— Я только хотел спросить… Давно хотел.

— Валяй. Только не мямли, Йегер. А то я уже устал от твоих выходок за последние сутки, — голос, действительно, уставший и немного раздраженный. А еще слегка натянутый от напряжения. Наверное, Леви опасался, что Эрен — всегда грубоватый и недалекий Эрен Йегер, когда дело касалось чьих-то личных чувств — нагло полезет в душу капитана. Но Эрену сейчас было не до переживаний других людей — со своими бы разобраться.

— Насчет Аккерманов. Может ли быть так, что Микаса… — он не сразу подобрал следующее слово, — опекает меня, потому что все Аккерманы такие? Что у каждого из них есть кто-то…

Леви перебил на полуслове:

— Ты, и правда, идиот. Вот уж не знаю, зачем Микасе сдался такой придурок, как ты, — ответил он нарочито грубо, а затем быстро направился в сторону сторожевой башни, оставив Эрена наедине с рассветом и ворохом вопросов к самому себе.

Время одиночества и тишины заканчивалось. На востоке стремительно светлел горизонт, растворяя звезды в алой полупрозрачной заре. Эрен наблюдал, как под натиском восходящего солнца одна за другой умирают звезды. Солнце — такая же звезда, как и мириады других, — безжалостно убивало их лучами и топило в кровавом свете своего могущества.

Ради чего?

Ради нового мира.

Ради мира без тьмы, ночных страхов и шорохов.

Ради мира без кошмаров.

Ради мира утренней сладкой росы и песни жаворонка.

Ради чудесного мира, увидеть который можно, лишь пожертвовав миллионами звезд.

«Мир жесток, но в то же время так прекрасен»…

Даже самая яркая утренняя звезда — Фрейя — медленно гибла в лучах зари, не в силах противостоять свету… И Эрену вдруг стало невыносимо смотреть на агонию меркнущей Фрейи. Неуместные аналогии заполонили голову и сдавили сердце в когтистых лапах безотчетного страха. Вот почему он вскочил и почти бегом кинулся к сторожевой башне, чтобы окунуться в сумрак лестничного прохода и спуститься вниз — к складу, где еще властвовали ночь и сон.

Микаса с Сашей спали, а Эрен почувствовал себя дураком, который ворвался к девчонкам из-за своего мимолетного порыва: глупого желания во что бы то ни стало взглянуть на Микасу. Как же все-таки прав этот надменный чистоплюй Леви. Эмоции… Эрен действительно слишком часто позволяет эмоциям затмевать разум. Даже сейчас оказался здесь из-за них. Наверное, стоило уйти, пока никто не проснулся и не устроил кипиш, но вместо этого молодой человек устало опустился на каменный пол рядом с циновкой Микасы и привалился плечом к старому деревянному сундуку. Он закрыл глаза и невольно вслушался в дыхание девушки подле себя. Еле слышное, размеренное, глубокое. Знакомое по полустертым от времени детским воспоминаниям, когда девятилетней Микасе еще снились кошмары, и он каждый раз, сонно зевая и морозя босые ступни на скрипучих половицах их дома, тащился в кровать этой девчонки, чтобы взять ее за руку, сесть рядом и вот так же слушать дыхание до тех пор, пока она снова не заснет. …И каждый раз с утра получать от матери подзатыльник и ее негодующее ворчание: «Эрен, сколько раз тебе повторять! Лезть в постель к девочкам — неприлично!»

Эрен на несколько мгновений вновь ощутил себя ребенком. Темнота снова пахла потухшим очагом, вместо сундука он прислонялся к изголовью кровати, а рядом еле слышно сопела Микаса. Возможно, сегодня кошмар приснился вовсе не ей, а ему. Изматывающий, затяжной кошмар длиной в несколько лет. Глаза открылись, а рука сама собой потянулась вперед, чтобы наощупь отыскать руку Микасы. Однако вместо теплой ладони пальцы вдруг коснулись аккуратно свернутого шарфа, и Эрен вцепился в него, сжал в кулаке с отчаянием… и злобой на самого себя.

Что он здесь делает? Пытается спрятаться в воспоминаниях прошлого? Бежит от нового дня, чтобы скрыться в темноте, тишине и иллюзии мимолетного спокойствия? Ищет убежище рядом с Микасой, которая только и делает, что спасает его раз за разом? Храбрая. Смелая. Достойная уважения, восхищения и преклонения. Достойная тысячи слов благодарности за то, что до сих пор верит в Эрена, верит Эрену и всегда остается рядом.

Сильная, потому что он, Эрен Йегер, — слабак, который не может ее защитить и сам до сих пор нуждается в опеке. Будто он, и правда, тот вороненок из сна, что замирал и млел от теплых рук, пока Микаса заботливо прижимала птенца к груди. Но даже глупый вороненок понимал, что должен парить в небе, а не прятаться в капкане человеческих ладоней. Вот почему так трепыхался… Сопротивлялся… Причинял боль, оставляя царапины на коже…

Руки Микасы смогли бы защитить от всего мира: от сырости, дождя, холода, всех невзгод и напастей.

Однако ее руки, неожиданно осознал Эрен, — всего лишь клетка из сомкнутых пальцев, что сжимают крылья и лишают его свободы…