Лев X обратился к одному из лучших в Европе ткачей – брюссельцу Питеру ван Эльсту. Его подмастерья превращали гуашь Рафаэля в переплетение шерстяных, шелковых и золотых нитей.
Чтобы сравнить вытканную версию с живописной, нужно посетить один из самых богатых шедеврами залов лондонского Музея Виктории и Альберта, где сейчас хранятся семь эскизов к гобеленам (остальные утрачены). В ткацкой мастерской эти эскизы разъединяли на части и вновь собирали, они мялись, обтрепывались – трудно поверить, что мы до сих пор можем видеть их во всем их великолепии.
Если в станцах Рафаэль бросил Микеланджело вызов на расстоянии, то здесь он понимал, что сравнение будет прямым и безжалостным. Созданные им сцены будут находиться прямо под поразительными росписями соперника. Тогда он придумал весьма хитроумную тактику. В этот раз он не старался соревноваться с коллегой в знании анатомии человека – в этом он проиграл бы. Он сконцентрировал внимание на движениях и мимике. Так он создал персонажей, двигающихся с исключительными естественностью и разнообразием – напоминая, впрочем, и о великих образцах из прошлых веков.
Гобелен
Хотя действие происходит в Афинах, на заднем фоне
Рафаэль превратил в зрительные образы эпизоды из Евангелий и Деяний, по выражению Антонио Паолуччи. Все последующие художники, намеревающиеся изобразить эти же эпизоды, вынуждены были учитывать его решения. Даже Караваджо, который, чтобы написать картину для церкви Санта-Мария-дель-Пополо, внимательно исследовал его
Глава 9
Любовное гнездышко
Документальных свидетельств о жизни Рафаэля крайне мало, но иногда они исключительно забавны. Например, письма, которыми он обменивался со своими урбинскими родственниками, позволяют нам лучше понять его характер. Это не какие-нибудь официальные послания: здесь художник не должен вставать в позу или демонстрировать «изящную небрежность». Иногда он позволял себе и какую-нибудь шутку, соответствующую его легкому и доброму характеру, о котором говорили все, кто был с ним знаком лично.
1 июля 1514 года он написал своему дяде Симоне ди Баттиста Чиарла, брату матери, рассказал о своей роскошной жизни в Риме и напомнил ему о забавной любовной истории: «Что касается той женщины, которую вы мне подсовывали, я постоянно благодарю Бога, что не взял ее, – в этом я оказался мудрее вас, который хотел меня на ней женить. Вы прекрасно знаете, что, сделай я это, я бы сейчас не находился там, где нахожусь».
Очевидно, что дядя, после смерти отца ставший его опекуном, попробовал устроить его брак с какой-то девушкой из хорошей семьи, выказав при этом некоторую простоту нравов. Эта женщина, пусть и была хорошей христианкой, послужила бы препятствием в карьере Рафаэля, который в последние годы смог взять на себя столько работы в том числе и потому, что ему не приходилось заниматься семьей. Более того, кажется, он с удовольствием проводил время с девушками, чтобы забыть о рабочих трудностях и отдохнуть от атмосферы жесткой и постоянной конкуренции, в которой ему постоянно приходилось находиться в Риме. Но об этом мы еще поговорим.
Объяснив свою позицию относительно брака, Санти рассказал дяде о своей финансовой ситуации. В тот момент он был самым востребованным в Италии художником. «На сегодняшний день, – писал он, – я заработал в Риме три тысячи золотых дукатов и получил доход в пятьдесят золотых скудо, потому что его святейшество назначил мне за руководство строительными работами при соборе Св. Петра триста золотых дукатов, пока я не умру, но я уверен, что он эту плату еще повысит, а за отдельные заказы цену я назначаю сам». Он не только скопил определенное богатство, но и умудрился получить от папской курии постоянную пенсию в триста дукатов: это может показаться странным, но на самом деле из этих слов понятно, что должность архитектора на строительных работах при соборе Св. Петра была пожизненной… Новая базилика, с одной стороны, немного его пугала, как он писал об этом Кастильоне примерно тогда же, но его труды достойно вознаграждались. А кроме того, с клиентов он мог позволить себе брать какую угодно цену.
Или же мы должны читывать эти заявления только как попытки успокоить своих далеких родственников? Мы никогда не узнаем, правду ли писал Рафаэль в этом письме, но все свидетельствует о том, что он находился на пике карьеры.
«Я начал расписывать очередной зал для его святейшества, и он мне обещал тысячу двести золотых дукатов, – продолжает он, – так что, дражайший дядюшка, мной можете гордиться и Вы, и вся родня, и наша родина, но вы всегда живете в моем сердце, и когда кто-то упоминает при мне о Вас, мне кажется, будто бы говорят о моем отце». Ему удалось выразить словами нежность к престарелому дядюшке, который, кажется, был обеспокоен его стремлением оставаться в Риме, столь соблазнительном и опасном городе в глазах провинциального жителя.
«Что касается моего пребывания в Риме, то я никогда не смогу жить в каком-либо другом месте из-за любви к постройке Св. Петра, на которой я занимаю место Браманте. Да и какое место в мире более достойно, чем Рим? Какое начинание благороднее, чем собор Св. Петра? Ибо это первейший храм в мире и величайшее сооружение, какое когда-либо было видено и которое обойдется больше чем в миллион золотом, ибо, было бы вам известно, папа приказал выдать 60 000 дукатов на эту постройку и ни о чем ином и думать не хочет»[53].
Может быть, это не совсем верное впечатление, но, кажется, Санти в этом письме говорит только о деньгах. Для него это был единственный способ объяснить свое везение Симоне. От чувств, страстей или других эмоций здесь нет и следа. Огромные деньги, которые крутятся вокруг него, – единственная деталь, которая может впечатлить родственника. Этот постоянный подсчет денег впечатляет своей прозаичностью. По сути дела, каждый великий художник должен был заботиться об этом аспекте: Леонардо, несмотря на свои высокие заработки, находился в постоянном банкротстве, Микеланджело ненавидел разговоры о финансах, но в итоге проявил себя исключительным скупердяем, а Рафаэлю удавалось прекрасно справляться с этой стороной жизни. Более того, ему удалось сделать неплохие вложения в недвижимость, которым позавидовал бы даже профессиональный финансист.
Его цветущее состояние помогало ему свободно чувствовать себя с клиентами, даже если это были кардиналы или представители самых знатных семей. Он общался с ними на равных. Более того, ему удалось выторговать исключительно удачные условия работы. После успеха ватиканских станц Санти начал вести себя как суперзвезда, хотя имел дело с самыми богатыми и влиятельными лицами, например с банкиром Агостино Киджи.