Бретуэйт не сумел скрыть довольную улыбку.

– Как вы сами заметили, – добавила я, – у нее слишком буйная фантазия.

– Даже в самых тяжелых психопатических случаях у пациентов бывают моменты просветления, – сказал он. – И больше вы ни о чем не говорили?

– Кстати, да. Говорили.

Он вопросительно посмотрел на меня.

– О самоубийстве, – сказала я.

Он повторил это слово почти одобрительным тоном.

– И как вы пришли к такой сложной теме? Когда в парке случайно встречаются две молодые женщины, они обычно не говорят о подобных вещах.

– Возможно, мы находились под вашим влиянием, – сказала я.

Он промолчал.

Я поднесла сигарету к губам, глубоко затянулась и медленно выдохнула дым. Я впервые почувствовала, что мне удалось пробудить в нем интерес.

– И уж если мы заговорили об этом сейчас, – сказала я, – я должна вам признаться, что в последнее время меня все чаще и чаще посещают мысли о суициде.

Мне самой очень понравилась эта фраза, но Бретуэйт, кажется, не впечатлился ни элегантностью формулировки, ни смыслом сказанного.

– Если вы все-таки соберетесь покончить с собой, – сказал он, – не забудьте заранее сообщить Дейзи об отмене приема.

Как я поняла, он шутил. Но я все равно хмуро уставилась на свои руки, всем своим видом изображая обиду.

– Вы смеетесь и не принимаете меня всерьез, – очень тихо произнесла я.

– Ни в коем случае, – ответил он. – Уверяю вас, ничто не бесит меня сильнее, чем сорванный прием. – Он расправил плечи и сделал серьезное лицо. Уперся локтями в колени и сложил руки домиком, прижав кончики указательных пальцев к бороздке над верхней губой. Он спросил, как давно у меня появились такие мысли. Я настороженно подняла глаза, все еще не уверенная, что он надо мной не смеется.

– Уже несколько месяцев, – сказала я. – Может быть, дольше. Иногда я стою на берегу Темзы и размышляю, почему бы мне просто не броситься в воду.

– И что вам мешает?

– В каком смысле?