В порядке принудительного труда я привлекался к работам в лагере. На своей телеге я возил золу от печей, где жгли людей[599]. Зола эта, по рассказам заключенных евреев, подвозилась от печей к ограде лагеря на вагонах и здесь сбрасывалась. Крестьяне, в числе которых был и я, развозили и разбрасывали золу по шоссейной дороге. Мы знали, что этот пепел от трупов. Об этом говорили 12–15-летние мальчики, которые сбрасывали пепел. Евреи, заключенные в лагере, говорили, что плотно запирали заключенных в герметические камеры по много[600] сот людей и выкачиванием воздуха душили их[601].
Люди умирали очень быстро – 10–12 минут[602]. Печь, по рассказам евреев, представляла из себя яму в 25 метров, шириной в 20 метров[603] и глубиной по 5–6 метров, с решеткой из рельс на дне ямы, которая образовывала поддувало. На рельсы клали трупы штабелем и жгли. Зарево огня было видно на 15 километров[604]. Днем шел черный дым. Запах гари при сильном ветре был ощутим в 30 километрах от лагеря.
Крик, плач, стоны убиваемых были слышны на 2–3 километра. Жители Вулька порой не выдерживали и бежали из деревни. Я в течение года, с апреля 1943 года по май 1944 года, возил и разбрасывал золу. Лагерь был закрыт в сентябре 1943 года[605]. Но для того, чтобы скрыть следы преступления, почти целый год, до мая 1944 года, я возил и разбрасывал по шоссе горы шлака и пепла от сожженных людей[606]. Зола бросалась на мощеное шоссе, соединяющее лагеря № 1 и № 2 (3 километра). Затем железными катками перемалывали и накатывали. Крупные куски шлака, где были заметны человеческие кости, зарывали в землю. Попадали[сь] золотые зубы, золотые доллары, монеты царской чеканки, бриллианты, которые вахманы, разгребая пепел, добывали себе. Я видел, как восемь-девять поездов, набитых людьми, прибывали в Треблинку ежедневно. Поезда так шли около года[607]. Люди плакали, рвали деньги и другие вещи и бросали в окна теплушек. На вагонах мелом было написано 108–120–150 – число людей, находящихся в вагоне. Летом 1943 года из вагонов выбежали люди. Охрана расстреляла многих – из одного поезда 51 человека, из другого – 49. Это были мужчины, женщины и четверо детей 4–6 лет. Эти жертвы были похоронены около Вульки.
Вначале немцы убивали людей в лагере смерти топорами, палками, расстреливали и закапывали в землю. Когда к осени 1943 года закончили подвоз новых партий заключенных, был дан приказ откопать и старые трупы для сжигания, что и было сделано. День и ночь экскаваторами выкапывали трупы и клали на непрерывно горящий костер. Для того, чтобы полностью замести следы преступлений, немцы разровняли ямы, вспахали и засеяли люпином и картошкой[608].
1.9. Протокол допроса Казимира Скаржинского о строительстве и функционировании трудового лагеря Треблинка и убийстве евреев в лагере смерти. Деревня Вулька-Дольна, 24 сентября 1944 г.
Д[еревня] Вулька Дольна гмины Коссува Соколувского повята 1944 года сентября 24 дня. Военный следователь в[оенной] п[рокуратуры] 65-й а[рмии] ст[арший] лейтенант юстиции Юровский допросил нижепоименованного в качестве свидетеля, который показал:
Скаржинский Казимир, 1882 года рождения, уроженец д[еревни] Софиевка гмины Коссув Соколувского повята, поляк, малограмотный, землепашец, житель д[еревни] Вулька-Окронглик гмины Коссув.
Об ответственности за отказ от показаний и за дачу ложных показаний предупрежден /подпись/.
По существу дела показал:
Еще в 1940 году в районе, где впоследствии был расположен Треблинский[609] рабочий лагерь № 1, прибыли гражданские лица – немцы из Германии и начали строительство бараков и проволочного ограждения. Цель этого строительства никому из местного населения тогда не была известна. Уже тогда немцы брали на работу по строительству жителей близлежащей деревни Вулька-Окронглик. С тех пор и мне до освобождения этой территории частями Красной Армии приходилось через день-два работать по перевозке стройматериалов.
Если в 1940 и 1941 годах количество местного населения, занято[го] на строительных работах, было незначительным и этот контингент был ограничен крестьянами из близлежащих деревень, то в 1942 году и в 1943 [году] на строительство мобилизовали население не только ближайших деревень, но и всей Коссувской гмины.
В 1941 году в лагерь приехали эсэсовцы, принявшие на себя командование лагеря.
Летом 1942 года началось усиленное поступление в лагерь заключенных. Часть людей привозили эшелонами, часть на автомашинах, из ближайших населенных пунктов приводили пешком.
В этом лагере среди заключенных были главным образом поляки и евреи. Привозили и цыган. В количественном соотношении в этом лагере было больше поляков. Из евреев больше всего поступали мастеровые и представители интеллигенции. Заключенные в этом лагере использовались для разнообразнейших работ. В среднем, надо сказать, их количество заключенных держалось на уровне 2 тысяч. Периодически этот состав обновлялся.
Я хочу рассказать о характере работ, выполняемых заключенными. Систематически в лагерь поступали эшелоны с военным обмундированием и имуществом, главным образом одеждой гражданского населения. Мне приходилось возить это имущество от вагонов в расположение лагеря, где десятки людей были заняты его сортировкой. Обращал на себя внимание тот факт, что гражданская одежда и предметы постельной принадлежности преобладали над военной. Там можно было встретить платья, юбки, костюмы, пальто, детскую одежду, одеяла, простыни, шарфы и много-много другого. Здесь можно встретить и прекрасное зимнее новое пальто, и детские носочки, окровавленную военную гимнастерку русского образца и немецкую шинель. Все это сортировалось, упаковывалось, и мы снова отвозили к эшелонам.
Заключенные мужчины и женщины работали на песчаном карьере, на железнодорожном полотне, рубили лес, занимались корчеванием, прокладывали шоссейную дорогу.
Работу начинали в 6 часов утра и, если не было ничего экстренного, заканчивали в 5 вечера. На день выдавали по 200 грамм[ов] хлеба. Утром давали суп из нескольких картошек на воде. То же на обед. На ужин – кофе.
Голод и непосильный труд, кроме того, система своеобразных пыток и издевательств – все это приводило к значительной смертности среди заключенных. Ежедневно можно было видеть 8–10 трупов умерших от голода людей. К вечеру их закапывали. Весной сего года я был свидетелем такого случая: прибыл эшелон с имуществом. Команда заключенных-евреев была выделена для разгрузки. Одного еврея, едва волочившего ноги, двое других вели под руки. Они провели его некоторое расстояние и затем положили его на землю, дав тем самым возможность ему передохнуть. Как только он лег на землю, подбежал немец и со всего размаха ударил его винтовкой по голове. Это был смертельный удар. В этот момент к трупу припал другой еврей, видимо, близкий ему человек. Немец вторично замахнулся и лишил жизни и его.
В марте 1944 года из группы 7 поляков, работавших в лесу, двое сбежало. Немцам удалось их задержать. В тот же день они были расстреляны. Заодно с ними расстреляли и всех поляков, принадлежавших к этой группе, хотя к их побегу никакого отношения они не имели. Среди убитых был знакомый мне Лах из деревни Серацин. Избиение палками по голове, по лицу настолько вошло в быт лагеря, что трудно даже сейчас вспомнить какой-либо отдельный случай. Все почти заключенные постоянно ходили со следами побоев.