Тогда как Рокфеллер отвечал за стратегические вопросы и определял теоретические основы треста, многие технические инновации, которые ассоциируются со «Стандард Ойл», ввел не он. Он скорее был непревзойденным руководителем, безошибочно отслеживая поток предложений, которые направляли ему каждый день. У него была необычайная способность реагировать на появившиеся возможности, превосходная острота мышления. Возможно, по этой причине он больше напоминает современных руководителей компаний, чем его властные современники.

Учитывая примитивность коммуникаций и делопроизводства конца XIX века, Рокфеллер не справился бы с управлением своей децентрализованной империи, не координируя мастерски огромный ворох данных. Бухгалтерские книги позволяли ему выполнять роль кукловода и манипулировать своей империей с помощью невидимых нитей. Он привел самые разнообразные системы к общему стандарту и, освоив цифры, принимал их суровый вердикт без колебаний: «Я проложил свой путь цифрами, только цифрами», – сказал он однажды²⁷. Марк Ханна пренебрежительно назвал Рокфеллера «своего рода суперклерком экономики, воплощением бухгалтерского учета»²⁸. Это замечание не только упускает из вида дальновидность руководства Рокфеллера, но и обесценивает значимость бухучета в современных корпорациях. Цифры дали Рокфеллеру объективное мерило для сравнения своих разветвленных операций, позволяя ему пробиваться сквозь ложные заявления подчиненных. Таким способом он распространял рациональность с верхней ступени своей организации до самой низшей: каждая затрата в империи «Стандард Ойл» рассчитывалась до нескольких знаков после запятой.

Рокфеллер всегда демонстрировал способности к математике и ценил это качество в подчиненных. Когда он нанимал своего секретаря, Джорджа Д. Роджерса, Рокфеллер достал часы и засек, как быстро Роджерс сложит лист чисел, затем произнес: «Что же, вы уложились в требуемое время». – И сразу же принял молодого человека на работу, и тот компетентно служил ему многие годы. Роджерс оставил интересные воспоминания о внимании своего босса к деталям и о педантичном отношении к деньгам. Однажды Рокфеллер уходил из конторы, сунул руку в карман и понял, что не взял кошелек с мелочью. Он попросил Роджерса одолжить ему пять центов, и помощник предложил подарить их, но Рокфеллер возразил: «Нет, Роджерс, не забывайте об этой операции. Это сумма процента за год при вложении одного доллара»²⁹.

Значительную часть своего успеха Рокфеллер приписывал умению быстро считать. Во время переговоров о покупке долгожданной «Коламбиа кондуит компани» за миллион долларов у доктора Дэвида Хостеттера, он специально заставил своего собеседника что-то полчаса рассказывать, пока вычислял способы выплатить проценты. «Когда мы завершили разговор, – сказал Рокфеллер, – он согласился на предложенные мной условия, – и я сэкономил тридцать тысяч долларов с помощью вычислений, которые вел в уме все время, пока мы общались»³⁰. Этот случай выявил легкую жилку антисемитизма, которая время от времени проскальзывает в бумагах Рокфеллера. О своем мастерстве в математике и о том, как он обошел доктора Хостеттера, он хвалился: «Я прекрасно помню, как мне это помогло побить еврея!»³¹

С течением времени Рокфеллер уже почти не имел физического контакта непосредственно с переработкой, транспортировкой или продажей нефти – эта деятельность разворачивалась на пыльных заставах королевства «Стандард Ойл», – а уединился в кабинете, концентрируясь на финансах, персонале, управлении и общих стратегических вопросах. Он принижал значимость технических знаний в бизнесе. «Никогда не чувствовал необходимость в научных знаниях, никогда. Молодому человеку, желающему преуспеть в коммерции, не требуется химия или физика. Он всегда может нанять ученых»³².

В ранние годы «Стандард Ойл» Рокфеллер регулярно обходил свои предприятия и был крайне любознателен и наблюдателен, впитывая информацию и прилежно расспрашивая управляющих заводов. В кармане он носил маленький красный блокнотик, куда записывал предложения и всегда отслеживал их исполнение. Он знал, какой ужас наводит этот блокнотик. «Не раз я шел обедать с руководителями подразделений и видел, как некоторых прошибает пот, когда я доставал маленькую красную книжечку», – с удовольствием признавался Рокфеллер³³.

Обладая талантом смотреть на вещи по-новому, Рокфеллер мог изучить операцию, разбить ее на составляющие и придумать способ улучшить ее. Во многом он опередил проверки эффективности организаций инженера Фредерика Уинслоу Тейлера. Он считал, что каждый завод может безгранично совершенствоваться, и создал атмосферу непрерывных улучшений. Парадоксально, но гигантский масштаб операций требовал пристального внимания к мельчайшим нюансам, так как один цент, сэкономленный в одном месте, затем умножался в тысячи раз по всей империи. В начале 1870-х годов в городе Нью-Йорке Рокфеллер инспектировал завод «Стандард», который заполнял и отправлял на экспорт пятигалонные (ок. 19 л) банки керосина. Понаблюдав, как машина запаивает канистры, он спросил местного специалиста: «Сколько капель припоя вы используете на каждую канистру?» «40», – ответил мужчина. «Вы не пробовали 38? – спросил Рокфеллер. – Нет? Вы не могли бы сделать несколько с тридцатью восемью и сообщить мне?»³⁴ С тридцатью восемью каплями небольшой процент канистр протекал, а с тридцати девятью – нет. С тех пор тридцать девять капель припоя стали новым стандартом на всех заводах «Стандард Ойл». Уже отойдя от дел, Рокфеллер продолжал улыбаться, рассказывая: «Эта одна капля сэкономила две с половиной тысячи долларов в первый год; но экспорт продолжал расти и вырос в два, в четыре раза – стал безмерно больше, чем тогда; и вместе с ним, по капле на каждую канистру, стабильно росла экономия и с тех пор она достигла многих сотен тысяч долларов»³⁵.

Рокфеллер совершил много подобных подвигов, частично сократив длину досок или ширину железных обручей, не ослабляя бочку. При этом он никогда не был глупым скрягой; например, он отказался от ремонта, настояв, что «Стандард» будет строить только основательные заводы, даже если это означало более высокую стоимость запуска. Он попытался использовать и все фракции, выделяемые из сырой нефти. За свои первые два года «Стандард Ойл» занималась в основном керосином и нафтой. Затем, в 1874 году компания распространила деятельность на побочные нефтепродукты, продавая парафин на жевательные резинки и остаточный деготь и асфальт для дорожного строительства. Вскоре компания изготавливала смазочные вещества для железных дорог и машинных цехов, а также свечи, красители, краски и технические кислоты. В 1880 году «Стандард Ойл» поглотила «Чезбро мэньюфэкчуринг компани», штат Нью-Джерси, чтобы укрепить свои продажи вазелина.

Еще со времени первых попыток в переработке Рокфеллер полагался на технические знания Сэма Эндрюса, который первым передал ему метод очистки сырой нефти серной кислотой. В 1874 году управляющим заводов «Стандард Ойл» в Кливленде был назначен Эмброуз Мак-Грегор, и у Эндрюса появился серьезный конкурент. Рокфеллер начинал думать, что Эндрюс – посредственный человек, не способный уследить за новыми веяниями, что он чувствует угрозу со стороны более способного Мак-Грегора.

Эндрюса, человека ограниченного, огорчал взлет амбиций Рокфеллера, его постоянные займы и траты. Пропасть между ними увеличилась в августе 1878 года, когда «Стандард» объявил пятьдесят процентов дивидендов на свои акции. Эндрюс позже ворчал: «Заработали кучу денег, можно было еще два раза выдать дивиденд и остаться в прибыли»³⁶. Рокфеллер старался избегать столкновений с коллегами, но ничто не сердило его больше, чем директоры, предпочитавшие крупные дивиденды прибыли, вложенной в дело. Однажды Эндрюс раздраженно сказал Рокфеллеру: «Лучше бы меня здесь не было». Заставив его вскрыться, Рокфеллер ответил: «Сэм, похоже, ты не веришь в методы работы компании. Сколько ты возьмешь за свою долю?» «Миллион долларов», – отрезал Эндрюс. «Дай мне подумать двадцать четыре часа, – сказал Рокфеллер, – и вернемся к вопросу завтра». Когда Эндрюс зашел следующим утром, Рокфеллер подготовил для него чек на миллион долларов³⁷. В действительности, Рокфеллер цепенел при мысли, что крупная доля Эндрюса уйдет на свободный рынок, это могло понизить цены на акции и повредить кредиту «Стандард Ойл» в то время, когда под эти акции он брал крупные ссуды.

Поначалу Эндрюс ликовал в полной уверенности, что сбыл акции по завышенной цене. Рокфеллер же вывернулся и продал те же самые акции Уильяму Г. Вандербильту с быстрой прибылью в триста тысяч долларов³⁸. Когда Эндрюс начал возмущаться, что это нечестно, Рокфеллер отправил к нему посланника сказать, что Эндрюс может выкупить обратно свои акции по первоначально оговоренной цене. Ожесточившись, Эндрюс отверг это честное предложение и решил оставить деньги. Если бы он вернул акции, по одной из оценок к началу 1930-х годов они бы стоили девятьсот миллионов долларов³⁹. Поспешное решение, мотивированное чистой обидой и уязвленным самолюбием, не позволило стать одним из богатейших людей Америки.

Разгневанный поведением Эндрюса, Рокфеллер утратил к своему компаньону-учредителю остатки благодарности и высмеивал его деловые навыки. Если уж он враждовал с кем-то, он клеймил этого человека, как негодяя и позже сказал: «Он был невежественный, самонадеянный, потерял голову… им управляли опасные предрассудки, что сопровождают самовлюбленность, столь характерную для такого типа невежественных англичанин»⁴⁰. Рокфеллер неоднократно особо выделял англичан в резких замечаниях. Эндрюс не только упустил шанс сделать колоссальное состояние, но и выбросил деньги на уродливый вычурный дом на Юклид-авеню, где мечтал когда-нибудь принять королеву Викторию. Чудовищное пятиэтажное строение с сотней комнат и таким же количеством слуг, однажды описанное как «самая претенциозная резиденция Кливленда», вполне заслужило свое прозвище «Безумие Эндрюса»⁴¹. До конца жизни Эндрюс поносил Рокфеллера, произнося долгие занудные речи перед всеми, кто готов был слушать. Морис Кларк, вероятно, разглядел правду, когда сказал о Сэме Эндрюсе: «Прежде чем продать, он обижался на Джона. Продав, он обиделся на себя»⁴². «Стандард Ойл» никогда не была добра к скептикам, сомневающимся в ее ярком будущем.

Глава 11

Святое семейство

Свежеиспеченные американские миллионеры радовались броским домам, полным излишеств и оформленным в самых разных стилях – от средневековых рыцарских романов до «Сказок тысячи и одной ночи», а Рокфеллер предпочитал владеть необработанной землей. В 1873 году он вложился в семьдесят девять акров (ок. 32 га) в Форест-Хиллчудесное, густо поросшее лесом местечко, иссеченное крутыми оврагами и ущельями, всего в четырех милях (ок. 6,5 км) к востоку от его дома на Юклид-авеню. Два года спустя он собрал группу инвесторов, которые купили у него землю для строительства санатория, специализировавшегося на гомеопатической медицине и водолечении. В качестве части сделки, Рокфеллер и Стивен Харкнесс построили короткую железную дорогу, чтобы вывозить людей на этот пригородный курорт. Когда в 1870-х годах оба предприятия пали жертвой депрессии, Рокфеллер выкупил землю обратно, но теперь с огромным просторным зданием. Начиная с 1877 года, он использовал его как летний дом, возможно, в терапевтических целях, так как ранее врачи диагностировали у Сетти предрасположенность к туберкулезу. Летом 1876 года, по настоянию врачей, Рокфеллер с семьей отдыхали в сухом свежем климате Колорадо. Возможно, он верил, что жене будет легче в озерном воздухе Форест-Хилл.

Страстно желая выставить Рокфеллера вульгарным и лишенным вкуса, Ида Тарбелл высмеивала дом в Форест-Хилл, называя его «памятником дешевому уродству». Не менее оскорбительных эпитетов поспешили подсыпать и прочие насмешливые критики¹. Дом, столь незаслуженно высмеянный, в действительности был любимым укрытием Джона Д. «О, я люблю Форест-Хилл больше всех остальных!» – объявил он². Здание было прекрасно расположено на вершине крутого склона холма, из него открывались чудесные виды на озеро Эри; Рокфеллеру оно напоминало дом его детства в Моравии, над озером Оваско. Несуразный викторианский пряничный домик отличало буйство веранд и выступов, башенок и эркеров. Рокфеллеру нравились большие свободные комнаты и открывающиеся из них просторы. Любящий свет и воздух, он посрывал занавески и драпировку, пристроил остекленную веранду и наполнил дом солнцем. Он даже установил огромный орган в одной из гостиных.

Те, кто исправно придирались к вкусу Рокфеллера, упустили тем не менее важный момент. В то время, когда богачи состязались, стремясь произвести впечатление своими владениями, Рокфеллер предпочитал комфорт изыскам. В его доме не было охотничьих трофеев, полок с богато переплетенными книгами, которые никто не читает, и других признаков статусного потребления. Рокфеллер сделал себе дом для жизни, а не для внушения трепета незнакомцам. В 1877 году он написал о каминах Форест-Хилл: «Я видел множество каминов здесь [и] не думаю, что вид наших комнат оправдывает расходы на роскошную плитку и все в таком роде, как в некоторых пышных домах. Мы хотим разумное, простое оформление, подходящее для наших комнат»³.

Семья не сразу привыкла к Форест-Хилл. Дом строился как отель, и это было заметно: слева от входной двери располагалась приемная, прямо – столовая с маленькими столиками, наверху коридоры вели в множество одноместных комнат, и каждый этаж огибали веранды. Веранды были украшены в курортном стиле и загромождены бамбуковой мебелью. Вероятно, планировка сподвигла Джона и Сетти превратить Форест-Хилл в доходный клуб для друзей, и летом 1877 году они пригласили человек двенадцать погостить. Начинание закончилось не меньшим фиаско, чем санаторий. Став «гостями клуба», многие посетители ожидали, что Сетти будет выполнять маловероятную роль их хозяйки. Некоторые не поняли, что находятся в коммерческом заведении, и изумились, получив по возвращении счет за пребывание. Не менее озадаченными оказались и дети Рокфеллера, они не понимали, что происходит, когда в большой столовой их обслуживала группа официантов в строгих костюмах. Через год Рокфеллер отказался от неудачного предприятия, уволил официантов и начал превращать лабиринт крошечных комнат наверху в залы и хозяйские спальни.

С 1877 по 1883 годы Рокфеллеры оставили дом на Юклид-авеню своей главной резиденцией, а в Форест-Хилл проводили лето. Постепенно время пребывания в Форест-Хилл удлинялось, поместье расширилось и занимало более семисот акров (ок. 283 га), а число сотрудников выросло до ста тридцати шести человек. Через некоторое время семья стала проводить на Юклид-авеню лишь небольшие периоды весной и осенью. Но они продолжали ездить туда по воскресеньям и брали с собой из Форест-Хилл холодный ленч, когда посещали Баптистскую церковь на Юклид-авеню. В конце 1883 года Рокфеллеры переехали в Нью-Йорк, Форест-Хилл превратился в их кливлендскую резиденцию, но они не отказались от сентиментальной привязанности к дому по Юклид-авеню, 424. Старый дом постоянно ремонтировался, всегда был готов встретить членов семьи, хотя они никогда туда не ездили, и вскоре он стал почитаемым заброшенным памятником ушедшим дням. Планы открыть в нем реабилитационный центр для детей-инвалидов или пожилых пар так и не реализовались. «Он казался слишком священным для общественного использования, мы все так его любили», – позже сказала Сетти⁴.

Каждое утро, несмотря на значительное расстояние до конторы, Рокфеллер, в защитных очках и плаще, ездил из Форест-Хилл в центр города в маленьком двухместном экипаже, управляя парой быстрых лошадей. Он все еще страстно любил рысаков, и теперь у него их было больше десятка. В Форест-Хилл он построил собственную беговую дорожку длиной в полмили (ок. 1 км), в тени кленов, высаженных его сыном, и купил каждому ребенку уэльских и шетлендских пони. В середине 1870-х годов он часто возвращался домой обедать и остаток дня проводил в кругу семьи, постоянно чем-то занимаясь на воздухе. Он запрудил поток и сделал два искусственных озера, одно для катания на лодках, второе для плавания, и в жаркие дни проплывал круг длиной в милю (ок. 1,5 км), соломенная шляпа на голове прикрывала его светлую кожу от солнца. Пристрастившись к велосипедным прогулкам, он выровнял опасно извивающиеся тропинки и бесплатно выдавал велосипеды посетителям, которые умели ездить. Он испытывал необычный восторг от катания на коньках, часто в морозный день на пруду Рокфеллера катались до 50 человек – многие незнакомцы из окрестностей. Так как он не разрешил бы наполнять пруд в День отдохновения, если ночь оказывалась морозной, Рокфеллер иногда вставал после полуночи и отправлял рабочих подготовить все для катания на коньках к утру.