Обсуждая с Черчиллем проблемы союзных отношений с СССР, Рузвельт сказал, что Сталин возглавляет “очень отсталый народ”, и это многое объясняет. Но Россия - огромная страна и мир будущего можно построить только в союзе с ней. Черчилль, как и после первой мировой войны, считал что “гранды” современного мира могут обеспечить свои интересы посредством союза наций в организации глобального охвата. Этой организацией предстояло стать ООН.

Вечером первого дня 1942 года президент Рузвельт, премьер-министр Черчилль, посол СССР М.М.Литвинов и китайский посол Т.Сунг подписали в кабинете Ф.Рузвельта документ под названием “Декларация Объединенных Наций”. Название “Объединенные нации” пришло к Рузвельту в самом конце работы. Он вкатился в покои Черчилля на коляске, и премьер-министр, только что принявший душ, нашел новое название более впечатляющим чем прежнее - “Ассоциированные нации”. Черчилль тотчас же извлек из своей бездонной памяти строки Байрона, воспевшего “меч объединенных наций будущего”. Рузвельт был первым, кто подписал декларацию, вторым это сделал Черчилль, третьим Литвинов, четвертым Сунг. У каждого из подписывающих декларацию было свое представление и о целях Объединенных наций и о будущей структуре организации. На том этапе Черчилль был согласен обсуждать мировую стратегию лишь с Рузвельтом. Такое состояние дел в выработке союзнической стратегии не устраивало многих. Пожалуй первыми это выразили китайцы. Генералиссимус Чан Кайши получил звание верховного главнокомандующего союзными войсками на китайском фронте, и он немедленно выразил желание участвовать в выработке большой союзной стратегии. Напрасные усилия. С точки зрения статуса наиболее привилегированного союзника у Англии в США не было конкурентов. Когда правительство Чан Кайши попыталось превратить дуумвират и триумвират, эти “поползновения” были отвергнуты на том основании, что, находясь в отдаленном и плохо связанном с внешним миром регионе, Китай не может быть членом клуба, главной задачей которого является мировое распределение ресурсов. Созданные в Вашингтоне органы не пошли на включение в свое число и других Объединенных наций, в частности Советского Союза.

В январе 1942 года Рузвельт приложил все усилия, чтобы заручиться дружественностью Черчилля. Через него он рассчитывал получить рычаги воздействия на Канаду, Австралию, Голландию и многие силы в Западной Европе. Черчилль вспоминает: “Мы жили вместе в Белом доме как большая семья, в атмосфере доверия и отсутствия формальности… У меня возникла большая симпатия, постоянно возраставшая по мере нашего совместного труда, в отношении этого великого политика”. В свою очередь, Рузвельт был в высшей степени удовлетворен установившимися между ним и Черчиллем контактом. Не будем верить обоим политикам на слово полностью. Уже тогда, в начале 1942 года обнаружились серьезные противоречия в перспективном планировании, в видении послевоенного мира. На этом этапе Рузвельт находился под впечатлением книги некоего Луиса Адамиса “Выход в обе стороны”, в которой рисовалась волнующая американских руководителей картина: после войны США оказывают экономическую помощь Европе, платой за что будет укрепление в ней позиций США. Рузвельт устроил ужин в узком кругу, во время которого вождь британского империализма мог познакомиться лично с писателем, автором идей, подрывающих мощь этого империализма. Рузвельт постарался показать Черчиллю, насколько велик в США потенциал антианглийских настроений (война за независимость, война 1812 года, жестокость англичан в Индии, англо-бурская война). В случае сепаратных действий англичан этот потенциал может стать преобладающей политической силой. С самого начала формирования англо-американского союза Рузвельт хотел ясности в том, где находится капитанский мостик этого союза. И он вовсе не хотел, чтобы англичане за счет американской помощи укрепили свои имперские позиции. В начале февраля 1942 года президент предупредил Черчилля, что сохранение системы имперских преференций “ослабит единство целей союзников и нанесет вред как вашим интересам, так и нашим”. Американский президент хотел снять все внутренние ограничения на экономическом фронте - только тогда американская экономика сможет показать свою мощь. Необходима “экономическая демократия”. В качестве компенсации Черчилль получил от президента заверения в том, что ослабление внутренних связей Британского содружества наций не станет первостепенной целью американской внешней политики, но у него на этот счет оставалось все меньше иллюзий.

После встречи с президентом Черчилль 5 января 1942 года отправился во Флориду со своим доктором, секретарем и телохранителем. Недалеко от Майами было найдено одинокое бунгало. После заснеженного Вашингтона безоблачное небо Майами были неожиданным контрастом. Здесь Черчилль плавал, отдыхал и работал. Доктор пишет об “Уинстоне, погрузившемся наполовину, как гиппопотам, в болото. Но его мыслительный процесс не знает остановки”. Черчилль приходит к выводу, что следует стимулировать посылку американских войск в Персию. “Если южный русский фронт будет разбит (а это может случиться), войска могут быть посланы на север, на русскую территорию, чтобы защитить нефтяные месторождения Каспийского моря и границы Индии”. После пятидневного отдыха Черчилль звонит Рузвельту: “Я звоню по открытому телефону и не должен говорить вам, каким образом я приеду к вам, так вот мы приедем пуф-пуф”.

Отдыхая во Флориде, Черчилль переписал свои прежние четыре сценария будущего войны в свете вашингтонских обсуждений. В новом футурологическом наброске подтверждался первостепенный приоритет Германии (как противника) и говорилось о возможности начала военных операций на Западе Европы летом 1943 года. Черчилль отмечал, что на Вашингтонской конференции все основные моменты стратегии, предлагаемые англичанами, были приняты американской стороной. Новым моментом планирования было предложение американцам послать свои войска в Иран.

В долгосрочных планах Рузвельта особое место отводилось Индии. Рузвельт потребовал от своих дипломатов в Лондоне прозондировать вопрос о будущем крупнейшей британской колонии. В ответ поступили заверения, что в этом случае позицию Черчилля невозможно изменить ни на йоту. И тем не менее Рузвельт не отступал от своего. Он пишет Черчиллю, что в сложной конфигурации внутрииндийских сил, где мусульмане севера с трудом находили общий язык с индусами Индостана, возможно, лучшим решением было бы опираться на прецедент из американской истории - на Статьи конфедерации, как на конституцию, обеспечивающую автономию отдельных провинций. Черчилль, не давая прямого ответа, указал на сложность проводить параллели между различными веками и народами. Рузвельт старался использовать критическую военную ситуацию для того, чтобы решить важный вопрос своей геополитики: ослабить британскую империю в ключевом звене, заручиться твердыми позициями и влиянием в Индии, огромной азиатской стране. (И поэтому, презрев такт и этикет, Рузвельт снова написал Черчиллю 11 апреля 1942 года: “Если нынешнее англо-индийские переговоры окончатся крахом… и Индия будет завоевана Японией, реакцию американского общественного мнения невозможно будет преувеличить”.) По мнению Г.Гопкинса, ни одно предложение Рузвельта Черчиллю “на протяжении всей войны не вызывало такого гнева, как обсуждение американцами проблем Индии”.

Черчилль в частном порядке сообщил Гопкинсу, что он скорее подаст в отставку, чем пойдет на попятную. О президенте он писал, что тот “все еще находится умственно в периоде войны за независимость и думает об Индии как о тринадцати колониях, борющихся против Георга III”. Черчилль напрочь отверг аналогию со статьями конфедерации. С его точки зрения, в момент высшего напряжения, когда на карте стояла судьба Британской империи, политические эксперименты были неуместны.

В Лондоне агонизировали по поводу возможности распада империи. В Вашингтоне же на этот распад откровенно рассчитывали. Вопреки жесткой позиции, занятой Черчиллем, Рузвельт послал в Нью-Дели своего личного представителя - бывшего заместителя военного министра Луиса Джонсона (о котором было известно, что он основал и возглавлял массовую правую организацию - Американский Легион). Было ясно, что Джонсон не специалист по улаживанию колониальных споров, и что этот американский патриот решает стратегические задачи своей страны. Американцы особенно усилили давление на Лондон во второй половине февраля 1942 года, когда японская армия захватила Сингапур и довольно быстро начала продвигаться через Бирму к Индии. В Вашингтоне посчитали момент наиболее благоприятным для изменения статуса Индии, получения ею автономии в рамках Британской империи. Члены комиссии по иностранным делам американского сената провозгласили: “Единственный способ привлечь народы индии к борьбе - это сделать так, чтобы они сражались за Индию. Мы должны потребовать, чтобы Индия была предоставлена автономия”. Один из сенаторов потребовал, чтобы помощь Англии по ленд-лизу была обусловлена предоставлением Индии независимости.

Наиболее категорическим образом Рузвельт выразил свое желание фрагментировать Британскую империю и выделить Индию как самостоятельную величину в азиатской политической игре в апреле 1942 года, когда японские военные корабли вырвались в Индийский океан и выход японских армий на равнину Индостана казался лишь вопросом времени. Президент Рузвельт послал Черчиллю телеграмму с осуждением “тупиковой ситуации, созданной нежеланием английского правительства предоставить индийцам права самоуправления”. Телеграмма поступила к Черчиллю в его загородной резиденции Чекерс в три часа утра 12 апреля 1942 года во время беседы премьера с Гопкинсом. Британский премьер ни секунды не колеблясь заявил, что, если Рузвельт будет продолжать давление в данном вопросе, он уйдет в отставку, но английское правительство не менее строго будет следовать прежней линии.

Поскольку японское продвижение к Индии было приостановлено, а Лондон показал решимость защищать жемчужину имперской короны, дело было оставлено на будущее. Это на поверхности. Внутри кабинета Черчилль, осознавая трагическую сложность момента, обещал найти конструктивный подход. Теперь мы знаем, что в высшем круге английских политиков состоялось секретное рассмотрение вопроса, результатом которого было решено предоставить Индии после войны статус доминиона.

* * *

Обратный путь в Лондон Черчилль проделал на предоставленной американцами летающей лодке фирмы “Боинг”. Премьер-министр сам пожелал повести самолет. Командир корабля попросил второго пилота подстраховать новоявленного авиатора и Черчилль смело взялся за руль. Для человека, который занимали вплотную авиацией с 1913 г., это было не совсем уж новым делом. На Бермудских островах “Герцог Йорк” стоял под парами, ожидая Черчилля и его военное окружение. Однако Черчилль спешил, события на Тихом океане подгоняли его. Явственно обозначилась опасность потери Сингапура, и Черчилль пожелал лететь далее самолетом. Все тот же “Боинг” перебросил его через Атлантический океан. На подходе к Плимуту британские радары определили “Боинг” как вражеский бомбардировщик и шесть истребителей поднялись в воздух. К счастью, отметил Черчилль, “они не преуспели в выполнении своей задачи”. Во время полета Черчилль прохаживался по самолету в своем знаменитом, им лично сконструированном костюме для отдыха и задумчиво говорил: “Да, все это совсем иной мир, все это отличается от самолета, на котором я летал в 1913 г.”.

Но более чем мир технологии потрясающее впечатление на Черчилля в это время произвел невероятный каскад военных успехов японцев. 10 декабря 1941 г. сотня лучших японских пилотов атаковала английские корабли на стыке Индийского и Тихого океанов. Первым был потоплен крейсер “Рипалс”, вторым - через сорок две минуты - линкор “Принц Уэллский”, о котором Черчилль писал И.В.Сталину, что он способен потопить любой японский корабль. Японцы передали оставшемуся в одиночестве английскому миноносцу: “Мы сделали свое дело, продолжайте свой путь”. Захватив контроль над воздушным пространством, японцы стали хозяевами и океанских просторов. Теперь они устремились к контролю над материком и островами. Им противостояли довольно значительные английские силы. На Малаккском полуострове англичане собрали 137 тыс. солдат в голландской Ист-Индии к бою были готовы 60 тыс. человек. Но белая раса оказалась посрамленной. Сингапур был взят через десять недель. Ист-Индия - через тринадцать.

В Европе дела тоже обстояли не лучше.

12 февраля 1942 года два лучших германских крейсера “Шарнгорст” и “Гнейзенау” вышли из гавани французского Бреста и прошли через Ла-Манш в Северное море. Англичане пытались поразить корабли с воздуха, но лишь потеряли свои самолеты. Секретарь премьера Элизабет Лейтон пишет своей матери о битве в Ла-Манше. “Я зашла в три часа дня в комнату заседаний кабинета для диктовки. Премьер перемещался прыжками, взад и вперед, он держался на самой грани. Он продиктовал четыре телеграммы со скоростью урагана, а затем много раз говорил по телефону. Я постаралась ускользнуть, но меня немедленно позвали назад. Еще одна телеграмма, он марширует вперед и назад, рассуждает сам с собой, это масса спрессованной энергии. Наконец он сел напротив меня и сказал: “Там идет кровавая жестокая битва”. Я спросила: “Вы думаете, мы их одолеем?” “Он ответил: “Не знаю, мы их ранили, но они еще живы”.

На следующий день премьер получил телеграмму от Уэйвела. В Сингапуре, докладывал генерал Персиваль, японские войска “приблизились к городу”, а британские части “уже не способны осуществить контратаку”. Черчилль предоставил Уэйвелу право отдать приказ Персивалю сдаться “когда в Сингапуре уже нельзя будет достичь никакого результата”. 15 февраля крупнейшая британская база была сдана противнику. День падения Сингапура был черным днем для Британской империи и для премьер-министра Черчилля. В самых отдаленных частях империи слышали его голос вечером этого дня. И те, кто слышал это выступление, отмечали впервые появление фаталистической ноты, которой не было даже в худшие дни, когда Британия стояла одна против всего захваченного Гитлером континента. “Я выступаю перед вами вслед за жестоким военным поражением. Это поражение Британии и ее империи. Пал Сингапур. Весь малайский перешеек захвачен. Возможно, мы не сумеем противостоять здесь японцам. Это один из тех моментов, когда британская нация может показать свой характер и свой гений. Это один из тех моментов, когда само поражение должно дать нам импульс победы. Это тот момент, когда мы должны собрать всю свою решимость, которая не так давно вытащила нас из челюстей смерти. Мы должны помнить, что мы не одиноки. Мы находимся в огромной коалиции - 3/4 человеческой расы стоят сейчас вместе с нами. Все будущее человечества, возможно, зависит от наших действий. Мы держались до сих пор, и мы выстоим впредь”.

Гарольд Никольсон записал в своем дневнике, что “эта речь едва ли понравилась стране. Страна находится в слишком нервном состоянии и ее нельзя успокоить прекрасно составленными фразами. Но что еще он мог сказать?” Он, Черчилль, сам задал вопрос: “Движемся ли мы вниз или вверх?”. И, подводя баланс, сделал вывод, что, во-первых Соединенные Штаты “бросили свои гигантские ресурсы” в пользу союзников. “В этой войне они вместе с нами и будут вместе с нами либо до смерти, либо до победы”. А во-вторых, русская армия еще не потерпела поражения: “Они вовсе не разбиты, нет”. Русский народ не только не побежден и не разбит, но именно в эти дни наступление русских армий “в первый раз разбило легенду о непобедимом Гитлере”.

Черчилль в этой речи не преуменьшал тягот, испытываемых британской империей: “Мы способны лишь держать нашу голову чуть выше уровня воды”. Это касалось, в частности промышленных запасов, товаров и запасов продовольствия в метрополии. “Мы едва держимся в долине Нила, на Ближнем Востоке и в Средиземном море. Это море закрыто для нас и все наши транспорты должны огибать Мыс Доброй Надежды, делая лишь три рейса в течение года”.

Из Лондона Г.Николсон писал: “Я боюсь, что ярость публики лишит Уинстона его легенды”. А Черчилль признался (это было редкое признание): “Я не люблю дни, когда стресс овладевает мной. Королю Черчилль признался, что ожидает потери “Бирмы, Цейлона, Калькутты и Мадраса в Индии и части Австралии”.

Дело было, собственно, не в падении крупной крепости, оно было в том, что Черчилль осознал: надежды на исторически долговременное плато британского могущества является оптическим обманом. Оказалось, что впереди довольно крутой исторический спуск, движение по склону холма от всесилия к бессилию. “Это были, - пишет Клементина сестре, - дни печали для Уинстона, оказавшегося не в силах сдержать этот ужасный ураган на Дальнем Востоке”. Его ближайший военный советник - генерал Брук писал в его время: “Почти каждый день мы теряем по части нашей империи, один кошмар следует за другим”.