Несмотря на весь ужас произошедшего в школе «Колумбайн», это не изменило того факта, что большинство школ и большинство учеников в них были в полной безопасности. Политики могли бы донести этот факт до общества, но они не торопились этого делать. Зато звучали бесконечные обвинительные речи в адрес плохих родителей, жестоких фильмов или «неправильной» музыки, из-за которых молодежь идет по кривой дорожке. Частично это объяснялось соображениями, которые в подобной ситуации выдвинул бы любой политический консультант: политик, называющий произошедшее трагедией, но утверждающий, будто эта трагедия не меняет факта, что большинство людей находятся в безопасности, подвергнется громогласным обвинениям в том, что он не осознает серьезности ситуации или, хуже того, что ему все равно. Это огромный политический риск, к тому же ничем не оправданный. Решиться на него способны немногие. Так что политики предпочитают не пресекать «нерациональный страх», против которого предостерегал Рузвельт, а всячески его подогревать.

Общественное негодование после событий в старшей школе «Колумбайн» постепенно утихло, но осенью 2006 года ужасный сценарий – от трагедии до паники – вновь повторился. 13 сентября в колледж Доусон в Монреале пришел бывший ученик с ружьем. Один школьник был убит, 19 ранены. 27 сентября 53-летний мужчина ворвался в старшую школу в Колорадо, взял в заложники шестерых учениц и одну убил. Два дня спустя в Висконсине девятиклассник застрелил директора школы. 2 октября 32-летний мужчина застрелил пять учениц в начальной школе в Пенсильвании. «Стрельба в школе в стране амишей[33] на этой неделе, в результате которой были убиты пятеро детей, стала очередным массовым убийством в бесконечной череде, о чем трубят заголовки по всем Соединенным Штатам», – писал журналист британской газеты Independent.

И вновь круг замкнулся: ситуация выглядела так, словно американские школы попали в осаду. Ответной мерой администрации Буша было проведение 10 октября конференции по проблемам школьной безопасности с привлечением высокопоставленных и самых авторитетных участников. Возможно, с политической точки зрения это было эффективным шагом, но он лишь создал еще большее ощущение кризиса. Школы по всей стране начали пересматривать свои планы действий в чрезвычайных ситуациях, поставили решетки на двери и стали проводить учебные тревоги.

4 декабря была опубликована последняя версия правительственного отчета об уровне преступности в школах и безопасности образовательных учреждений. Она мало чем отличалась от предыдущих версий. Дети в гораздо большей безопасности внутри школьных стен, чем в других местах, говорилось в отчете. Уровень насилия снизился на 50% по сравнению с ситуацией 10 лет назад, а число тяжких преступлений с применением насилия – более чем на две трети. Отчет подтверждал, что вероятность быть убитым в школе у учеников ничтожно мала, практически равна нулю. Этот отчет, как и предыду­щие его версии, остался почти незамеченным в общественном и информационном пространстве.

В 2006 году результаты ежегодного опроса общественного мнения о ситуации с преступностью, проведенного Gallup, показали, что больше всего американцев волнует «физическая безопасность детей в школе». Каждый пятый респондент признал, что «часто» беспокоится, что в школе детям может быть нанесен физический вред.

Власть нерационального страха не может остаться без последствий. Если запереть все двери и в каждом посетителе видеть потенциального маньяка-убийцу, школа потеряет все связи с местным сообществом. Когда школьный бюджет расходуется на металлоискатели, охрану и консультантов, которые рассказывают детям, как убежать от вооруженного преступника, урезаются расходы на приобретение книг и всего того, что детям действительно необходимо.

Помимо финансовых, есть и другие, менее очевидные издержки. В августе 2006 года – за месяц до того, как тема стрельбы в школах вернулась на страницы газет и начался новый виток паники, – Американская психологическая ассоциация приняла резолюцию, призывающую школы пересмотреть принцип «нулевой терпимости», так как, согласно результатам исследований, он «способствовал росту плохого поведения и отчислений из образовательных учреждений». В марте 2007 года Американский союз защиты гражданских свобод опубликовал отчет, в котором присутствие офицеров полиции в школах Нью-Йорка называлось «масштабным и агрессивным». В отчете говорилось, что каждое утро школьникам, чтобы пройти через металлоискатель на входе, приходится выстраиваться в длинную очередь. По словам 18-летнего ученика: «Обычно я почти полтора часа жду в очереди, чтобы пройти внутрь. Из-за этого мне приходится выходить из дома ни свет ни заря, а потом целую вечность торчать на тротуаре возле школы. Эти металлоискатели заставляют почувствовать себя животным, а не человеком. Начинаешь сам в себе сомневаться, потому что полицейские относятся к тебе как к преступнику».

Подход «лучше перестраховаться, чем потом раскаиваться», в основе которого, как правило, лежит нерациональный страх, может дать прямо противоположный результат. 20 октября 2006 года, в разгар общенациональной паники из-за стрельбы в школах, 18-летний подросток получил тяжелое огнестрельное ранение, находясь в квартале от средней школы в Асбери-Парк. С самого начала было очевидно, что этот инцидент не имеет отношения к «стрельбе в школах», и все же городские власти распорядились закрыть пять общественных школ на два дня. «Наши школы не оборудованы металлодетекторами, – прокомментировал один из чиновников журналисту New York Times. – Если бы мы не закрыли школы, то рисковали получить очередной “Колумбайн”». Один из членов городского совета отметил нелогичность этого заявления. «Думаю, для детей было бы безопаснее находиться в школе», – сказал он. И, несомненно, был прав.

Страх перед «школьными стрел­ками» и незнакомцами, прячущимися в кустах, может быть нерациональным, но он наносит вполне конкретный вред. По результатам опроса, проведенного в 1993 году некоммерческой организацией Kidscape, больше всего британские родители боялись, что их ребенка похитит незнакомец. Опрос NOP Research Group, проведенный в октябре 2004 года, показал: британские родители убеждены, что риск для ребенка, играющего на улице, постоянно растет, а две трети опрошенных признались, что испытывают тревогу всякий раз, когда ребенок уходит из дома. Треть детей никогда не выходят из дома одни. Поэтому почти неизбежно, что все больше детей сидят дома и не занимаются ничем полезным: почти половина из них проводят три и больше часов ежедневно за компьютером или перед экраном телевизора. По мнению руководителя одного из агентств по охране здоровья детей, их воспитывают как «цыплят в инкубаторе».

Можно только прогнозировать, к каким последствиям это приведет, но многие эксперты уже бьют тревогу. В 2007 году группа из 270 детских психологов и педиатров Великобритании, США, Канады и Австралии подготовила открытое письмо и направила его в редакцию Daily Telegraph. В письме говорилось, что «свободные игры без жесткого контроля взрослых вне дома» чрезвычайно важны для личностного развития ребенка и их ограничение – частично, в силу «страха родителей перед незнакомцами», – может быть причиной «резкого роста числа психических заболеваний у детей».

Конечно, это всего лишь предположение, но оно имеет под собой больше оснований, чем страх, что ребенка похитит незнакомец, или другие популярные страхи. Когда мы учим наших детей видеть угрозу в каждом незнакомце, когда целое поколение воспитывается в духе, что опасность скрывается под каждым кустом, лишь вопрос времени, какими вырастут эти мальчики и девочки и какое общество они сформируют.

Крайне неудачно, что эти разъедающие страхи перед насилием получают столь широкое распространение именно сейчас, потому что они скрывают очень важный факт: современные развитые страны – это самое мирное и безопасное общество за всю историю человечества. Но это утверждение в корне противоречит восприятию, сложившемуся у большинства людей, и на то есть свои причины. Часть из них я описал выше. К тому же большинству людей известно, что уровень преступности начал быстро расти в 1960-е годы, эта динамика продолжилась в 1970-е и достигла пика в 1980-е. В середине 1990-х уровень преступности в большинстве стран остался на прежнем уровне или даже снизился (например, в Канаде и США значительно), но все равно число преступлений сегодня превышает аналогичный показатель в 1950-е годы. В США в 2005 году число убийств составляло 5,6 на 100 тысяч населения, а в 1955-м их совершали 4,1 на 100 тысяч населения. В Англии и Уэльсе аналогичный показатель составлял 1,4 в 2005 году по сравнению с 0,63 в 1955-м.

Однако это статистика только за последние пятьдесят лет, меньше продолжительности одной человеческой жизни. Долгосрочная перспектива измеряется столетиями, а не десятилетиями, и если взглянуть на период, охватывающий несколько столетий, мы поймем, в какое мирное время живем.

Вот история, которая непременно попала бы в заголовки газет в 1278 году, если бы в Лондоне XIII века были газеты. «Саймонет Спинелли, его любовница Агнес и Джеффри Береманн находились в доме Джеффри, когда между ними вспыхнула ссора. Саймонет покинул дом и вернулся вечером того же дня в сопровождении своего слуги Ричарда Рассела. Между Саймонетом и Джеффри вновь произошла ссора, и Саймонет убил Джеффри». Историк Джеймс Бьюкенен Гивен обнаружил это описание, изучая дела выездных сессий лондонского суда. Исторические записи были настолько подробными, что Гивен смог подсчитать число убийств в Лондоне за этот год – 15 на 100 тысяч населения. Почти в одиннадцать раз выше, чем сегодня.

После Гивена многие другие историки проводили похожую работу в Анг­лии и других странах Западной Европы, и результаты были примерно одинаковыми. В позднее Средневековье «число убийство составляло примерно 20 на 100 тысяч населения», пишет Мануэль Айснер, криминолог Кембриджского университета. Это в 14 раз больше современного показателя в Великобритании и почти в четыре раза больше, чем в США. И это притом что современному американскому показателю немало способствует обилие дешевого огнестрельного оружия, недоступного в кровожадное Средневековье.

Если бы сказанное было верно только для позднего Средневековья, это не имело бы большого значения для современности. Однако историки и криминалисты изучили архивы по всей Западной Европе и обнаружили интересную тенденцию: чрезмерное число убийств в Средние века медленно, но верно на протяжении десятилетий и столетий снижалось, пока не стало минимальным в начале ХХ века. После небольших колебаний в обе стороны вплоть до 1960-х годов, а затем до 1980-х число убийств умеренно росло, а затем вновь началось снижаться. Таким образом, несмотря на рост преступности в последние десятилетия, число убийств сегодня находится на самом низком уровне за восемьсот лет^{53}.

Лоуренс Кили в своей книге War Before Civilization: The Myth of the Peaceful Savage («Война до цивилизации») рассказывает: у археологов и антропологов нет недостатка в доказательствах того, что уровень физического насилия среди древних людей, а также в изолированных племенах современного мира был и остается крайне высоким. Десятилетиями европейцы, путешествовавшие по пустыне Калахари, считали живущих там бушменов племени кунг-сан «безобидным народом», о них даже была написана книга с одноименным названием. Однако, когда ученые начали изучать это племя более пристально, пишет Кили, оказалось, что число убийств у них «от 20 до 80 раз превышает аналогичный показатель основных промышленно развитых стран». Когда в начале ХХ века впервые был установлен контакт с изолированной этнической группой коренных народов Северной Америки, состоявшей из 15 семей эскимосов, «каждый взрослый мужчина этой народности хотя бы однажды совершил убийство». В конце XIX века число убийств у индейского народа яганов, живущего в южной части Южной Америки, было в десять раз выше, чем в США.

По мнению некоторых ученых, называть это убийствами не совсем верно, так как в некоторых случаях это скорее похоже на проявление насилия на войне, чем на бытовые преступления. С этой точки зрения Кили приводит пример племени гебуси из Новой Гвинеи: «Согласно расчетам, американским военным за время девятилетнего военного конфликта пришлось бы уничтожить практически все население Южного Вьетнама вдобавок к числу убийств внутри США, чтобы сравняться с этим показателем в племени гебуси».

Приведенные доказательства позволяют сделать вывод, что уровень насилия в развитых странах сегодня гораздо ниже, чем в обычных человеческих отношениях. Фактически он является самым низким за всю историю человечества.

В последние десятилетия снижается и уровень «легализованного» насилия – войн и военных конфликтов. «Вероятность войн между государствами, как и гражданских войн внутри государств, самая низкая с 1960 года», – заявил Монти Маршалл из Университета Джорджа Мейсона в интервью New York Times в 2005 году. О том же говорят и результаты другого крупного исследования, проведенного Центром безопасности человека Университета Британской Колумбии. «За последние десятилетия глобальное состояние безопасности претерпело значительные положительные изменения, но этот факт остается почти незамеченным. Число гражданских войн, проявлений геноцида и международных военных конфликтов резко снизилось». Только с начала 1990-х годов это снижение составило 40%. И опять же большинство людей убеждено, что ситуация прямо противоположная. Эндрю Мак, руководитель Центра безопасности человека, рассказал мне: «Всякий раз, когда начинается война, происходит масштабный акт политического терроризма или что-то подобное, это получает широкое освещение в СМИ. Когда военные конфликты завершаются, они тихо отходят на второй план. Если СМИ вообще соберутся об этом упомянуть, это будет один абзац на 16-й странице. Так что у людей складывается впечатление, что число новых военных конфликтов постоянно растет, и они не понимают, что гораздо больше войн уже закончилось, чем началось».