– Я не знала, – говорит Вэйвэй. – Я не знала, что получится.

«Не знала?» Узоры на стене движутся, лишайник растет на глазах.

– Зачем ты его взяла? Он не твой.

«Потому что мне этого хотелось, – вертится на языке у Вэйвэй. – Хотелось держать его у себя. Хотелось чего-то такого, что нельзя оставить, нельзя потерять». Но вместо этого она говорит лишь:

– Мне жаль… очень жаль.

Поезд стучит в голове, рельсы дребезжат в костях, и Елена ни в чем не виновата, вся вина на одной Вэйвэй. Она сама принесла это в поезд, а ведь приближается станция «Бдение», и уже ничего не исправить. Она снова видит страх на лице Алексея, раскаяние, в которое он закутался, и чувство вины становится еще сильней.

– Зачем ты вернулась? – говорит она, и слова звучат резче, чем ей бы хотелось. – Тебя ищет Генри Грей.

«И он увидит ее, – думает Вэйвэй. – Он такой же, как Ростов, как она сама. Все ищут чего-то; всем недостаточно того, что у них есть».

– Он убежден, что ты посланница, ангел…

– А не чудовище?

Елена дотрагивается до стены, и лишайник идет волнами, то разбегаясь в стороны, то поворачивая назад, ощупывая и обтекая ее пальцы.

– Нет, это не то…

– Не то, что ты думаешь? Разве? Тогда в лесу ты решила, будто я хочу сделать с ним что-то плохое. Как поступают чудовища. Там нам и место.

– Нет…

Но Вэйвэй снова видит в мыслях распростертого на земле Грея и склонившуюся над ним Елену. «Не надо!»

Елена поднимает голову. В ее глазах – обвинение в предательстве.

– Это неправда.

Вэйвэй тянется к ее руке, но понимает, что слова сухи и пусты. Елена всегда будет безбилетницей, непрошеным гостем. Она всегда будет монстром – одной из тех, кого боятся, ловят, отстреливают.

– Мы найдем тебе подходящее место, – говорит Вэйвэй. – Приедем в Россию, и ты увидишь весь мир. Все, чего ты хотела, все, что представляла себе…

Но Елена отодвигается, накручивая волосы на пальцы.