И только журчание ручья нарушает могильную тишину.
Ручья, который ведет в деревню.
Гидеон.
Глава 24
Из хижины в сад ведут разбросанные повсюду внутренности мертвого смертного. Зеленые листья и сочные плоды покрыты брызгами и кусочками темно-бурого цвета. То тут, то там лежат другие растерзанные тела, конечности у некоторых оторваны, обнажая выступающие светло-бежевые кости.
Все признаки указывают на калиака.
Их одежда была разорвана в клочья тем или иным существом, оставив после себя изжеванные куски мяса. Крысы начали пировать прямо на трупах, сгрудившись на мертвецах и вгрызаясь в плоть. Другие животные привыкли уносить свою добычу куда-нибудь подальше, чтобы спокойно поесть или накормить своих детенышей.
Мои тени поджидают в каждом углу, смеясь, крича, плача. Все они твердят одно и то же: «Ты это сделал».
Знаю, что я. Но такое зрелище меня уже давно не смущает. Сражения между смертными и сражения смертного с тварями всегда заканчиваются одинаково: картиной, которая вызовет ночные кошмары даже у самых сильных духом. Кровопролитие не для слабонервных, а резня, вызванная звериными инстинктами монстра, лишь для тех, в чьем сердце нет ничего, кроме хаоса и разрушения.
Я подхожу к самому концу нити, которая быстро движется в такт ее темпу, и я ускоряюсь. Тошнота скапливается в желудке, когда я прикасаюсь к упырям, адским гончим и другим порождениям тьмы, посылая сквозь них разряды страха, заставляя их бежать обратно, туда, откуда они явились. Упырь шипит, бросаясь в направлении Дэкс. Я добираюсь до него прежде, чем он успевает уйти далеко, обхватываю руками его отвисшую кожу и сжимаю, ломая череп с такой силой, что это привлекает внимание всех остальных чудовищных существ.
Я не могу позволить ей увидеть все это. Я ощущал вину, которую она взвалила на свои плечи, когда увидела путешественников в Зарлоре, будь я проклят, если позволю ей снова почувствовать то же самое.
Тяну за нить между нами, и она светится, перенося меня прямо к Дэкс. Клинок останавливается прямо у моего горла, и я смотрю на нее сверху вниз.
За все годы моего существования она – первая, кто приставил нож к моему горлу, и она смогла сделать это дважды.
Меня может раздражать или забавлять то, что она берет надо мной верх, но морщинка у нее на лбу и чувство вины, которое уже появилось на ее лице, заставляют меня думать только о том, как я могу отгородить ее от этого кровопролития.
Она раздраженно бросает свой клинок.
– В следующий раз хотя бы предупреждай, – вскипает она, поглядывая на рыскающее вокруг нас существо, напоминающее кошку. – Что ты нашел? – мрачно говорит она.
– Мы обойдем вокруг. – Я не оставляю места для споров, загоняя ее в угол, чтобы она снова села на несчастную лошадь.
Она ныряет под мою руку, отпрыгивая в сторону, когда я пытаюсь остановить ее. Ее губы кривятся от ярости, но глаза темнеют от бесконечной печали.
– Это калиаки.
Я мог бы солгать, чтобы не усугублять ее быстро нарастающее чувство вины. Но, скорее всего, она бы мне не поверила.