Видимо, опасаясь дальнейших расспросов, Дейзи предложила мне пройти в кабинет. Я закрыла за собой дверь и оглядела комнату. Было необычно оказаться здесь в одиночестве. Несмотря на разрешение войти, я чувствовала себя непрошеной гостьей. Я подошла к диванчику у окна и сняла перчатки. Мой взгляд упал на картотечный шкафчик рядом с письменным столом. Какие тайны скрываются в этих ящичках! Как обычно, один из ящиков в верхнем ряду был выдвинут почти наполовину. Я покосилась на дверь. Бретуэйт говорил, что пробудет внизу пару минут. Прошло уже секунд тридцать. Я поставила сумку на пол. По спине пробежал холодок. Достанет ли у меня смелости? Я сказала себе, что уже хватит раздумывать. Надо действовать. Промедление смерти подобно. Я прошла через комнату. Четыре шага, пять, шесть. Я заглянула в открытый ящик. Там не было карточек, аккуратно расставленных по алфавиту. Просто лежала стопка тетрадей. Я напрягла слух – не послышатся ли снаружи шаги – и открыла верхнюю тетрадь. На первой странице были написаны только инициалы «СК». Я предположила, что «К» значит «Кеплер». Сердце глухо стучало в груди. Я перевернула страницу. Почерк Бретуэйта был неразборчивым и корявым. Я даже подумала, что это какой-то специальный шифр; что мысли, которые он излагал, были настолько провокационными, что их требовалось зашифровывать. В любом случае для меня его записи были бессмысленными, как китайские иероглифы. И все-таки где-то в этом шкафу хранилась тетрадь, посвященная Веронике. Если мне удастся ее стащить, позже я найду способ расшифровать эти записи. Я сходила за сумкой, чтобы сразу спрятать в нее нужную мне тетрадь. Я принялась просматривать все тетради в открытом ящике и только потом сообразила, что Вероника ходила к Бретуэйту почти два года назад. Вряд ли он будет держать в верхнем ящике относящиеся к ней материалы. Я открыла второй сверху ящик и стала быстро пролистывать каждую тетрадь в поисках Вероникиных инициалов или каких-то других подсказок. Прошло еще несколько минут. Я помедлила и прислушалась. Все было тихо. Я решила открыть еще пять тетрадей и вернуться к диванчику. Я уже взяла в руки первую из пяти, и тут у меня за спиной хлопнула дверь.

Я уронила тетрадку обратно в ящик и медленно обернулась. На пороге стоял Бретуэйт и разминал руки, как душитель, готовящийся совершить свое черное дело. Его лицо оставалось бесстрастным. Я чуть попятилась, открытый ящик врезался мне в спину. Бретуэйт медленно прошел через комнату, встал почти вплотную ко мне и оперся на картотечный шкафчик, так что я оказалась запертой в кольце его рук.

– И что вы тут делали? – спросил он очень тихо.

– Ничего, – жалобно пискнула я. От этого писка скривилась бы даже мышь.

– Из ничего не выйдет ничего. Так объяснись [23], – произнес он сердитым, отрывистым голосом. Его губы оказались на уровне моего лба. У него изо рта пахло спиртным.

– Мне было любопытно, какая у вас система каталогизации, – сказала я. – В агентстве у мистера Браунли я храню документы и в алфавитном, и в хронологическом порядке, но я вижу, что вы… – Я умолкла на полуслове, запоздало сообразив, что несу полный бред.

– Опомнись и исправь ответ, чтоб после не жалеть об этом[24], – сказал Бретуэйт. Он дышал хрипло и тяжело. Потом взял меня под подбородок левой рукой и запрокинул мне голову, вынуждая смотреть ему прямо в глаза. Он медленно облизнул свои пухлые губы. Нежно положил пальцы на мое беззащитное горло. У меня внутри все оборвалось.

– Так что же?

Я судорожно сглотнула. Его рука, лежащая на моей шее, источала тепло, и при других обстоятельствах это было бы даже приятно.

– Мне было любопытно, что вы пишете обо мне, – сказала я.

Он убрал руку с моего горла и почесал подбородок в присущей ему мерзкой манере. Его правая рука легла мне на плечо, как тяжелый шмат мяса.

– Но вы же знаете, что сделало любопытство?

– Сгубило кошку, – послушно ответила я.

– И мы не хотим, чтобы с вами произошло что-то подобное?

– Нет, не хотим.

Он отпустил мое плечо и сделал полшага назад. Я поспешила занять свое место на диванчике у окна.

– Извините, – сказала я, покаянно опустив голову. – Я знаю, что нельзя рыться без спросу в чужих шкафах.

Бретуэйт стоял, прислонившись к картотечному шкафчику. Я заметила, что у него расстегнута ширинка (он был в тех же самых бесформенных вельветовых брюках, что и на прошлой неделе), но сейчас было явно не самое подходящее время, чтобы делать ему замечание. Я напомнила себе, что я – вовсе не я, а Ребекка Смитт, и попыталась успокоиться. Я потянулась за сумочкой, чтобы взять сигареты, но моя сумка осталась у шкафчика. Еще никогда я жизни я не ощущала такой острой потребности в никотине.

– И что же, по вашему мнению, я мог о вас написать? – спросил Бретуэйт.

– Я не знаю. Поэтому я и хотела взглянуть.