Тем не менее, 24 февраля (9 марта) генерал Дубенский, официальный историограф при Ставке Верховного главнокомандующего, писал: «Жизнь понемногу возвращается в свою колею. Все идет по-прежнему. Для него (царя) ничто не изменилось. Лишь случайные внешние причины могут к этому привести». Даже утром 27 февраля (12 марта), то есть в день революции, в Ставке Верховного главнокомандующего все было спокойно, и дворцовый комендант генерал Воейков смеялся и шутил, наводя в своем доме порядок, «цепляя шторки и развешивая картинки». Только вечером того же дня благодушное настроение императорской свиты круто изменилось.

В Санкт-Петербурге складывалась совершенно иная ситуация. На следующий день после отъезда императора, 23 февраля (8 марта), в городе то и дело вспыхивали голодные бунты.

24-го беспорядки приняли размах восстания. Контроль за развитием событий перешел от полиции к коменданту военного округа, наделенному полнотой власти войскового командующего. Завязывались перестрелки, но вскоре казаки начали брататься с рабочими.

25-го восстание охватило все городские районы, заводы остановились, газеты не выходили, как в полиции, так и среди народа были убитые и раненые. На исходе ночи комендант военного округа генерал Хабалов получил от царя телеграмму, составленную в самых сильных выражениях: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией». В тот же день Родзянко велел отыскать в Гатчине великого князя Михаила, брата царя, чтобы провозгласить его регентом, если царь отречется. В Думе шли непрерывные совещания.

Ночью состоялось бурное заседание кабинета. Протопопов требовал крайних мер, роспуска Думы: царь уже на всякий случай подписал соответствующий указ. Однако большинство министров поддерживало Думу, и многие предвидели отставку кабинета.

Жизнь в Ставке Верховного главнокомандующего текла тихо-мирно. В 9.30 царь прибыл в Ставку, где оставался до 12.30. Час на завтрак. Автомобильная поездка. В 5 часов прием курьера из Санкт-Петербурга. В 7 часов обед. После отдыха он в рабочем кабинете занялся текущими делами. В 11.30 вечерний чай. «Его величество несколько озадаченно посматривал на генерала Дубенского, хотя за обедом был весел». Вечером пришла депеша от находившейся в Царском Селе царицы с сообщением о «дурном» развитии событий.

26-го по столице были расклеены строгие приказы генерала Хабалова, которых никто не читал. Протопопов был уверен в победе. Тем временем Родзянко отправил царю известную телеграмму: «Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт пришел в полное расстройство. Растет общественное недовольство. На улицах беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя… Всякое промедление смерти подобно. Дай Бог, чтобы ответственность в этот час не пала на монарха».

Если верить графу Фредериксу, царь отреагировал на депешу лишь следующим замечанием: «Опять этот толстяк Родзянко мне написал всякий вздор, на который я ему даже отвечать не буду».

Той же ночью в частной беседе с премьером (князем Голицыным) было решено ввести в Санкт-Петербурге военное положение и «прекратить самовольные действия Думы». Соответствующий указ был немедленно направлен Родзянко.

Утром 27 февраля (12 марта) резервный батальон Волынского гвардейского полка взбунтовался и вышел из казарм. За ним последовали Преображенский, Литовский полки, гренадеры. Присоединившись к рабочим, восставший гарнизон принялся разоружать полицию и жандармов. Родзянко снова телеграфировал царю: «Положение ухудшается. Надо принять немедленные меры, ибо завтра будет уже поздно. Настал последний час, когда решается судьба Родины и династии».

К полуночи в Думе был создан Временный комитет. Парламент окружили революционные войска. В самом здании, в Таврическом дворце, сформировался Совет рабочих и солдатских депутатов. Началась революция.

Строго говоря, в тот момент она не встречала серьезного сопротивления. Царские министры бесцельно бродили по Мариинскому дворцу, ожидая ареста. Военные власти подсчитывали постоянно таявшее число еще верных частей. Послушавшись уговоров коллег-министров, Протопопов сказался больным и исчез, на следующий день явившись ко мне с просьбой взять его под арест. Около шести часов вечера кабинет послал императору телеграмму: «…необходимо немедленно принять надлежащие меры, объявить в столице военное положение, что уже сделал военный министр. Кабинет покорнейше просит передать сохранившие верность войска под командование пользующихся доверием военачальников…»

Затем царю предложили отправить в отставку правительство и назначить премьером лицо, пользующееся всеобщим доверием, сформировав ответственный кабинет министров. На это он снова «твердо» ответил: «Что касается коменданта Санкт-Петербурга, я уже приказал начальнику своего штаба немедленно отбыть в столицу. Лично вас (Голицына) наделяю всеми необходимыми административными полномочиями. Что касается смены министров, считаю в данных обстоятельствах этот вопрос неуместным. Николай».

Позже вечером после встречи с Родзянко князь Голицын вместе с несколькими членами Думы и братом царя великим князем Михаилом отправили императору телеграмму с предложением немедленно создать ответственное правительство во главе с князем Львовым; в крайнем случае великий князь соглашался стать регентом. Почти немедленно из Ставки Верховного главнокомандующего пришел ответ за подписью начальника императорского штаба: «Император выражает вам благодарность и выезжает в Царское Село, чтобы там принять решение».

До отправления этого сухого ответа в Ставке Верховного главнокомандующего состоялось совещание.

«Ночью 27 февраля, – записал в своем дневнике генерал Дубенский, – было созвано срочное совещание с участием Алексеева, Фредерикса и Воейкова под председательством его величества. Обсуждая полученные из Санкт-Петербурга известия, Алексеев просил царя исполнить просьбу Родзянко, согласившись на конституцию. Фредерикс воздержался, а Воейков убеждал царя отвергнуть это предложение и немедленно ехать в Царское Село». При этом дворцовый комендант выполнял личное поручение императрицы Александры Федоровны, которая телеграфировала царю следующее: «Уступки неизбежны, на улицах идут бои, многие части переходят на сторону противника. Аликс».

В ту же ночь царь приказал старому генерал-адъютанту Н. И. Иванову, «галицийскому герою», немедленно выступать на Санкт-Петербург для подавления беспорядков и наделил его диктаторскими полномочиями. Спешно сформировали колонну, включив в нее батальон георгиевских кавалеров (часть полка личной царской охраны при Ставке Верховного главнокомандующего), половину роты железнодорожного полка, стрелковую роту его величества. Вдобавок с Северного фронта в помощь Иванову были отозваны многие части.

Генерал Иванов отправился, но так и не дошел до места назначения. Когда его поезд утром 1 марта прибыл в Царское Село, карательная колонна быстро разбежалась. Еще до отъезда из Могилева генерал Пожарский, командовавший георгиевскими кавалерами, объявил своим офицерам, что не отдаст приказа стрелять в народ, вопреки распоряжениям Иванова. Не подошли и войска, отозванные с Северного фронта. Все прибывавшие в Санкт-Петербург или Царское Село части без промедления присоединялись к революционерам.

Царское правительство в Санкт-Петербурге прекратило существование днем 28 февраля (13 марта). К утру оставшиеся верными министры кабинета укрылись в здании Адмиралтейства на набережной Невы. Около полудня явился адъютант морского министра с просьбой покинуть здание в связи с угрозой со стороны революционных войск подвергнуть его артиллерийскому обстрелу. После краткого совещания сопротивление было единодушно признано бесполезным. В 2.30 военный министр направил начальнику императорского штаба в Могилев следующую конфиденциальную телеграмму: «К полудню 28 февраля среди оставшихся верными войск насчитывается четыре роты, взвод, две батареи, отряд пулеметчиков, покинувшие Адмиралтейство по требованию морского министра во избежание разрушения здания. Сомневаясь в их надежности, признаю невозможным перемещение на другие позиции. Поэтому войска отправлены в казармы, орудийные замки на случай разоружения переданы в распоряжение морского министра».

Таким образом, меньше чем через тридцать шесть часов после восстания резервных гвардейских батальонов, утром 27 февраля, старый режим полностью прекратил существование, по крайней мере в Санкт-Петербурге. В ночь на 28-е к революции присоединилась уже вся страна, включая армию и флот. Строго говоря, это была даже не революция – это было самоубийство монархии, неспособной пережить распутинщину.