обнаруживались в 300 милях от обозначенных маршрутов конвоя. Теперь Черчилль нуждался в инциденте. Исключительно ободренный, он пишет в это время, что Гитлер поставлен перед тяжелым выбором: либо пожертвовать контролем над Атлантикой “в течение шести недель”, либо начать нападение на американские корабли.