Караман и его жена Зауре приветливо встретили прибывших друзей. Заботливо придерживая лошадей за уздечки, помогли гостям спешиться.

В бедную семью старого Калкамана пришло веселье. Зауре с любопытством прислушивалась к оживленному, шутливому разговору мужчин:

— Что-то вы очень веселы сегодня! Наверное, у вас какая-то радость или хорошая весть. Могли бы поделиться и с женщиной!

Тогатай лукаво взглянул на нее:

— У тебя, Зауре, замечательный муж, видимо, и детки скоро пойдут. Вот, смотри на Карамана и радуйся. Какие еще радости могут быть у женщины?

— Ты прав, Тогатай. У нас пока, действительно, радостей, кроме этой, нет. Но вы, джигиты, много на себя не берите. Придет время, и мы сами решим, в чем наша радость, — шутливо пригрозила Зауре.

— Да, — улыбнулся Караман, — будьте осторожны, джигиты, с женщиной. По новым законам они теперь равноправны. Раньше без калыма нельзя было жениться, а теперь без любви и согласия с ее стороны и вовсе к девушке не подступишься. Зауре, я не отрицаю твоих прав, но не забывай: в новых законах не сказано, чтобы ты морила голодом своего мужа и гостей.

Приехавшие почтительно отдали салем старому Калкаману и, рассевшись на расстеленном корпеше, повели оживленный разговор, обмениваясь новостями. Жена Карамана сноровисто накрыла дастархан, внесла кипящий самовар. После чая на огромном самодельном блюде задымился аппетитный бесбармак.

— Наверное, последнего барана зарезали, — вздохнул Тогатай.

— Наш народ всегда радовался гостям, — заметила Зауре. — Когда в доме друзья, а на дастархане изобилие — это ли не радость. Все лучшее в доме берегли для гостей. Если мой муж говорит правду, скоро все заживем, словно баи. Нужно и своих близких встречать с достоинством.

Чабан Жарлыбай недовольно произнес:

— Одни разговоры. Пока что вместо скота мы получаем одни тумаки. Как был Алдажар баем, так хозяином и остался. А куда от него денешься, погибнешь от голода. А его пес Сайлыбай с царских времен ходит в надсмотрщиках.

Его поддержал и чабан Тышканбай:

— Вот-вот. И я так думаю. Уж более десяти лет живем при новой власти. Русские прогнали своего белого царя, теперь, говорят, у власти такие же труженики, как и мы. А у нас простой народ все еще служит баям. Бьют нас — терпим, унижают — покоряемся и ничего не можем сделать. Все по-старому.

Все смущенно замолчали. Караман подавленно нахмурился. Как было радостно вначале. А теперь гости молчат. Что им сказать? Одно хорошо: не хотят они дальше жить по-прежнему. Значит, будем бороться вместе.

Тягостное молчание нарушил застольный шутник и запевала Тогатай:

— Друзья, — хитро прищурив глаза, произнес он, — вы забыли про бесбармак! О, какой аромат исходит от таба́ка! Придется съесть его одному: барашек от обиды может убежать в отару Алдажара, — чабан закатил глаза, причмокивая, принялся за еду.

Сидевшие за дастарханом заулыбались. Старый Калкаман, произнеся: «Бисмилля!» — взял с блюда голову. Отрезая небольшими кусочками мясо, он, по казахскому обычаю, наделял всех присутствующих и шутливо объяснял, что обозначает каждый опаленный ломтик.

Детям он раздал уши, чтобы у них был острый слух, Тогатаю мозг, чтобы был умным, Жарлыбаю — глазницы, чтобы был зорким. Каждый получил свой ритуальный кусочек и приступили к бесбармаку. Ели со вкусом, похваливая хозяина и его молодую жену. Караман добродушно посматривал на своих друзей. Ему не терпелось поговорить о главном, ради чего они и собрались сегодня.

После бесбармака Зауре вновь подала чай и Караман начал разговор: