– Представьте, что вы гуляете в парке, – мягко проговорил он. – Летний солнечный день. Вы идете вдоль берега озера Серпентайн. Ощущаете кожей солнечное тепло. Вы снимаете туфли. Трава приятно щекочет вам ноги.

Он говорил медленно, давая мне время прочувствовать каждый образ. Его голос звучал гипнотически.

– Вы покупаете мороженое. – Он изобразил пантомимой, как держит рожок. Потом высунул язык и лизнул воображаемое мороженое. Сделал мне знак повторить. Его лицо оказалось буквально в нескольких дюймах от моего. Я поднесла к губам руку, сжатую в неплотный кулак, и лизнула воздух над ней.

– Вкусно? – спросил Бретуэйт.

– Да, очень. – Я еще раз лизнула воздух.

– У вас какое мороженое?

– Ванильное.

– А у меня пломбир с изюмом и ромом, – сказал он. – Хотите попробовать?

Он протянул мне свой рожок. Поскольку опасность инфекции от воображаемого мороженого была минимальной, я взяла у него рожок и высунула язык. (Сейчас, когда я об этом пишу, получается как-то глупо. Но тогда это казалось вполне нормальным.)

– Вкусно, – сказала я, возвращая ему невидимый рожок.

Он запихал в рот оставшееся «мороженое» и вытер губы тыльной стороной ладони. Я уронила руку на колено.

– Вы испачкали блузку, – сказал Бретуэйт. Он потянулся к столу, взял бумажную салфетку и вручил ее мне. Я послушно вытерла воображаемое пятно. Все это было настолько абсурдно, что я рассмеялась и снова подумала, что Коллинз Бретуэйт – человек очень умный и может заставить любого делать все, что он хочет.

После этого глупого эпизода настроение переменилось. Что-то произошло между нами. Я дышала ровно и очень медленно. Дождь прекратился. Было тихо и почти темно. У меня возникло странное ощущение, будто время остановилось. Мы сидели в молчании. В другой ситуации я закурила бы сигарету, но сейчас мне совсем не хотелось курить. Так прошло несколько долгих минут. В конце концов Бретуэйт поднялся и сказал, что будет ждать меня на следующей неделе.

– Если вы к тому времени не покончите с собой, – добавил он со смешком.

Он наблюдал, как я собираюсь на выход. Когда я уже подходила к двери, он окликнул меня, достал из кармана брюк шиллинг и протянул его мне со словами:

– Купите себе мороженое.

– Может быть, и куплю, – сказала Ребекка. Я вдруг с ужасом поняла, что она с ним заигрывает. Уже на улице я напомнила ей, что сейчас ноябрь и погода явно не располагает к покупке мороженого. Я закурила. Ребекка сказала, что она до сих пор чувствует на языке вкус пломбира с изюмом и ромом, которым ее «угостил» Бретуэйт. Я ответила, что она легко поддается внушению. Неужели она не понимает, что он ею манипулирует? Она спросила, почему я всегда ищу в людях какие-то скрытые корыстные мотивы? Почему я не могу просто радоваться мелочам? Потому что такой бездумный гедонизм обязательно доведет до беды, отрезала я. Она очень точно скопировала мамин голос: «Нам не нужен еще один «Вулворт», да?»

Я пожала плечами. Я уже начала думать, что ее привлекает Бретуэйт.

– А если и так, что с того? – отозвалась она.

Интересно, подумала я, применял ли Бретуэйт свою уловку с мороженым с Вероникой? Вряд ли она поддержала бы эту игру. Она никогда не была восприимчивой к чужому влиянию. И никогда не любила мороженое. В мой день рождения, когда мне исполнилось десять лет, мы ходили гулять в Ричмонд-парк, и Вероника отказалась от мороженого. Папа ее уговаривал, а она возражала с ее всегдашней неопровержимой логикой, что есть мороженое в жаркий день совершенно нерационально, потому что оно быстро тает, и приходится поглощать его быстро, пока оно не растеклось. Если любишь мороженое, его надо есть, когда холодно, чтобы оно дольше не таяло и можно было продлить удовольствие. И в любом случае мороженое – это детское лакомство, сказала она, быстро взглянув на меня. Папа ответил, что мороженое любят все: не только дети, но и взрослые тоже. Веронику это не убедило.