В один из дней рождения Ольги, младшей дочери, которая училась с нашим сыном в одном классе, мы приехали на дачу к Толстым. Перед домом, принадлежавшим ранее аптекарю, о чем свидетельствовала прибитая на входную дверь медная табличка, стояла большая толпа детей с родителями, дедушками и бабушками.

— Тебе это не напоминает вход в кинотеатр перед детским сеансом в воскресный день? — спросил Никита.

Толпа сплошь состояла из родных Никиты и Наталии Михайловны.

Маленький дом аптекаря по мере разрастания семьи тоже разрастался. Налево и направо прилеплялись другие разномастные сооружения из подсобных материалов, включая фанеру. Но это никого не волновало.

Перед домом на импровизированной сцене члены семьи разыгрывали остроумнейшие шарады с использованием реквизита, костюмов, страусовых перьев, сохранившихся в сундуках от дворянской семьи Алексея Толстого.

Как-то вечером, сидя за огромным столом вместе с детьми и внуками, Наталия Михайловна сказала:

— Что-то я уже несколько дней не вижу Таню?

Таня Толстая, теперь известная писательница, тогда была студенткой университета и жила с родителями.

— Действительно, что-то ее давно не видно, — поддержали сидящие за столом остальные шестеро детей.

Выяснилось, что Таня решила пожить у своей университетской приятельницы и две недели не появлялась дома. Когда так много детей, можно и не заметить, что одного или двух долгое время нет дома. А мы с Викой начинали нервничать, когда наш единственный сын Саша задерживался на какие-то полчаса.

После перестройки мы несколько лет были с Никитой членами президиума Ленинградского фонда культуры. Председателем этого фонда был художник Андрей Андреевич Мыльников. Он сумел собрать вокруг себя весь цвет ленинградской культуры. Перечислю только некоторых членов президиума: писатель Даниил Гранин, композитор Сергей Слонимский, поэт Александр Кушнер, археолог Сергей Кирпичников, заместитель директора Эрмитажа по науке и главный герольдмейстер России Георгий Вилинбахов, директор Петергофского дворца Вадим Знаменов, профессор Александр Панченко. Было интересно и приятно приходить на заседания и общаться с такими людьми.

В это время начинались выборы в народные депутаты РСФСР. Кирпичников на заседании президиума предложил мою кандидатуру. Я прекрасно понимал, что у меня нет никаких шансов победить на выборах и предложил, в свою очередь, кандидатуру Никиты Толстого. Он в этот день не присутствовал на заседании, и вечером, вернувшись домой, я позвонил ему по телефону и, не будучи уверенным в его реакции, сказал:

— Никита, не сердись, но я выдвинул тебя в народные депутаты РСФСР.

— А что! — неожиданно сказал он. — Я люблю играть в такие игры.

Он был очень толковым и активным членом Межрегиональной группы депутатов, возглавляемой Андреем Дмитриевичем Сахаровым. И к концу жизни стал заметной фигурой в общественной жизни нашей страны. Его сразу выбрали президентом Всемирного клуба петербуржцев, президентом Французского культурного центра, президентом клуба «Содружество муз» и во многие другие организации. Удивительно, что он не тяготился этими обязанностями, не пропускал заседания и встречи, всюду находил необходимые слова для выступлений, был всегда весел, остроумен и элегантен.

Как-то после завершения заседания Французского культурного центра и концерта, который проходил в капелле, мы поздно вечером возвращались домой. Как назло, никакого транспорта не было, и нам предстояло идти домой пешком. На Конюшенной площади Никита купил в ларьке зажигалку, с удовольствием закурил, и мы тронулись в путь через Троицкий мост по Каменноостровскому проспекту в сторону Карповки.

Никита был очень оживлен, как всегда, много и легко шутил, рассказывал всякие байки. На углу Каменноостровского и Кронверкского нас наконец догнал автобус, и мы попрощались. Больше я Никиту не видел. 19 октября 2004 года исполнилось десять лет, как его не стало.

Старший Никитин сын Миша был вместе с отцом народным депутатом РСФСР, а позже стал депутатом Законодательного собрания Санкт-Петербурга и очень много делал для поддержки культуры в нашем городе.

Вообще, когда я думаю о семье Толстых, у которых только детей семь человек, я вспоминаю эпизод, при котором я присутствовал в холле гостиницы финского города Лахти. Мы стояли неподалеку от финского священника — высокого, в сутане, с привычно доброжелательным выражением глаз. В это время к нему подошел крепыш, в клетчатой ковбойке и с сияющим выражением лица.

— Господин пастор! Поздравьте меня, у меня родился восьмой ребенок.