– А я вижу, прямо впереди, – оправдывается Лука.

Все столпились в столовом вагоне третьего класса, сдвинув столы к стене. После возращения на главную дорогу настроение поднялось, а когда поезд снова набрал скорость, люди испытали почти головокружительное облегчение. И уже скоро будет видна граница.

Вэйвэй вытягивает шею, чтобы лучше разглядеть – и вот он, белый камень примерно в рост человека, без каких-либо отметин, наполовину заросший травой и лианами. Второй стоит по другую сторону дороги. Два строгих знака, отмечающих границу континентов. Вэйвэй помнит, как ей рассказывали о строителях дороги, когда она была совсем маленькой. Помнит, как Профессор брал ее на руки и подносил к окну, когда они проезжали мимо этих камней.

По завершении строительства дороги компания из своих кабинетов в Пекине и Москве приказала установить белые камни, добытые в архангельских карьерах, и выбить на них стихи, прославляющие великие империи. Однако строители дороги хотели запечатлеть на этих стелах имена тех, кто отдал жизнь, прокладывая путь. Ни одна сторона не победила в споре, но последнее слово все же осталось за строителями. Они заказали чистый белый камень – цвета скорби у китайцев – и, когда весть дошла до тех, кто уютно устроился в кабинетах, было уже поздно. Так погибшие при сооружении дороги обрели свое святилище.

Всякий раз, когда поезд проезжает между двумя знаками, у Вэйвэй возникает зябкое ощущение, как будто время растягивается в тонкую нить. Как будто призраки этих первых строителей стоят вдоль дороги и смотрят, опираясь на лопаты и щуря глаза, пока состав грохочет по их костям. Команда снимает шляпы или прикасается к железу. Вэйвэй видит тревогу пассажиров при встрече с новым континентом и облегчение от близости знакомого. Скрипач играет мотив одновременно навязчивый и грустный; кухонные мальчишки подхватывают ритм, выстукивая ложками по сковородкам, а за ними и вся команда принимается немелодично насвистывать и напевать под нос; следом вступают пассажиры, сначала робко, но с возрастающей уверенностью; и вот уже песня наполняет весь вагон, поднимаясь и опускаясь по октавам, проходя по кругу и изменяясь, приближая всех к Европе.

Вэйвэй оглядывается на португальского священника, который кивает в такт музыке с закрытыми глазами, на трех братьев с Юга, опрокидывающих себе в глотку содержимое стопки, на семьи и одиноких пассажиров, что сдружились в пути, поскольку невозможно уединение в третьем классе. А игра скрипача сплетает их еще тесней. Вэйвэй улавливает в мелодии странность и понимает, что скрипач связывает вместе китайскую и русскую народные песни; их тональности сталкиваются, выравниваются и сталкиваются опять. Его глаза закрыты, и Вэйвэй задумывается о том, что он чувствует, так глубоко погружаясь в звуки. И вот уже ее собственные ноги отстукивают ритм, а поварята голосят, словно группа ударных инструментов: «Граница! Граница! Граница!» Им вторят кондукторы, стюарды и пассажиры, повторяя сложившийся за годы суеверий ритуал – в конце концов, пересечение границы должно быть как-то отпраздновано. Но в чем же загадка этой невидимой линии, что заставляет всех перепрыгивать через нее? Пол трясется под ногами Вэйвэй, когда все друг за другом перешагивают через линию под крики: «Граница! Граница! Граница!», потому что границы всегда охраняются и нужно показать охранникам, что их никто не страшится.

Вэйвэй глубоко вздыхает. Лица людей становятся чуть ли не восторженными. «Вот почему у нас есть ритуалы, – думает она. – Вот для чего они нужны – чтобы забыться хотя бы на время».

Она тоже хотела бы забыться. Выгнать из памяти это жгучее «нигде», в котором осталась Елена. В котором остался бы и Грей, и она сама, если бы капитан не пришла на выручку. Избавиться от страха перед тем, что она помогла пронести в поезд.

«Воровка, изменница». Что сказали бы все эти пляшущие, размахивающие руками пассажиры, если бы узнали о ее проступке? Если бы узнали о том, что она впустила в поезд Запустенье? Вэйвэй думает о чешуйках лишайника, растущих в темноте, о насекомых в маленьких коконах. Они, наверное, сейчас шевелятся, как будто тоже слышат музыку. И Вэйвэй ощущает, как они растут.

От этого ощущения кружится голова.

– В первом классе сейчас напиваются до беспамятства, – говорит Алексей, становясь рядом.

У него тоже красное лицо, изо рта пахнет спиртным. Они почти не разговаривали с момента ее выхода наружу. «Может, он завидует, что я пошла вместо него?» – думает Вэйвэй.

– А еще были слухи, что по коридорам разгуливает привидение.

– Что?

– Оно обитает в ванной комнате первого класса. Я уже забыл, как ненавижу эти пересечения границы.