VIII

Пандит Давасарман

Томек в нерешительности остановился у входа на веранду. Дверь, ведущая в дом, была широко открыта и находилась в том же положении, в каком он ее оставил, выбежав за похитителем перстня. Внутри дома царила тишина, в окнах не было света. Видно, отец и боцман еще не вернулись из дворца магараджи. Их отсутствие помогало Томеку сдержать слово, данное княгине. Если отец и боцман застанут его дома, они ни о чем не догадаются и ни о чем не станут спрашивать. Нужно только прибрать в комнате и уничтожить все следы борьбы. В доме стояла кромешная темнота. Томек не знал, не забрался ли в дом приблудный тигр или пантера[77]. Возможно также, что и преступник, который раньше Томека выбежал из храма, вновь притаился в опустевшем домике, чтобы возобновить борьбу.

Томек раздумывал обо всех этих возможностях и одновременно вслушивался, не донесутся ли до него подозрительные звуки.

«Дверь отворяется внутрь, если я успею проскользнуть через нее, то смогу спрятаться за ней и сообразить, что делать дальше», – решил он.

Раздумывать было некогда. На цыпочках он поднялся на веранду, крадучись дошел до двери в комнату и быстро спрятался за створкой. В доме все было тихо. Томек достал из кармана спички. В доме никого не было. Юноша быстро запер дверь на замок. Положил на место бамбуковую решетку, закрывающую отверстие в крыше. Не прошло и четверти часа, как Томек лежал раздетый на своей постели. Теперь он уже ничего не боялся, ведь его безотказный кольт торчал из-под подушки.

Несмотря на позднее время, Томек не мог заснуть. Он с нетерпением ждал возвращения отца и боцмана, потому что его очень сильно интересовали результаты их беседы с пандитом Давасарманом. А еще Томек все продолжал думать о необыкновенном, странном приключении с перстнем. Княгиня знала преступника. Ее уверения об отсутствии шрама на его лице свидетельствовали о том, что не он совершил убийство в Бомбее. Кто же в самом деле был этот похититель перстня? Слова княгини о существовании трех одинаковых кинжалов могли быть простой уловкой, которую она сочинила, чтобы отвлечь подозрения от супруга. Впрочем, зачем магарадже, обладающему несметными богатствами, совершать подобное преступление, Томек никак не мог понять.

То, что вор спрятался в одиноком храме, скрытом в джунглях, упорно приводило на память изваяние жестокой богини Кали, особенно почитаемой сектой профессиональных преступников. А преступники, в частности на севере Индии, объединялись в мощные банды. Члены этой секты душили или отравляли своих жертв, грабили и воровали, причем все преступления находили оправдание в их верованиях. Преступники бесстрашно шли на любой риск и были убеждены, что за смерть во время разбойничьего нападения им уготована дорога в рай. В Индии был даже целый период, когда деятельность этой секты парализовала торговлю между городами, потому что ни один купец не был уверен, сможет ли он целым и невредимым вернуться домой. Правда, это было довольно давно; еще в тридцатые годы девятнадцатого века англичане пресекли деятельность секты. Уничтожение секты значительно уменьшило число убийств на религиозной почве, но, несмотря на это, в Индии все еще действовала широко распространенная каста кримов – профессиональных воров, считавших богиню Богири Махалакшми своей покровительницей. Именно у стоп ее изваяния Томек отобрал у похитителя свой перстень.

Таинственный храм в джунглях, возможно, когда-то построили кримы или другая секта преступников. А так как храм находился в охотничьих угодьях магараджи, можно предполагать, что владыки Алвара в прошлом были каким-то образом связаны с кастой преступников. Ведь Томеку уже приходилось слышать, что некоторые, иногда даже очень богатые индийцы из религиозных побуждений состояли членами секты кримов. Все индийцы должны оставаться членами касты, в которой они родились. Значит, если кто-нибудь из предков магараджи Манибхадры принадлежал к касте кримов, то и Манибхадра, не желая быть изгнанным из касты, что является страшным позором для индийца, должен был совершать преступления.

«Возможно, магараджа состоит в банде кримов или даже возглавляет ее? – думал Томек. – Это до некоторой степени объясняло бы непонятный поступок. А может быть, княгиня сказала правду о существовании трех кинжалов?»

Голоса, послышавшиеся вблизи охотничьего домика, прервали размышления Томека.

Вскоре на веранде раздались гулкие шаги боцмана Новицкого.

– Наш паренек, пожалуй, уже спит, – громко говорил моряк. – Он не зря обижается на нас. По-моему, ты напрасно отправил его домой. Что нам смотреть на Бартона и этого молчальника Макдональда?! Пусть себе злятся из-за того, что красавица-княгиня больше любит поляков, чем англичан. Я прямо завидовал Томеку, когда она с ним так мило ворковала…

– И это тоже кое-что значило, боцман, – оправдывался Вильмовский. – Мне показалось, что магараджа был недоволен их беседой.

– Эх, Томек за Салли света божьего не видит и, наверное, скоро сделает ей предложение, а ты лезешь к нему с упреками насчет княгини! Самая настоящая несправедливость, да и только!