С июля 1942 года началось усиленное поступление эшелонов с людьми еврейской национальности в лагерь № 2, справедливо названный лагерем смерти. Почти ежедневно в течение года мимо нашего села Вулька-Окронглик проходило от одного до четырех эшелонов, причем чаще – 4. Каждый эшелон состоял, как правило, из 60 вагонов. На вагонах мелом было написано: «120», «150», «180», что соответствовало количеству людей, находившихся в вагоне. Вагоны были наглухо закрыты. Воздух в вагоны мог поступать только через маленькие окошка. Из вагонов доносился страшный крик, стоны старых людей и плач детей. Слышно было, как на различных языках дети кричали: «Мама, спаси». Воды в вагоны не давали. Более того, малейшая попытка получить воду из <нрзб> пресекалась расстрелом. Без конца раздавались выстрелы вахманов по вагонам. Бывали и другие случаи: вахманы <нрзб> деньги и золотые изделия, обещая за это достать воду. Однако стоило получить деньги, они начинали кричать на умирающих от жажды людей и воду, конечно, никогда не передавали.
В июле месяце 1943 года эшелон остановился у деревни Вулька. Из всех вагонов были слышны душераздирающие крики «Воды!». Население деревни пыталось передать воду, но вахманы открыли стрельбу. В это время находившиеся в вагонах люди – мужчины, женщины и дети – стали ломать стены вагонов и выпрыгивать из вагонов. Вахманы подняли страшную стрельбу по беззащитным, умирающим от жажды людям. 100 человек было в тот день убито. Из вагонов, кроме того, выбросили 4 трупа детей, умерших от удушья, потому что никаких следов огнестрельного ранения не было. Вахманы стреляли разрывными пулями. Это стало ясно по характеру ранений, по вызванным этими пулями значительным разрывам тканей.
В нашем селе все 100 убитых евреев были похоронены местным населением дер[евни] Вулька. Я тоже принимал участие в похоронах. По документам было видно, что эшелон вез в лагерь евреев из Седлеца, Ковно и Любартова.
На станции Треблинка эшелон расцепляли на три части по 20 вагонов в каждой потому, что на лагерной ветке более 20 вагонов не умещалось. Как только специальный паровоз вталкивал вагоны на территорию лагеря, крики измученных в вагонах людей, предчувствующих или в ином случае знающих о своей судьбе, усиливались. Одновременно с этим для того, чтобы заглушить этот крик, начинал играть оркестр лагеря.
Каждый день в лагерь приходили эшелоны с десятками тысяч людей, но никто из этого лагеря не выходил. Я не был на территории самого лагеря. Поэтому я не видел всех подробностей массового умерщвления людей, но как житель соседней деревни я видел достаточно для того, чтобы понять весь механизм истребления. Первые шесть месяцев из лагеря доносились крики людей, множество винтовочных выстрелов и гул, непрерывающийся гул экскаватора. Как ни скрывали немцы, но до нас доходил слух о том, что всех прибывающих в лагерь людей раздевают и сразу же отправляют в так называемую «баню», где происходит их умерщвление. Затем сотни трупов выбрасывали в ямы и посыпали землей. Но трупный смрад был настолько сильным, что он заполнял не только ближайшие деревни, но был чувствителен до 30 километров. Местное население поняло, что из себя представляет этот лагерь № 2. И его неслучайно назвали «лагерем смерти». Немцы поняли, что выдали себя с головой, что народ посвящен в их злодеяния. Тогда спустя 6 месяцев они перешли к сжиганию всех трупов. И это не помогло им скрыть все то, что происходило за колючей оградой и земляным валом.
В течении целого года над лагерем были клубы дыма, издали на большом расстоянии видно было несколько огромных костров. Мы, жители Вульки, в течении этого года почти не дышали свежим воздухом. Трупный смрад <нрзб> запахом горящего человеческого мяса. Периодически, через каждые 3–4 дня, эшелон от 3 до 20 вагонов вывозил пепел в различные <нрзб> вблизи и вдали от лагеря. Мне лично часто приходилось развозить, по приказанию немцев, этот пепел из мест его выгрузки из эшелонов по полям и по дорогам. Даже сейчас, после того как прошел год с момента прекращения деятельности этой дьявольской фабрики смерти, на всех ближайших к лагерю дорогах можно увидеть огромные массы пепла.
После еврейского бунта в лагере еще примерно <нрзб> горели костры.
Больше добавить ничего не могу. С моих слов записано верно и мне прочитано /подпись/.
Военный следователь в[оенной] п[рокуратуры] 65-й а[рмии] ст[арший] л[ейтенант] юст[иции] /подпись/
1.10. Показания Барбары Земкевич об издевательствах немцев в трудовом лагере Треблинка. Деревня Косув-Ляцки, [август 1944 г.]
По подозрению в торговле водкой моей матерью немцы арестовали мать, сестру и меня. В самом деле она водкой не торговала. Через 6 месяцев мать в возрасте 53 лет умерла от голода. Сестра и я были выпущены через два месяца. Вскоре сестра умерла от истощения. В июле 1944 года немцы пришли, забрали моего мужа – слесаря и угнали.
Работали женщины на сельхозработах с утра до вечера без отдыха. Немцы собирали кучу женщин, сами садились на коней и галопом врезались в гущу женщин и давили. Начальник лагеря Ван Эйпен[610] сам неоднократно забавлялся таким образом. Однажды Ван Эйпен поймал меня и хотел изнасиловать[611]. Я сопротивлялась и не давала ему возможности осуществить свой гнусный поступок. Он сел на коня, схватил крепко меня за руку и погнал коня рысью. Полчаса лошадь бежала, а за мной гнались еще семь немцев на лошадях, угрожая, что, если я вырвусь из его рук, меня затопчут.
Как-то я сорвала яблоко с дерева. Это заметил заместитель начальника лагеря, подошел и со всей силы ударил мне сапогом в живот, а затем избил палками. Женщин наказывали розгами за каждый пустяк. Однажды женщина подняла окурок папиросы. Вахманы схватили ее, сняли юбку и рейтузы, положили ее на доску и по заду дали 25 ударов палкой. Были случаи, когда избитая больше не поднималась и умирала.
Когда я прибыла в лагерь, в этот день привезли тысячу евреев, мужчин и женщин. Молодых и сильных мужчин отобрали для работы на карьере. 30 самых красивых молодых девушек офицеры отобрали для себя. Остальных отправили в еврейский лагерь. Начальник лагеря фон Эйпен и его помощники каждую ночь брали себе по одной еврейке, а под утро расстреливали в лесу. В польском лагере было много евреев-мастеровых. От голодного пайка они быстро истощались и не могли работать. Немцы привозили свежие партии мастеровых, а истощенных расстреливали. Опухших от голода, умирающих людей выносили в поле, где на глазах у работающих они умирали[612]. Затем тела этих людей зарывали в одном месте. Если нужно, я могу показать их могилу. Там должна быть похоронена тысяча людей.
1.11. Показания Францишека Веселовского об условиях жизни в трудовом лагере Треблинка. Деревня Косув-Ляцки, [август 1944 г.]
За что я был заключен в лагерь, до сих пор мне неизвестно. Там я работал на погрузке песка на ж[елезно]-д[орожные] вагоны. Песок везли на различные станции заделывать повреждения от бомбардировок. Обращались с нами зверски. Как-то я нашел в песке кусок хлеба и поднял его. Это заметил вахман (охранник) и дал мне 50 палок. Однажды товарищ по работе отдал мне окурок папиросы. За это вахман избил моего товарища, дав 25 ударов палкой. Он снял у него брюки, положил на доски и бил таким образом. Мне известны факты, когда после такого избиения умирали через 2–3 дня.
Все личные вещи: часы, кошельки, портсигары – отбирали вахманы. Эти вещи, как правило, вахманы либо пропивали на стороне, либо отдавали проституткам за сожительство с ними[613]. Пьянствовали немцы и вахманы много. Кроме того, что они доставали спиртные напитки на стороне, они еще обильно снабжались начальством лагеря.
Особенно отличался своими зверствами унтерштурмфюрер Штумпе[614] (по кличке Цак-Цак, «Смеющаяся смерть»). Он лично ни за что выкалывал глаза. Избивал людей, сам определял, сколько кому ударов нанести. Был еще немец Шварц[615], который тоже очень много избивал людей. Были еще Лендеке[616] и другие, которые осуществляли наказания и убийства заключенных лагеря.