Вполне объяснимо, что в последние годы похищения детей вызывали серьез­ный ажиотаж у СМИ. Когда в августе 2002 года пропали Холли Уэллс и Джессика Чапман, эта тема не сходила со страниц газет и журналов в течение трех недель, пока не арестовали их убийцу Иана Хантли. За этот относительно короткий промежуток времени десять национальных газет опуб­ликовали 598 статей на эту тему. Еще более серьезное информационное цунами поднялось в июне 2002 года после похищения Элизабет Смарт из дома ее довольно обеспеченных родителей в Юте. День за днем на протяжении нескольких месяцев на телевизионных шоу, подобных Larry King Live на CNN, эту историю обсуждали со всех возможных ракурсов. Учитывая обеспокоенность общества проблемой похищения детей, СМИ уделяли более пристальное внимание всем случаям, хотя бы отдаленно напоминающим случай Элизабет Смарт. Это неизбежно создало ощущение, что число подобных инцидентов выросло. Классический замкнутый круг. Билл О’Рейли, ведущий Fox News, назвал лето 2002 года «летом ада для американских детей». По данным опроса исследовательского центра Pew Research Center, тема похищения детей затмила даже угрозу военного вторжения в Ирак, став четвертой по популярности: четверо из пяти американцев заявили, что они следили за этой темой «очень пристально» (49%) или «достаточно пристально» (30%)^{43}. В мае 2007 года исчезновение трехлетней Мэдлин Макканн, отдыхавшей с родителями (гражданами Великобритании) в Португалии, получило широкое освещение в прессе, причем не только британской, но и всех западных стран. 28 мая фотография маленькой девочки была даже на обложке журнала People.

Развлекательные медиа – это не только реальные истории, и поэтому появляются книги и художественные фильмы, от дешевых триллеров до высокого искусства, основу сюжета которых составляет драматическая история похищения незнакомцем. Один из бестселлеров, роман «Милые кости», начинается с признания девочки, что ее убили 6 декабря 1973 года, «до того как фотографии девочек и мальчиков любых национальностей стали появляться на молочных пакетах… когда люди думали, что подобного не может произойти».

В речах политиков, статьях журналистов, выпусках новостей, книгах и художественных фильмах крайне редкие случаи выдаются за типичные, а то, что действительно типично, обходится молчанием. Это касается не только темы похищения детей, а всех преступлений в целом.

По результатам исследований, которые вряд ли кого-то удивят, подавляющая часть историй в СМИ – это новости о преступлениях. Конкретные цифры могут варьировать в зависимости от страны, но большинство опросов показывают, что криминальные сводки составляют от 10 до 30% всего контента, с качественными газетами в нижней части этого спектра и с таблоидами – в верхней. В новостных выпусках на национальных телеканалах освещают много преступлений, а на местных телеканалах – еще больше. Анализ местных телевизионных новостей, проведенный Центром по изучению СМИ и связей с общественностью, показывает, что каждая пятая история связана с преступлением.

Еще один важный вывод исследования: медиа фокусируются преимущественно на отдельных историях, не затрагивая более широкого контекста. Журналисты рассказывают нам о старушке, которую преступники держали под дулом пистолета, но ничего не говорят о том, скольких еще старушек держали под дулом пистолета, их было меньше или больше, чем раньше, кто их держал и почему или какие меры могут их обезопасить. Так что следует внимательнее относиться к терминологии: журналистов не интересует «уровень преступности», им нужно «преступление».

Эта тенденция имеет последствия, о которых необходимо упомянуть. Одно из них – перекос в сторону негативных новостей в обществе. Рост преступности означает, что совершается больше преступлений. Это стандартно отражается в СМИ: нужно публиковать больше историй об убийствах и грабежах. Снижение уровня преступности означает, что преступлений совершается меньше. Но об этом нельзя написать, рассказав истории отдельных преступлений, потому что преступление, которое не совершали, не служит новостным поводом. По одной той причине, что пресса сосредоточена на преступности, ее рост всегда будет привлекать больше внимания, чем ее снижение.

Чтобы понять, насколько сильна эта тенденция, представьте, что правительственное агентство опубликовало доклад, посвященный теме домашнего насилия, из которого следует, что за последние десять лет число подобных случаев увеличилось почти на две трети и достигло исторического максимума. А теперь попробуйте представить, что пресса полностью его проигнорировала. Никаких новостей. Никаких критических авторских колонок. Никаких статей, анализирующих пугающий тренд. Стоит ли говорить, что это просто невозможно. В декабре 2006 года Бюро статистики США опубликовало отчет, из которого следовало, что за последнее десятилетие число случаев домашнего насилия снизилось почти на две трети и достигло исторического минимума. Эта хорошая новость была почти полностью проигнорирована СМИ^{44}.

Еще более наглядный случай произошел в Торонто в декабре 2005 года. На следующий день после Рождества, когда толпы покупателей наполняют магазины, стремясь приобрести что-нибудь со значительной скидкой, между членами конкурирующих преступных группировок завязалась перестрелка. Случайной пулей была убита 15-летняя Джейн Креба. Убийство при любых обстоятельствах – это шокирующий инцидент, но в последние несколько месяцев убийства, связанные с оружием и преступными группировками, происходили то и дело, а в Канаде в самом разгаре были федеральные выборы. Неизбежно, и не без оснований, тема оружия, преступных группировок и роста насилия стала доминирующей. Политики стучали кулаками по трибунам, авторы колонок в СМИ рвали и метали. На самом же деле пик убийств, связанных с преступными группировками, прошел задолго до этого ужасного инцидента, и после завершения выборов эта тема сама собой быстро и без особой шумихи сошла на нет. Уровень насилия в обществе продолжал снижаться. К концу 2006 года число убийств, совершенных с применением огнестрельного оружия, сократилось на 46%. Однако в прессе об этом никто не говорил. В нескольких статьях эта статистика все-таки проскользнула, но так, словно это была статистическая странность, способная заинтересовать только специалистов. Таким образом, волна преступлений, вызвавшая всплеск эмоциональных статей в прессе и горячего общественного обсуждения, сошла на нет практически незаметно^{45}.

Искаженный интерес медиа просматривается и в том, какие именно преступления получают широкое освещение. Вне конкуренции – убийства. По результатам исследований, в некоторых СМИ они занимают половину всей криминальной хроники. Согласно данным Центра по изучению СМИ и связей с общественностью, 29% криминальных новостей на местных американских телеканалах – это сообщения об убийствах. На втором месте со значительным отрывом (7%) – новости о стрельбе без смертельных случаев. Исследования подтвердили, что подобная закономерность характерна для многих стран на протяжении нескольких десятилетий. Даже в Великобритании 1950-х годов, когда число убийств было крайне мало, они «были самым частым видом преступлений, о которых писали газеты», сообщает криминалист Роберт Рейнер^{46}.

Насилию, не столь драматичному, как убийство, в прессе уделяется меньше внимания, еще меньше – имущественным преступлениям. В итоге сформировалась четкая закономерность: чем чудовищнее и отвратительнее преступ­ление, тем больше внимания со стороны прессы. Несомненно, информационным поводом может стать любое преступление, если к нему привлекает внимание политик или если жертвами стали пожилые люди, дети или животные. Кроме того, журналисты слетаются как мухи на мед, если в преступ­лении замешаны – в качестве жертвы или преступника – члены королевских семей или знаменитости. Но в целом преступления без насилия уступают преступлениям с насилием, а менее кровавое насилие уступает более кровавому насилию. Так что в средствах массовой информации убийства стабильно удерживают первое место.

Такая логика подачи информации в СМИ может показаться не лишенной смысла: чем серьезнее преступление, тем выше вероятность, что оно появится в медиа, а людям стоит знать о серьезных преступлениях. Несомненно, это так. И это не было бы проблемой, если бы журналисты уравновешивали свои статьи качественным анализом преступлений, способным детально обрисовать картину, но этого не происходит. В прессе одна за другой появляются статьи об ужасных зверствах: педофил похищает и убивает ребенка, недовольный служащий расстреливает пятерых коллег, – которые в совокупности создают картину преступлений, не имеющую ничего общего с реальностью.

В 2005 году ФБР зафиксировало в США 1 390 695 преступлений, сопровож­давшихся насилием, и 10 166 159 имущественных преступлений. То есть имущественных преступлений было в семь раз больше. Иными словами, преступления с применением насилия составляют всего 12% от общего числа преступлений.

Представьте себе статистику по преступности в виде египетской пирамиды. Почти вся пирамида – это преступления без применения насилия, и только самая ее верхушка – это преступления, сопровождавшиеся насилием. В состав этой верхушки входят: 417 122 случая грабежей (или 3,6% преступлений, зафиксированных в США), 93 934 случая изнасилований (или 0,8%), 16 692 случая убийств (или 0,14%).

Но то, как СМИ представляют ситуацию с преступностью, перевернуто с ног на голову. О самых распространенных преступлениях практически не упоминается, тогда как самые редкие случаи привлекают повышенное внимание. По результатам опросов общественного мнения Gallup, около 20% американцев признаются, что «часто» или «периодически» беспокоятся, что их могут убить, несмотря на тот факт, что ежегодно только 0,0056% населения страны умирает насильственной смертью. У среднестатистического американца в три раза больше шансов погибнуть в аварии, чем быть убитым. И это в стране, где по статистике совершается больше убийств, чем в других западных странах.

Привычка сосредоточиваться на редких случаях и игнорировать наиболее распространенные прослеживается даже в том, о каких убийствах рассказывает пресса. Журналисты не пишут о каждом случае – даже в Австралии, где в 2004–2005 годах было совершено всего 294 убийства, – и не уделяют в равной мере внимание тем, о которых все-таки упоминают. «При освещении убийств в прессе журналисты должны руководствоваться логикой “от обратного”. Образно говоря, это должна быть история о человеке, укусившем собаку, – поясняет в интервью NPR News репортер криминальной хроники Los Angeles Times Джилл Леви. – В итоге на страницы газет попадают самые невероятные истории, никоим образом не отражающие, как на самом деле обстоит дело с преступностью». На практике это означает, что когда бедный чернокожий или испаноговорящий парень убивает другого бедного чернокожего или испаноговорящего парня – стандартный сценарий в Лос-Анджелесе, – информация об этом вряд ли попадет в газеты. Зато когда бедный чернокожий или испаноговорящий парень убивает пожилую состоятельную белую женщину – что случается крайне редко, – есть все шансы, что об этом не только напишут в газетах, но и эта новость окажется на первых полосах.

Искаженное представление сформировалось и о том, кто чаще всего становится жертвой преступников. «По официальным данным, чаще всего жертвами преступлений с применением насилия становятся бедные молодые чернокожие мужчины, – отмечает Роберт Рейнер. – При этом в криминальных хрониках они чаще всего фигурируют в качестве преступников». Больше всего внимания пресса уделяет преступлениям, жертвами которых становятся дети, женщины или пожилые люди. Случаи с пожилыми людьми особенно вводят в заблуждение, так как у них меньше всего вероятность стать жертвой преступления. По данным опросов, у канадцев в возрасте 15–24 лет в 20 раз больше вероятность стать жертвой преступлений самого разного рода, чем у людей в 65 лет и старше. Даже канадцы в возрасте 55–64 лет рискуют в четыре раза больше, чем люди старше 65 лет. В США у американцев в возрасте 55–64 лет вероятность стать жертвой преступлений с применением насилия в пять раза выше, чем у людей старше 65 лет, а у подростков 16–19 лет – в 22 раза выше. Эти цифры следует знать, чтобы объективно оценивать степень риска, но, несмотря на это, я никогда не встречал такую статистику в прессе.

Если новостные СМИ переворачивают картину с преступностью с ног на голову, то развлекательные медиа при этом еще и трясут ее до тех пор, пока на них не прольется денежный дождь. «Около 20% художественных фильмов, снимающихся ежегодно, – это криминальные картины», – пишет Роберт Рейнер. И вновь не все преступления попадают в сферу интереса индустрии развлечений. Так, чаще всего остаются за кадром имущественные преступления, не считая дерзких ограблений с похищением ювелирных изделий. Убийство – это альфа и омега для автора художественного произведения, и так было всегда. Авторы книги Prime Time: How TV Portrays American Culture («Прайм-тайм: американская культура в зеркале телевидения») провели контент-анализ эфиров в 1950-е годы и выяснили, что на каждые сто персонажей было показано семь убийств, то есть число убийств примерно в 1400 раз превышало число убийств в реальной жизни за указанный период. И все это не скучные типичные преступления, когда, например, бедный молодой мужчина импульсивно нападает на другого бедного молодого мужчину, без преднамеренного «злого умысла». Нет, эти убийства – полет фантазии и творческого воображения автора. Телевидение в прайм-тайм превратилось в бесконечное дарвиновское соревнование по созданию все более изощренных сценариев уничтожения человека – и все более далеких от реальности. Еще совсем недавно сложно было представить фильм о киллере, который убивает киллеров, но беспощадная логика телевизионных убийств сделала это возможным. Телевизионный сериал «Правосудие Декстера» вышел на экраны в 2006 году.

Обычно о новостных и развлекательных медиа говорят как о двух отдельных сферах. Но в случае с криминальной хроникой выделилась третья сфера: здесь сюжеты основаны на реальных событиях, однако профессиональная журналистская этика на них не распространяется. Реальные преступления без зазрения совести выставляются на потеху толпе, как в реалити-шоу Cops, которое вот уже двадцать лет показывает работу американской полиции. Этот формат оказался настолько популярным, что его растиражировали в других странах. По официальной версии, реалити-шоу позволяет зрителям увидеть изнутри работу патрульных полицейских. На самом же деле оно позволяет увидеть, как молодых людей с голым торсом – по никому не понятным причинам всегда без рубашек и футболок – преследуют, хватают и заковывают в наручники. Своеобразная облегченная телевизионная версия гладиаторских боев.

Представители еще одного направления третьей сферы пытаются, чтобы их воспринимали более серьезно. В литературе это направление представлено биографиями серийных убийц и гангстеров, написанных низкопробными Микки Спиллейнами[31]. На телевидении – телевизионными шоу, такими как The O’Reilly Factor, Nancy Grace и America’s Most Wanted. Общее настроение этих телешоу отлично отражают названия трех книг создателя и ведущего America’s Most Wanted Джона Уолша: Tears of Rage («Слезы ярости»), No Mercy («Пощады не будет») и Public Enemies («Враги государства»). Джон Уолш, как и Нэнси Грейс, пережил ужасное преступление: в 1981 году был похищен и убит его шестилетний сын Адам. После этого Уолш развернул активную общественную кампанию, продвигавшую идею, что похищение детей приняло характер эпидемии. Вот отрывок из его выступления перед Конгрессом: «Пятьдесят тысяч детей исчезают ежегодно, их похищают незнакомцы для совершения грязных преступлений. Эта страна завалена искалеченными, обезглавленными, изнасилованными, задушенными детьми». Уолш оказал значительное влияние на принятие основных федеральных законов в этой области в 1982 и 1984 годах. В 2006-м, в 25-ю годовщину исчезновения сына Уолша, президент Буш подписал Акт о защите и обеспечении безопасности детей имени Адама Уолша, который утвердил создание национального реестра лиц, совершивших преступление сексуального характера. В парадигме этого документа практически любые преступления – это похищения, изнасилования или убийства; все преступники – социопаты и звери, а все дети – в огромной опасности. Точная статистика не приводится или приводится крайне редко.

Учитывая, что средства массовой информации постоянно искажают картину о состоянии преступности, неудивительно, что у людей складывается своеобразное мнение об этом вопросе. Джулиан Робертс, криминолог из Оксфордского университета, проанализировал ряд исследований, изучавших, как общество воспринимает ситуацию с преступностью, и обнаружил: в самых разных странах большинство людей считают, что «преступления с применением насилия составляют примерно половину всех зафиксированных полицией правонарушений». Опрос в Огайо показал, что только каждый пятый способен правильно оценить число преступлений с применением насилия, а «у одной трети опрошенных оценка числа преступ­лений с применением насилия оказалась в шесть раз выше, чем на самом деле»^{47}.