Между тем, в самом Крыму дело быстро шло к развязке.
Хану предложили отречься от престола ввиду его явного неумения управляться с народом.
Шагин-Гирей получил предписание направиться в Херсон и ожидать там прибытия Потёмкина.
Хан попытался было ослушаться и выехал в Тамань, надеясь на Ногайскую орду и стремясь к Кавказу. Он успел даже перетащить в Тамань свой гарем и все ценности.
Но из Тамани Шагин-Гирею пришлось покорно последовать в Калугу, избранную для него как место безопасное.
Так кончилось царствование хана, пожелавшего затмить своей славой всех Гиреев из рода Али-Гирея.
Надо сказать, что многие из числа людей проницательных и дальновидных обманывались в этом человеке.
Но Потёмкин сказал о нем так: «Это человек бездарный и смешной, имеющий претензию быть подражателем Петра Великого, на которого похож одной только разве жестокостью».
Конец этого честолюбца весьма примечателен.
Он выпросил у русского правительства разрешение отдаться покровительству турецкого султана и покинул Калугу.
В августе 1787 года Шагин-Гирей «бесстыдно прибыл в богохранимое высокое государство и был сослан и заточен на острове Родос», пишет турецкий историк Ата-бей. «Когда комендант означенного острова Гази-Хасанбей ‹…› осведомился у родосского наиба, будет ли Шагин-Гирей казнен по высочайшему фирману, то оказалось, что он, показуя низость своей презренной натуры ‹…› бежал ‹…› чтобы спастись в родосское консульство французского государства».
После настойчивых просьб французское консульство всё-таки выдало вышеупомянутому эфенди «проклятого изменника», который и был казнен. «Голова его была отослана в Порту к Порогу Счастья».
Наконец составленный Потёмкиным манифест о присоединении Крыма и Кубани был подписан Екатериной. Это произошло 8 апреля 1783 года. Обнародован манифест был не сразу.
Потёмкин выехал на юг, чтобы принять командование армией и сделать нужные распоряжения. Предполагалось, что войска войдут в Крым еще весной, однако Потёмкин по каким-то соображениям медлил и выжидал. Можно предполагать, что он избегал решительных действий в Крыму до того времени, когда будут завершены дела ногайские. Потёмкин не хотел кровопролития, и Суворов, действуя уговорами, к лету 1783 года заставил многих ногайских мурз прислать ему боевые знамёна.
Меж тем, сам Потёмкин, как всегда, вел себя загадочно и чудаковато. На пути в Тавриду он посетил Белую Церковь и предался роскошной, пиршественной жизни у Браницких. Затем он поехал в Херсон и там увлекся новыми постройками и верфью, только что сооруженной. Тем временем отправил он вице-адмирала Клокачёва в Ахтиарскую гавань, где были возведены укрепления (часть кораблей оставалась на Керченском рейде).
Теперь Екатерина слала Потёмкину письмо за письмом, поощряя его к решительным и быстрым действиям. Она писала: «Дай Боже, чтоб татарское или, луче сказать крымское дело скоро кончилось. Я думаю, что менее теперь станешь мешкать, то лутче, дабы турки не успели оному наносить препятствия, какие ни на есть».
Суворов докладывал Потёмкину о делах на Кубани, приезжал к нему и имел с ним совещания.
Потёмкин ждал окончания дел на Тамани, где один из фанатиков, Тав-султан, пытался поднять восстание. Суворов подоспел вовремя, и заговор не удался. Военачальники степных орд начали приходить к присяге.
В конце июня 1783 года Потёмкин во главе своих дивизий двинулся в Тавриду.
Страна была в упадке: разоренные покинутые поля и сады дичали, покрылись сорными травами, города превратились в руины, бескормица, жара и болезни мучили людей. Надо было немедленно приниматься за дело.