Щемящая тоска давила душу Алдажара. Мысли — одна страшнее другой — одолевали его. Владелец бесчисленных отар овец, табунов лошадей и верблюдов, он — бай — должен все свое достояние отдать голытьбе, своим батракам, голодранцам, не имевшим даже приличного чапана! Отдать! Эта мысль лишила его сна и покоя. Отдать! Из века в век владели степью его предки. Он старательно умножал богатства и вот… Нет, только не это! Надо найти выход. Спасти от разорения себя, семью, нажитое. Он лихорадочно искал решение, советовался со знающими и преданными ему людьми, встречался с богатыми и влиятельными в степи баями. Множество вариантов перебрал он, но выбрал один. Бежать! Бежать от этой голодной своры, жаждущей в один день растащить все его достояние.

На тайном сборище баев Алдажар выступил за решительные совместные действия. Он, потомок хана Среднего жуза Кенесары, убеждал заговорщиков: «Сейчас самое удобное время для борьбы с Советами. Необходимо сплотиться, сеять недоверие к новой власти, привлекать на свою сторону колеблющихся, вербовать новых последователей, искать лазейки в советские органы управления. Первый шаг к осуществлению этих планов — угон скота за пределы казахских земель. Голод заставит обезумевшее стадо оборванцев понять, чья власть лучше!» Такова была программа Алдажара.

Невеселы были лица собравшихся в красиво и богато убранной юрте бая. Где выход? Стыли на дастархане изысканные степные кушанья. Тревожное, смутное время переживает казахская степь. Спокойно жили баи при белом царе, да уж более десяти лет прошло, как его свергли. Много крови пролито за эти годы: грабили мирные аулы остатки казачьей вольницы атамана Дутова, много бед принесла созданная феодальной верхушкой во главе с Мустафой Чокаевым и Тынышпаевым алашордынская партия. Но и она изжила себя. Советская власть прочно укоренилась в административных центрах Казахстана, но в глубине степи народ во многом жил еще по старинке. Этим и хотели воспользоваться баи. Многие из них горячо поддержали Алдажара, другие отмалчивались, ссылаясь на то, что им нужно подумать. Были и такие, которые решительно высказывались против. Это бесило бая. Вскочив, он обвинил собравшихся в местничестве, в нежелании объединиться, в отсутствии сплоченности перед надвигающейся бедой, в трусости и предательстве. Потрясая кулаками, он словно взывал к небу: «Что для таких, как вы — родная земля? Неужели вам не больно, что она стонет под ногами неверных?»

После долгих препирательств баи, наконец, приняли предложение Алдажара — организовать откочевку аулов и перегон скота и готовиться к решительной схватке с Советами. Только себе мог открыться хитрый бай: главарями восстания он видел своих сыновей. В народе говорят о нем — потомок незабвенного хана Кенесары. Возможно, и про его сыновей степняки скажут: потомки славного Алдажара, а его самого, в знак ханского величия, уважаемые люди степи поднимут на белой кошме.

Но он не торопился открываться сыновьям. Он видел: младший — сдержанный и рассудительный Жаилхан — в последнее время замкнулся, ушел в себя. «Что стоит за всем этим? Что у сына на уме? Старший — Каражан — решителен и горяч. Это хорошо в бою, но ведь восстание — не один бой. Сумеет ли сын, вспыхнув сухою травой, не погаснуть разом? Надолго ли хватит этого огня? Нужно пламя, которое не только зажжет других, а огненным валом пройдет по степи, сметая все на своем пути», — думал Алдажар.

Сомнения мучили бая, порою у него мутилось сознание. Близкие замечали, что взгляд его то вспыхивает зловещим огнем, то становится неподвижным и отрешенным. Течение его мыслей перебила Шекер, со страхом и недоумением смотревшая на мужа:

— Как же так? Как мы оставим дом, хозяйство? Зачем нам перебираться в Караузяк?

Алдажар ждал этих вопросов, но не в его правилах было давать кому бы то ни было отчет в своих действиях. Он гневно перебил жену:

— У лягушки нет хвоста, а у женщины ума. Аллах и тебя не наградил им, а дал тебе уши. Ты слышала, что я тебе сказал? Так надо! Время сейчас такое!

— Прошу тебя, оставь меня здесь, — жалобно взмолилась Шекер. — Я не хочу встречаться с твоей старшей женой.

— Я когда-нибудь спрашивал о том, чего ты хочешь? Если ты забыла, чья ты жена, мне придется напомнить об этом, — указал он на висящую на стене камчу. — В жизни случается так, что и недруги объединяются против общего врага. А вам и подавно делить нечего: Кульнар уже стара, ей не до меня. Нашей семье грозят более серьезные беды, чем ваши бабьи раздоры!

— А как же все же быть о хозяйством? — почтительно спросил Жаилхан.

— Юрты разберите, сложите и упакуйте имущество, остальное сделает Сайлыбай. За нами последуют многие.

— Может быть, мне поехать с кошем, все же будет хозяйский глаз за нашим добром? — в голосе Шекер еще теплилась слабая надежда.

Алдажар грозно прищурился, перевел взгляд на камчу. Жена сжалась и больше не произнесла ни слова. Что-то недоговоренное осталось между ними. Чай пили молча.

Приближался вечер. Шекер занималась хозяйством, но руки не слушались ее, движения были суетливы, ее кроткие глаза застилали слезы. Стараясь подавить рыдания, готовые вырваться из груди, она крепко сжимала припухшие губы. Жаилхан и слуга отца Суранши, хлопотливо снуя по становищу, готовились к отъезду.

Наверное, впервые в жизни Алдажара терзали сомнения: правильно ли он поступает? От охватившего его волнения он поднялся и медленно стал ходить по юрте. Его блестящие, украшенные орнаментом из серебряной нити ичиги утопали в мягком ворсе дорогого персидского ковра.

«Глупый народ! — размышлял он. — На что надеются люди? Кто может изменить то, что создавалось и стоит веками? Сам аллах повелел и устроил жизнь именно так. На что способна эта голь перекатная? Пасти скот! Но без баев нет скота, а без скота нет казаха. Пропадут, как голодные шакалы, все добро, все богатство, как дым, развеет степной ветер. Все превратится в прах. Чтобы владеть богатством, умножать его — нужна голова. А я то-то не видел еще ни одного умного чабана. Правильно говорят: «Взбесится собака, будет кидаться на хозяина!» Столько народу кормил, поил десятки лет. Долго ли продержится новая власть? Будь все проклято! И вы в первую очередь, голодранцы, перекинувшиеся на сторону кафыров и заводящие в степи свои порядки!»

Тягостные размышления Алдажара прервал приезд Сайлыбая — старшины его аулов. Он с порога юрты униженно поклонился хозяину, торопливо засеменил с почтительно протянутыми руками. Бай сдержанно ответил на приветствие. Они вышли из юрты и расположились на кошме. Сайлыбай, умильно улыбаясь, начал докладывать:

— О досточтимый Алдеке, да продлит аллах ваши годы! Я объехал все ваши аулы, дела идут неплохо. Джайляу ваши зеленеют, как никогда, травостой замечательный. И скот, слава аллаху, набирает вес на глазах…