На самом деле все интерпретации изображений, которые можно видеть на этой вилле, являются по большей части домыслами и слухами, поскольку о банкире нам рассказывают только несколько набросков и пара панегириков, строка за строкой нанизывающих бескрайние похвалы этому новому повелителю искусств.

В поэме «De viridario Augustini Chigii» («О саде Агостино Киджи») Эджидио Галло пишет, что сама Венера выбрала своим новым домом эту виллу и доверила Весне заботиться о саде. Предприниматель собрал вокруг себя кружок интеллектуалов, которые работали над созданием его образа. По всей видимости, один из них, некий Корнелио Бениньо (явный псевдоним в античном вкусе), прямо в стенах виллы смог отпечатать несколько сочинений Пиндара[54]. Немного дом, немного представительская резиденция, немного театр и культурный центр – вилла Киджи дело рук выдающегося человека, с которым Рафаэль быстро нашел общий язык. У них общая страсть к слабому полу, и на эту тему родилось множество легенд. Самая забавная подпитывается рассказом Джорджо Вазари.

«А был Рафаэль человеком очень влюбчивым и падким до женщин и всегда был готов им служить, почему и друзья его (быть может, больше чем следовало) считались с ним и ему потворствовали, когда он предавался плотским утехам. Недаром, когда Агостино Киджи, его дорогой друг, заказал ему роспись передней лоджии в своем дворце, Рафаэль, влюбленный в одну из своих женщин, не был в состоянии работать с должным усердием. И доведенный до отчаяния Агостино через посредство других, собственными усилиями и всякими другими способами с большим трудом добился того, чтобы женщина эта постоянно находилась при Рафаэле, там, где он работал, и только благодаря этому работа была доведена до конца»[55].

Нелегко поверить, что такой боец, как Санти, мог замедлить работу на вилле Киджи из-за какой-то любовной страсти. Этот рассказ показывает только одно – что женская красота, столь тонко схваченная на его картинах, рождается из неукротимой страсти, которая делает его произведения столь глубоко правдивыми. Правда, по прошествии веков его сентиментальные приключения сильно затрудняют понимание некоторых его картин. Особенно это касается одного из самых знаменитых его произведений, «Форнарины» (см. иллюстрацию 28 на вкладке).

Поговаривают, что художник хранил эту картину у себя дома до самой своей смерти. Картина, которую никто ему не заказывал, прелестное лицо, от которого не осталось имени, – все это заставляет думать, что и впрямь речь шла о ком-то, кто был ему дорог. По слухам, эта девушка была дочерью булочника, державшего лавочку на виа Санта-Доротеа, в самом центре Трастевере, в двух шагах от виллы Киджи. Каждый день проходя мимо, Рафаэль обратил внимание на юное и невинное личико, показывающееся в окне. И был сражен. С этого момента девушка стала его манией. Это ее должен был пускать на виллу Агостино, чтобы Санти продолжал работу. Многие утверждают, что именно ее он изобразил в своей «Форнарине» – одной из самых загадочных картин Возрождения. Кто-то в XVIII веке дал ей имя – Маргерита Лути.

Все детали этой истории складываются, как пазл: в Трастевере действительно проживал булочник с таким именем, из обедневших сиенских дворян, у которого была дочь примерно того же возраста, что девушка на картине.

Но нет никаких доказательств, что это действительно она. Равно как Джоконда Леонардо, Форнарина осталась своеобразным призраком в истории искусства. В последнее время все большим доверием пользуется предположение, что это мог быть портрет Беатриче Феррарезе, знаменитой римской куртизанки тех лет. Ее соблазнительная поза и открытая, демонстрируемая зрителю грудь (которую на одной гравюре XVIII века прикроют одеждой) скорее свойственны женщине, привыкшей показывать свое тело, а вовсе не честной девушке. Рафаэль вообще был близок среде проституток, как и Агостино. В те годы художник и банкир даже передавали друг другу понравившихся девушек. Но все-таки вопрос еще далек от разрешения. Если в архивах не найдется какого-нибудь надежного свидетельства, мы сможем только строить предположения о том, кем была эта самая Форнарина.

Единственное, в чем сомневаться не приходится, – это в той сильной страсти, которую художник испытывал к женщине, изображенной на этом портрете, настолько сильной, что он выбил свое имя на браслете, обхватившем ее руку. Странный способ подписывать картину – возможно, сигнал, что эта женщина принадлежит ему? Мы никогда этого не узнаем.

Усложняет дело недавняя реставрация, в ходе которой на безымянном пальце руки девушки обнаружилось кольцо – и это как раз тот палец, на котором носят обручальные кольца. Причем, что особенно интересно, это кольцо было немедленно закрашено художником – как если бы он передумал выставлять напоказ столь компрометирующую деталь. Любители видеть головоломки повсюду утверждают даже, что на кольце можно прочесть анаграмму художника. Когда документальных свидетельств о картине не хватает, человеческая фантазия способна на многое!

Те, кому не очень хочется терять время на установление личностей на безымянных портретах, ограничиваются тем, что восхищаются замечательной красотой картины.

Рентгенограмма показала, что за спиной девушки открывался изначально речной пейзаж, похожий на тот, что мы видим на «Джоконде». Никто не знает, почему Рафаэль (или кто-то из его учеников) решил покрыть его черным фоном, на котором с некоторым усилием можно различить лавровый куст – растение, покровителем которого считается Венера и которое выглядывает из-за головы девушки так же, как можжевельник из-за спины «Джиневры Бенчи» да Винчи. С левого бока видна ветвь айвы, которую из-за формы плодов часто отождествляли с мифологическим яблоком раздора. Возможно, Рафаэль хотел просто изобразить греческую богиню красоты, а не реально существовавшую девушку. Из всех этих деталей складывается ощущение, что портрет вписывается в серию подражаний Леонардо: изображение по пояс настолько чувственное, что приоткрыты даже бедра девушки.

Ее одежда сведена к минимуму – тюрбан на голове, скрепленный брошью, напоминающей украшение, которое можно было видеть у «Дамы с единорогом» и на портрете Маддалены Строцци. Крупный камень в центре – квадратной формы рубин, над ним такой же чуть поменьше (сапфир или изумруд), в орнаментальной оправе. Эта композиция завершается неправильной формы жемчужиной и соединена золотой нитью. Оправа, вероятно, выполнена в форме скрученной нити из золота с каплями белой эмали.

Это украшение совпадает с еще одним – появляющимся на приписываемой Рафаэлю картине «Дама с покрывалом», или «Донна Велата» (см. иллюстрацию 29 на вкладке). Некоторые утверждают, что эта деталь неслучайно введена художником: он хотел показать, что оба портрета запечатлели одну женщину. Как обычно, Вазари сообщает некоторые данные на этот счет: «А затем уже Маркантонио сделал множество гравюр, которые Рафаэль впоследствии подарил своему подмастерью Бавьере. В обязанности этого Бавьеры входили заботы об одной женщине, которую Рафаэль любил до самой своей смерти и с которой он написал портрет настолько прекрасный, что она была на нем вся как живая. Портрет этот находится ныне во Флоренции у благороднейшего Маттео Ботти, флорентийского купца, друга и завсегдатая всех мастеров своего дела, главным образом живописцев, который хранит его как святыню ради своей любви к искусству и в особенности к Рафаэлю». Значит, возлюбленная Рафаэля появляется на обоих портретах?

Это может вызвать у вас улыбку, но самые убедительные исследования, опровергающие эту теорию, основываются на наблюдении за формой ушей девушек – весьма различных. На самом деле, кроме броши и позы, у двух женщин довольно много общего. Можно было бы вообразить, что здесь изображены целомудренная и греховная ипостаси одной и той же женщины, но мы вновь должны понимать, что оперируем исключительно предположениями. Лучше просто насладиться этим зрелищем вибрирующей чувственности, которая сделала из них две иконы живописи эпохи Возрождения – два лица любовной страсти. Пухлые губы Форнарины, ее прищуренные глаза, ее нежная грудь, которой она едва касается рукой. И напротив – робкий взгляд Велаты, одетой в платье с мягкими и воздушными рукавами, на которых художник так мастерски передал игру светотени.

Эти две фигуры породили в последующие века поистине поражающий размерами рынок репродукций. Тот же Джулиано Романо, один из самых близких коллег Рафаэля, написал под давлением клиентов копию «Форнарины».

Может быть, чтобы разгадать притягательность тех, кого изобразил Рафаэль, нужно внимательно прочитать слова, которые он сам написал в письме к Кастильоне: «Для того чтобы написать красавицу, мне надо видеть много красавиц; при условии, что ваше сиятельство будет находиться со мною, чтобы сделать выбор наилучшей. Но ввиду недостатка как в хороших судьях, так и в красивых женщинах я пользуюсь некоторой идеей, которая приходит мне на мысль. Имеет ли она в себе какое-либо совершенство искусства, я не знаю, но очень стараюсь его достигнуть»[56].

Возможно, это не портреты, а лишь проекции идеала, в котором не стоит пытаться узнать черты реальной женщины.