Снова в зону трех держав{113}день весны пришел, кудряв.И из пепла и руинвыполз бледный всход один.В это время из-за склонапотянулась вдаль колонна;избиратели в ней шли,две доски они несли.Эти стертые скрижалинаш закон изображали;были там слова насчет«демократий» и «свобод».Звон покрыл поля и реки;вдовы летчиков, калеки,толпы нищих и сиротжадно смотрят: «Кто идет?»И слепой спросил глухого:— Кто в пыли шагает сноваи, крича, сулит народу«демократию», «свободу»?Впереди шагал дурак,он орал примерно так:«Сэв дзы кинг», «Алонзанфан»{114},будет доллар дан, дан, дан!»Двое в рясах шли в строюи несли хоругвь свою.А под рясой зоркий взормог заметить пару шпор.Вот и свастика паучья,но с нее убрали крючья:раз такие времена —превратилась в крест она.Брел святой отец меж ними,шпик, слуга того, кто в Риме{115}смотрит, злобен и жесток,с беспокойством на Восток.А за ними — хулиганы,сунув ножики в карманы.Воспевали вслух онисладость будущей резни.Шли владельцы (их патроны)фирм снарядных и патронных.Фирмы требуют «свободы»,чтоб поднять свои доходы.Пыжась, как каплун, и чванясь,шел спесиво пангерманец.За «свободу слова», знать,это слово — «убивать!».С ним шагали «педагоги»,чьи науки — сплошь подлоги.Молодежь они решиливоспитать в тевтонском стиле.Дальше шли врачи-нацисты,им живые ненавистны,и для дел кровавых просяткоммунистов им подбросить.Три ученейших лица —душегубок три творца —жаждут для своих «работ»льгот и всяческих свобод.Подняли писаки крикиз газетки «Штурмовик»{116},им нужна свобода нынедля погромной писанины.Дальше — движется особас волчьей славой юдофоба.Нынче блеет по-овечьион о праве человечьем.А за ним — ариец бывший,верно Гитлеру служивший;адвокатом хочет стать —за бандитов хлопотать.Чернорыночный торгашзаявляет: «Лозунг наш —все полезно, что доходно!Спекуляции — свобода!»Вот судья, похож на Линча.Он «свободно» судит нынчеи смеется: «Захочу —дам свободу палачу!»Музыкант, поэт кудрявыйжаждут колбасы и славы.Вместо лиц у них личины —мол, безгрешны и невинны.Вот эсэсовец со стеком,стал он «честным человеком»и куртаж имеет от«демократий» и «свобод».Лига гитлеровских девмарширует, юбки вздев.Загорелыми ногамиклянчат шоколад у «ами»{117}.Члены лиги «Сила в благе»,«Зимней помощи» деляги,члены ложи «Прусской шпаги», слуги вексельной бумаги,грязь, и кровь, и ложь с подлогомпо немецким шли дорогам,изрыгая вопли с ходу:«Демократию! Свободу!»И к изарским берегамподошли. Ведь это тамколыбель фашистской власти,главный город всех несчастий{118}.Там уже об этом знали.У ворот, среди развалин,растревоженные людиждали с ужасом: что будет?И когда, воздев скрижали,в Мюнхене колонны встали —из Коричневого дома{119}вышло шесть особ знакомых.Шесть особ остановились,молча сброду поклонилисьи, кортеж построив свой,молча двинулись с толпой.В экипажи сели, гляньте,шесть товарищей по банде,двинулись, взывая к сброду:«Демократию! Свободу!»Кнут держа в руке костлявой,проезжает Гнет кровавый,и (подарок от господ)броневик его везет.В танке, прикрывая язвы,едет гнусная Проказа;чтобы скрыть изъяны кожи —бант коричневый на роже.Следом Ложь ползет блудливос даровым бокалом пива;хочешь даром пиво пить —нужно деток совратить.Вот — проныра из проныр —Глупость, дряхлая как мир,едет, держит две вожжи,не спуская глаз со Лжи.Свесив с кресла нож кривой,важно движется Разбойи поет, смакуя виски,о свободе — по-английски.Наконец, пьяным-пьяна,едет наглая Война.И фельдмаршальским мундиромприкрывает глобус Мира.И шестерка этих сытых,всякой мерзостью набитых,едет нагло и орет:«Демократий и свобод!»Позади шести особдвигался в повозке гроб.Что в гробу — не знал никтои не спрашивал про то.Ветер, из обломков дуя,выл тоскливо отходнуюзанимавшим в дни былыеэти зданья. Крысы злыевыбегали из развалини кортеж сопровождалис писком, там вошедшим в моду:«Демократию! Свободу!»
IСегодня, в пасхальное воскресенье, утромВнезапно метель над островом разразилась.Снег лежал меж кустов зеленевших. Мой маленький сынПотащил меня к деревцу абрикосовому возле дома —Прочь от стиха, где на тех я указывал пальцем,Кто готовил войну, которая весь континент,Этот остров, народ мой, семью и меня самогоДолжна уничтожить. МолчаУкутали мы мешкомОзябшее деревце.IIДождевая туча висит над Зундом, но сад покудаЗолотится еще под солнцем. На грушевых веткахЛиства зеленеет, но нет цветенья, а на вишневых —Нет еще листьев, но цвет появился. Цвет этот белыйСловно бы на сухих распускается ветках.По Зунду, по зыбким волнам, проносится быстроМаленькая, с залатанным парусом, лодка.Щебет скворцов весеннихСмешался с далеким громомУчений морского флотаТретьего рейха.IIIВ зарослях ивы у ЗундаЧасто кричит сова весеннею ночью.Согласно крестьянским поверьям,Людей она ставит тем самым в известность,Что век их недолог. Меня же,Знающего о том, что сказал я правдуО владыках мира сего, птица смерти могла быО том и не ставить в известность.
Мальчишка, воровавший вишни
Перевод Е. Эткинда
Ранним утром, задолго до петухов,Разбудил меня свист, и я подошел к окошку.На моей вишне — сад еще тонул в сумерках —Сидел молодой человек в латаных штанахИ весело рвал мои ягоды. Увидев меня,Он мне кивнул головой, обеими рукамиСрывая вишни с ветвей и набивая ими карманы.Когда я снова улегся в постель, я еще долго слышал,Как он насвистывал свою залихватскую песенку.
1938
1940
Перевод Б. Слуцкого
IВесна пришла. Ласковые ветрыОсвобождают шхеры от зимнего льда.Народы севера трепеща ожидаютВоенный флот маляра.IIИз библиотечных залВыходят мясники.Матери прижимают к себе детейИ растерянно вглядываются в небо —Нет ли там научных изобретений.IIIКонструкторы горбятсяНад чертежами:Одна неверная цифра, и вражеские городаОстанутся целыми.IVТуман застилаетДорогу,Тополя,ХутораИ артиллерию.VЯ нахожусь на островке Лидингё,Но недавно ночьюУ меня был кошмар, и мне приснилось,Что я попал в какой-то городИ обнаружил, что уличные таблички —Немецкие. Обливаясь потом,Я проснулся, и с облегчениемУвидел за окном черную от ночи сосну, и понял:Я на чужбине.VIМой юный сын спрашивает меня, учить ли ему математику.Зачем, хотелось мне сказать. То, что два ломтя хлеба больше одного, ты доймешь и так.Мой юный сын спрашивает меня, учить ли ему французский.Зачем, хотелось мне сказать. Это государство гибнет,И, если ты схватишься за живот и застонешь,Тебя поймут и так.Мой юный сын спрашивает меня, учить ли ему историю.Зачем, хотелось мне сказать. Учись не подыматьГолову над землей,И, может быть, уцелеешь.Да, говорю я. Учи математику,Учи французский, учи историю!VIIУ выбеленной стеныСтоит солдатский сундучок с рукописями.На нем курительный прибор с медными пепельницами.Над ним висит китайский холст с изображением Сомневающегося.А также маски. И рядом с кроватьюМаленький шестиламповый приемник.С утраЯ включаю его и слышуПобедные реляции моих врагов.VIIIУбегая от своих земляков,Я теперь добрался до Финляндии. Друзья,Вчера еще неведомые, поставили две кроватиВ чистой комнате. Из громкоговорителяСлышатся победные реляции подонков. С любопытствомРазглядываю я карту этой части света. Высоко вверху в ЛапландииЯ вижу еще дверцуВ Северный Ледовитый океан.
Трубки
Перевод В. Корнилова
Друзьям оставив книги, я рассталсяВ изгнанье со стихами, но пришлосьНарушить третью заповедь скитальца«Быть неимущим!» — трубки я увез.Тому, кто ждет облавы день и ночь,Без книги обойтись не так уж трудно.Но кожаный кисет со старой трубкойЕму способны кое в чем помочь.
1940
Мемориальные доски
павшим в войне Гитлера с Францией
Перевод Е. Эткинда
1Пусть он подохнет среди страшных мук.Он — главный враг! Его постигнет кара!Так я кричу, — ведь лишь река ЛуараТеперь найдет меня. Да майский жук.2Узнав, о люди, будто одолелиМы Францию всего за три недели,Не спрашивайте, где найти меня!Из двадцати я жил четыре дня.