«А может, все действительно происходит неслучайно, – думает он, и его снова охватывает эйфория. – Может, так и есть».
Перемены
У Вэйвэй сводит скулы от натуги – она пытается сохранить на лице маску невинности. Ей отчаянно хочется, чтобы ее оставили в покое, но доктор продолжает задавать бесчисленные вопросы: как она себя чувствует, снимала ли в какой-то момент шлем и защитный костюм (разумеется, Вэйвэй отвечает, что не снимала), испытывала ли тошноту и головную боль. Он выглядит слегка разочарованным оттого, что Вэйвэй чувствует себя совершенно здоровой, и велит зайти попозже для повторного осмотра. Поварята вьются вокруг нее, требуя рассказать, как оно там, снаружи. Все с тем же невинным выражением лица она сообщает ровно столько жутких подробностей, сколько нужно, чтобы мальчишки разошлись счастливыми. Вэйвэй пытается отыскать Алексея, но его нигде не видно.
В суматохе, поднявшейся после возвращения в поезд, она бросилась в жилой отсек команды и спрятала мешки и склянки Грея под одеялом своей койки. Остается лишь надеяться, что в такой тревожной обстановке никому не придет в голову устроить обыск. А если придет, то не скоро.
Она вернулась к себе еще и для того, чтобы укрыться от вопросов и любопытных взглядов и подумать, как воспользоваться тем, что ее решение отправиться за Греем сочли геройством. Это позволит ей какое-то время отлынивать от обязанностей. Жаль только, что вместо наслаждения неожиданной свободой нахлынуло одиночество. Как быстро она привыкла к Елене! Поскорей управившись с работой, вместе с ней исследовала поезд или сидела в полумраке складского вагона за чтением очередной главы «Путеводителя», прерываемым вопросами безбилетницы, на которые обычно не найти ответов…
Вэйвэй проводит пальцами по чешуйкам лишайника, в душе опасаясь, что он растает и превратится в воду. Она не собирается возвращать лишайник Грею. Он принадлежит только ей. Это частичка Запустенья, частичка Елены.
Однако ее гнетет вина за кражу. Может быть, Ростов тоже пытался взять что-то ему не положенное? А если существо из леса обнаружит пропажу, если разинет в ярости огромную пасть? Если Елене будет причинен вред?
Размышления прерывает треск громкоговорителя, и девушка уже собирается спрятать голову под подушку, как вдруг слышит свое имя:
– Чжан Вэйвэй… Срочно явиться в каюту капитана.
Она сидит, выпрямившись на койке, когда требование снова прорывается сквозь треск.
«Капитан все знает, – думает Вэйвэй. – Знает про Елену, знает про похищенные образцы. Есть ли наказание, которое покажется слишком суровым за такой проступок?»
– Ты что, Чжан, в самом деле хочешь, чтобы она тебя дожидалась? – кричит стюард.
Вэйвэй соскакивает с койки и видит целый сонм лиц, глядящих на нее со смесью тревоги и зависти.
В ногах появляется слабость. Поезд набрал воды, он теперь может увеличить скорость, хотя все еще движется осторожно по незнакомой ветке. Но колеса стучат громче обычного, ритм езды отвлекает внимание, как будто граница между телом и рельсами истончилась, как будто поршни и шестеренки, эта механическая головоломка, в которой так хорошо разбирается Алексей, повторяют биение ее собственного сердца, пульсацию крови.
Вэйвэй стучит в дверь, не вполне уверенная, что ей откроют, хоть и был вызов, но капитан встречает ее сама. Осматривает Вэйвэй с головы до ног, затем подходит к столу, наливает что-то в стакан из коричневой бутылки и протягивает, кивнув на кресло.
– Ты выглядишь измотанной. Выпей.
Вэйвэй садится, глотает обжигающую жидкость и заходится кашлем. Капитан поднимает брови:
– Ну как, лучше?
– Лучше, – выдыхает Вэйвэй.
Хотя от напитка ей, наоборот, стало только хуже. Кости все еще ноют. Неужели воздух Запустенья все-таки меняет ее?