Глава 10

Сфинкс

В апреле 1874 года, как и подобало компании в статусе нового нефтяного колосса, «Стандард Ойл» переехала в новое четырехэтажное здание, воздвигнутое Рокфеллером и Харкнессом на Юклид-авеню, 43, к востоку от Паблик-сквер. Два этажа за солидным каменным фасадом, которые занимала фирма, были просторны и полны воздуха, а через стеклянную крышу над центральной лестницей проникало много света. Каждое утро, ровно в девять пятнадцать, прибывал Рокфеллер, элегантно одетый, на запонках из черного оникса выгравирована буква R; для человека со скромным сельским происхождением он был неожиданно щепетилен. «Господин Рокфеллер входил со спокойным достоинством, – вспоминал один клерк. – Он был безупречно одет, будто с иголочки. Он носил с собой зонт и перчатки и ходил в высоком цилиндре»¹. Рокфеллер настолько был убежден, что ботинки должны сиять, что бесплатно поставил набор для полировки обуви в каждое подразделение. Высокий и бледный, с аккуратно подстриженными рыжевато-золотистыми бакенбардами, он посещал парикмахера каждое утро в один и тот же час. Он был невероятно пунктуален, по его словам: «Человек не имеет права без необходимости тратить время другого человека»².

С характерной для него невозмутимостью Рокфеллер тихо желал коллегам доброго утра, справлялся об их здоровье, затем исчезал в своем скромном кабинете. Даже внутри царства «Стандард Ойл» его перемещения казались сотрудникам столь же призрачными, как казалось призрачным его присутствие самым напуганным антагонистам в Титусвилле. Один секретарь отметил: «Он ловок. Я ни разу не видел, как он входит в здание или выходит из него»³. «Его никогда нет, но он всегда там», – вторил ему коллега⁴.

Рокфеллер редко назначал встречи незнакомцам и предпочитал, чтобы к нему обращались в письменном виде. Он всегда опасался промышленного шпионажа, не хотел, чтобы люди знали больше, чем необходимо; одного коллегу он предупреждал: «Я был бы очень осторожен, назначая [кого-то] на должность, где человек может узнать о нашем деле и доставить нам неприятности»⁵. Даже близкие соратники находили его непроницаемым, говорили, что он неохотно раскрывает свои мысли. Один из них написал: «Его затянувшиеся паузы несколько озадачивали, мы даже не могли определить, согласен он или нет»⁶. Рокфеллер приучил себя к секретности и натренировал лицо, чтобы оно держалось, как каменная маска, так что, когда подчиненные приносили ему телеграммы, они не могли определить по выражению его лица, были ли новости благоприятными.

Рокфеллер приравнивал молчание к силе. Слабые люди не сдержанны и болтают с репортерами, тогда как благоразумные бизнесмены придерживаются собственных суждений. У него было два любимых изречения: «Успех приходит к тем, у кого уши раскрыты, а рот закрыт» и «Кто дело заменил словами, похож на грядку с сорняками»⁷. Образ жизни глухонемого, который вел Большой Билл, любопытным образом предопределил привычку его сына слушать как можно больше и говорить как можно меньше для достижения тактического преимущества. В ходе переговоров, он пользовался своей среднезападной молчаливостью, выбивая людей из колеи и заставляя гадать о его реакциях. В гневе он становился пугающе тихим. Рокфеллеру нравилось рассказывать, как разъяренный подрядчик ворвался в его кабинет и разразился гневной тирадой, а сам он сидел, склонившись над письменным столом, и не поднял головы, пока тот не выдохся. Затем повернулся в своем вращающемся кресле, взглянул на посетителя и холодно спросил: «Я не разобрал, что вы говорили. Вы не могли бы повторить?»⁸.

Значительную часть времени он проводил за закрытыми дверями своего кабинета, где мелом на доске были написаны цены на нефть. Сложив руки за спиной, он мерил спартански обставленный кабинет шагами. Периодически он выбирался из своей берлоги, подставлял стул и изучал бухгалтерские книги, быстро набрасывая вычисления в блокноте. (Во время встреч он постоянно что-то рисовал и делал пометки.) Часто он стоял у окна, недвижимый, как статуя, и мог минут пятнадцать смотреть в небо. Однажды он задал риторический вопрос: «Разве не происходит так, что многие из нас, кому не удается добиться большого успеха… терпят неудачу, потому что в нас недостаточно концентрации – искусства сосредоточить разум на одной вещи, которую следует сделать в нужное время, откладывая все остальное?»⁹

Рокфеллер придерживался строго распорядка, гладко скользя сквозь день. Он никогда не тратил время на легкомысленные поступки. Даже свой ежедневный отдых – печенье с молоком поздним утром и сон после еды – он продумал так, чтобы сохранить энергию и достичь идеального баланса между физической и умственной силой. Как он заметил: «Нехорошо держать все силы в напряжении все время»¹⁰.

Первоначально Рокфеллер знал по имени и в лицо каждого сотрудника и время от времени обходил контору. Он шел размеренной поступью, точный, как метроном, всегда покрывая одно и то же расстояние в точности за то же самое минуты. У него были беззвучные движения и приглушенный голос сотрудника похоронного бюро. Скользил он неслышно, и люди пугались, когда он неожиданно появлялся у их столов и вежливо бархатным голосом просил посмотреть их работу. Так как видели его редко, часто недоумевали, где он может быть. «В конторе его меньше других знали в лицо, – вспоминал один сотрудник, и пятьдесят лет спустя все еще озадаченный ежедневным графиком Рокфеллера. – Говорили, что он бывает по три часа в день, но его прихода и ухода никто не видел, и это наводило на мысль, что в здании есть частные проходы, скрытые лестницы и коридоры»¹¹.

Как бывший бухгалтер, Рокфеллер уделял особое внимание книгам счетов. Один сотрудник вспоминал, как босс остановился у его стола и вежливо сказал: «Позвольте мне, – затем быстро пролистал его журналы. – Очень хорошо, – сказал он. – И правда, очень». Затем его глаз выхватил крошечную ошибку. «Небольшая ошибка здесь. Поправите ее?» Бухгалтера ошеломила скорость, с какой Рокфеллер просканировал множество плотных столбцов с цифрами. «И я клянусь, – уверял он, – это была единственная ошибка в журнале!»¹².

Все отмечали сверхъестественное спокойствие этого человека. Хотя он оттачивал свою волю до состояния идеального инструмента, он был уравновешен еще и от природы. По его замечанию: «Вы прямо сейчас можете сделать или сказать наиболее возмутительную вещь, и я не покажу ни малейшего признака возбуждения»¹³. Он гордился своим аномально низким пульсом – пятьдесят два удара в минуту. Сотрудники рассказывали, что он никогда не выходил из себя, не повышал голос, не произнес грубого или жаргонного слова и не действовал бесцеремонно. Он нарушал многие стереотипы, связанные с образом властного магната и в целом сотрудники прекрасно о нем отзывались, считая справедливым и доброжелательным, не способным на мелочность и диктаторские замашки. Это мило проиллюстрировал один случай. Как любитель поддержания физической формы, Рокфеллер поставил в бухгалтерский отдел приспособление из дерева и резины, которое отжимал и растягивал в качестве упражнений. Однажды утром он зашел позаниматься, младший бухгалтер не узнал его, назвал приспособление проклятой помехой и потребовал его убрать. «Хорошо», – ответил Рокфеллер и распорядился вынести устройство. Через некоторое время, к своему ужасу, молодой человек понял, что отчитал президента компании, но ни разу не услышал ни слова упрека. Даже за серьезные проступки Рокфеллер не любил наказывать и иногда просто игнорировал нарушителя.

Всю жизнь Рокфеллера глубоко задевали обвинения в том, что он холодный и озлобленный человек. В действительности, как многие скромные люди, он вызывал различные реакции. Один бондарь, который в самом начале продавал ему бочки, сказал Иде Тарбелл, что «Рокфеллер никогда не был любителем поговорить; что его не любили товарищи; что все его боялись и что он держался в стороне»¹⁴. Но Рокфеллер никогда не обращал жестокость, направленную на его противников, против собственных сотрудников, и люди, которые на него работали, обычно видели в нем образец корректного и отеческого отношения. Как вспоминал рабочий его завода: «У него для каждого находился приветливый кивок и доброе слово. Он никогда никого не забывал. У нас бывали трудные времена в те ранние годы, но я ни разу не видел, чтобы господин Рокфеллер не был бы дружелюбным, и добрым, и невозмутимым. Ничто не задевало его»¹⁵. Сестра Рокфеллера, Мэри Энн, назвала абсурдной ложью мысль о том, что он был брюзгой. «Джон всегда легко находил с любым человеком общий язык», – заявила она¹⁶. Действительно, не обладая некоторым обаянием или хотя бы приветливостью, он не добился бы таких результатов в деловом мире.

Рокфеллер так высоко ценил сотрудников, что первые годы «Стандард Ойл» лично занимался рутинным вопросом приема на работу. (После завоевания других центров нефтепереработки штатное расписание раздулось до трех тысяч человек, и его личное участие стало уже невозможным.) Считая рост империи само собой разумеющимся, он нанимал талантливых людей, когда находил их, а не тогда, когда это было крайне необходимо.

Рокфеллер был не просто технократом, он был вдохновляющим лидером, умевшим увлечь рабочих, и высоко ценил руководителей с навыками общения. «Способность иметь дело с людьми это такой же продаваемый товар, как сахар или кофе, – сказал он однажды, – и за нее я плачу больше, чем за какую-либо другую на этом свете»¹⁷.

Сотрудникам предлагалось направлять жалобы или предложения лично ему, и он всегда интересовался их делами. В переписке Рокфеллера полно запросов о больных или вышедших на пенсию сотрудниках. Он был разумно щедр в выплатах, зарплатах и пенсиях, платил несколько выше, чем в среднем в промышленности. Сорок лет спустя бывший подчиненный написал о фирме, наверное, с некоторым преувеличением: «Там никогда не было стачек или недовольных рабочих; и сегодня ни одна деловая организация не заботится о своих ветеранах так, как «Стандард Ойл компани»¹⁸. Важно отметить, что нефтепереработка была капиталоемкой промышленностью без бурлящих возмущений, которые влияли на угольные шахты и металлообработку. Даже в голодные годы «Стандард Ойл» купалась в доходах, и могла пользоваться роскошью добрых намерений. Один биограф даже сказал о Рокфеллере: «Он был лучшим работодателем своего времени, ввел госпитализацию и выплаты при выходе на пенсию»¹⁹.

Рокфеллер был прекрасным начальником до тех пор, пока рабочие придерживались его правил, но, если они делали что-то глупое, например, демонстрировали интерес к профсоюзу, они быстро лишались его симпатий. Рокфеллер не признавал законность организованного труда и не переносил организаторов профсоюзов на своей территории. Он оставлял за собой право критиковать и частную жизнь сотрудников. Он перенес на коллектив собственные стандарты добропорядочности, штрафовал любого руководителя, замеченного во внебрачных связях, и неодобрительно относился к разводам. Соблюдать День отдохновения было обязательно, и, если коллеги писали ему в дни, когда им следовало бы находиться в церкви, они старались не ставить настоящую дату на свои письма.

Самый яркий пример участия Рокфеллера в моральном преобразовании соратника произошел с Джоном Д. Арчболдом, жизнерадостным молодым протеже, чьи выходки и заразительный смех так радовали Рокфеллера. Когда Рокфеллер изначально уговаривал его перестать пить, Арчболд притворился, что держит слово, и носил чеснок в кармане жилетки, чтобы маскировать предательские запахи. К 1881 году его попойки стали слишком явными и саморазрушительными, чтобы их можно было скрывать, и он написал покаянное письмо Рокфеллеру, подтвердив свой зарок: «Мой дорогой господин Рокфеллер – любые мои слова покажутся насмешкой. Я даю вам слово, как никогда ранее понимая его серьезность и важность. Каждое воскресенье я буду писать вам письмо, до тех пор, пока наши отношения дают мне такую привилегию или пока вы не попросите меня прекратить»²⁰. С этого момента, в течение восьми месяцев каждое воскресенье Арчболд отправлял Рокфеллеру письмо, подтверждая, что не пил всю неделю и писал, например: «Пожалуйста, примите это как свидетельство окончания пятого периода»²¹. Арчболд искреннее старался, но четыре года спустя у него был, по крайней мере, один сильнейший срыв, и он очень расстраивался, что подвел наставника. «Я никогда прежде не видел его в таком угнетенном состоянии и в таком отчаянии, – сказал Рокфеллеру один из руководителей «Стандард Ойл». – Я не думаю, что кто-то способен в полной мере понять, ни через какую борьбу с этой прискорбной привычкой ему пришлось пройти, ни того убитого горем состояния, в каком он сейчас, когда она вновь завладела им»²². Зная об огорчении Рокфеллера, другие руководители старались сделать вид, что Арчболд по незнанию проглотил какое-то снадобье, содержащее алкоголь.

Сотрудники глубоко уважали Рокфеллера и стремились угодить ему. По словам одного из них: «Я никогда не слышал, чтобы кто-то еще собрал лучших людей в одну команду и вдохновил каждого делать все, что в его силах для предприятия… Он был так велик, так терпелив; я не верю, что подобный ему, приходит в этот мир чаще, чем раз в пять или шесть сотен лет»²³. Рокфеллер действовал легкими намеками, скупо хвалил сотрудников и подталкивал их к нужным решениям. Он тщательно проверял новых людей, но, когда начинал верить им, наделял их огромными полномочиями и вмешивался только в случае откровенной неудачи. «Зачастую лучшим способом вырастить работника – если вы уверены, что у человека есть характер и способности, – это отвезти его на глубину и бросить в воду, тогда он либо потонет, либо выплывет, – заметил он, вспоминая, как Большой Билл учил сыновей на озере Оваско. – Он не подведет»²⁴. Чтобы провернуть такую масштабную операцию, ему приходилось делегировать полномочия, и частью закона «Стандард Ойл» было научить подчиненного делать работу за вас. Рокфеллер наставлял новичка: «Вам кто-нибудь рассказал о правилах этой конторы? Нет? Они таковы: никто ничего не делает, если может устроить, чтобы за него это сделал другой. …Как только получится, найдите человека, на которого можете положиться, обучите его работе, потом садитесь, кладите ноги на стол и придумывайте для «Стандард Ойл» способ заработать»²⁵. Верный этой политике, Рокфеллер старался высвободиться из сложной паутины административных деталей и посвятить больше своего времени стратегическим решениям.

Больше всего Рокфеллер вдохновлял подчиненных своим фанатичным перфекционизмом. Он никогда ничего не делал наобум, а сотни тысяч его деловых писем были образцами сжатости и выверенных выражений, результатом тщательных исправлений. Диктуя письма, секретарю, он проходил через пять или шесть черновиков, прежде чем избавлялся от каждого ненужного слова и получал в точности то впечатление от своего сообщения, какого хотел добиться, а затем ставил подпись своим лучшим росчерком. Как вспоминал один из старших помощников: «Я видел, как он ставит свое имя на сотне бумаг зараз. Он выводил каждую подпись аккуратно, как будто именно этой конкретной подписи предстоит стать той единственной, по которой его запомнят навсегда. Каждая подпись становилась произведением искусства»²⁶. Страсть к совершенству исходила от Рокфеллера и пропитывала всю организацию. Личность Джона Д. Рокфеллера была духом операций «Стандард Ойл» по всему миру.