Суворов возвращал хану огромные списки на вещи и мастеров, говоря, что русское государство не может расходовать деньги и людей на устройство Крымского ханства. Шагин-Гирею предлагали обходиться своими средствами.

Шагин-Гирей решил расправиться с татарской знатью, забравшей себе в голову полное равенство с бахчисарайским властителем. Ведь беи не признавали иных отношений к хану, кроме тех, которые связывают одного феодала с другим. Они с удовольствием ездили с ханом на охоту и давали ему своих борзых и шутов. В случае войны они являлись со своими отрядами. При таких условиях хан не мог без них обойтись, а они могли помыкать ханом.

Шагин-Гирей заставил беев принести присягу ему как неограниченному властителю (если бы они отказались, хан немедленно пожаловался бы Суворову). Всем беям бы-ло назначено жалованье до пяти тысяч ежегодно, и они стали чиновниками и придворными. Осанистые, чалмоносные Адильша-ага, Мегметша-Мурза-Мансур-бей, ширинский и оргинский беи стали служить и прислуживать хану, как будто они были его рабами, и это новое положение очень нравилось хану и было неприятно для них.

Вместо важных капуджи-баши, келерджи-баши, ханкуль-аги и других лиц, состоявших при особе хана спокон веков, Шагин-Гирей обзавелся лакеями из немцев, французов, англичан и русских людей, которые согласились служить хану за большие деньги.

Сам он упрятал ханскую бороду в широкий галстук (сбрить ее он всё-таки не решился) и носил что-то среднее между халатом турецкого покроя и европейским камзолом.

Дошло дело до того, что он позволил изобразить себя масляными красками на полотне, что привело в негодование всех правоверных, так как это запрещено Кораном.

Таким образом, Шагин в какие-нибудь несколько месяцев сокрушил вековые устои ханства, и о нем заговорили.

Но в самый разгар всех этих нововведений хана начали вдруг одолевать серьезные неприятности.

Первой помехой было неожиданное и оскорбительное для Шагин-Гирея переселение всех христиан из подвластных ему земель в русские области.

Несмотря на то что дела ханства шли как нельзя хуже и оно могло существовать только военной добычей или турецкими подачками, было сделано так, что хозяйственная несостоятельность Крымского ханства обнаружилась с ясностью, подобной дневному свету.

Это сделали при помощи переселения христианских тружеников на другие земли.

В июне 1778 года Суворов получил распоряжение Румянцева о переселении христиан в приазовские степи. Фельдмаршал при этом подчеркивал, что идея переселения ему не принадлежит: «Христиан, пожелавших в Азовскую губернию, отправляйте сходственно предписанию князя Григ. Алекс. Потёмкина».

Поручение было для Суворова неприятное. Явилось много забот о снабжении, лошадях, фураже. Надо было улаживать отношения с ханом и «глотать купоросные пилюли фельдмаршала».

Однако Суворов действовал с обычной быстротой.

Уже в сентябре переселение было закончено. Опустели Марианополь (греческая слобода около Бахчисарая), прибрежные села, Гурзуф, Ялта и многие другие места Крыма.

Осень стояла в тот год небывалая, уже в сентябре начались заморозки, неубранные фрукты и виноград валились на обмерзшую землю. Татары в недоумении бродили по опустевшим базарам: цены вздулись, многие товары исчезли.

В Бахчисарае и Карасубазаре, где торговая жизнь била ключом, вдруг наступила зловещая тишина.

Что мог сделать в Крыму предприимчивый хан без помощи райев? Его строители, его купцы, его корабельщики – все были райи. К тому же Суворов запрещал хану брать на службу русских архитекторов и инженеров из тех, кто приезжал в Крым. Хан был раздосадован и возмущен до крайности. Он не понимал цели переселения и во всем винил Суворова.

«Изнуряемый гневливостью» хан покинул Бахчисарай и расположился лагерем в степи. Оттуда прислал он к Суворову депутатов с требованием отмены распоряжения и даже делал темные намеки на неприятные для русских последствия. Хан собирался покинуть полуостров и из Кубани проникнуть в Персию. Его поведение было вызывающим, и можно было думать, что он уже не вернется к власти. Однако он вернулся в свои дворцы (желание властвовать было у него неодолимым). Нелюбимый своим народом, одинокий среди татарской знати, он заперся в своем новеньком кабинете европейского образца и предался размышлениям.

Мысли его были в кубанских степях. Кавказ с его многочисленными горскими племенами манил воображение хана.