Я далек от подобных сантиментов — уже с лестничной площадки тороплю жену:

— Пойдем, пойдем скорее!

— Га-а-а-ли-а! Кто там пришел?! — несется с кухни вслед нам запоздалый вопрос.

Гнаться за нами, понятное дело, никто не собирается. Но ноги несут сами — я пришел в себя только отмахав чуть не бегом пару кварталов:

— Сашка! Сам себе не верю! Мы это сделали!

— Радуешься?

— Спрашиваешь! Боялся, что поездка обойдется намного дороже!

— Ты обещал, — вкрадчиво напомнила Александра.

— Будут, будут тебе туфельки и чулочки! — беззаботно рассмеялся в ответ я. — Все успеем, у нас уйма времени!

И правда, обратно на вокзал возвращаться рано. Скорые поезда между столицами по древней канцелярской традиции ходят в ночь — сон сокращает путь с чертовой дюжины до пары часов, совсем как машина времени. Командировочные же, назло здравому смыслу, насчитываются бухгалтериями сразу за двое суток.[25] Наглядный пример «все как было, только хуже» — постельное белье к матрасам при большевиках не выдают.

Задержка не огорчает. Провести полдня на улицах великого города — не беда, а удача. Тем более, яркие солнечные прострелы между домами старательно намекают на главный признак весны: конские яблоки уже не замерзают. Обрадованные расширением кормовой базы стаи воробьев соревнуются с дворниками — кто быстрее раструсит навоз в грязи мостовой. Редкие безкалошные граждане проклинают липкую едкую слякоть нежданной оттепели, но наши с Сашей подошвы надежно защищены красным треугольником,[26] так что тепло в радость.

На Невском бурлит водоворот жизни, никакого сравнения с унылой Тверской. Поток прохожих суетливо тащит нас мимо витрин лавчонок, вывесок пивнушек, чудовищного, от Рубинштейна до самой Фонтанки, хвоста очереди за лупошарой копченой треской, матерящих друг-друга приказчиков, дребезжащих трамваев, верениц ломовых телег. Кумачовые растяжки бугрятся привычными лозунгами, далекий репродуктор хрипит обрыдшую демьянбедновскую агитку «нас побить, побить хотели». Но я как-то необыкновенно остро, кожей, сердцем, всем организмом чувствую — мир сдвинулся со старого курса, сдвинулся далеко и необратимо. На лицах петербуржцев нет-нет, да мелькает блеск надежды на перемены к лучшему. Их город — все еще имперская столица, он сильный, он богатый, он выздоравливает быстрее Москвы.

Не удержался, вполголоса забормотал популярные среди аборигенов строчки:

— Мы наш, мы новый мир построим…

— Совсем как у Мейерберга![27] — дернула меня за руку Саша. — Ты только посмотри на них! Вон там, слева, видишь у столпа?!

Выйдя из сумрака мыслей, я обернулся в указанную сторону. Вокруг Александровской колонны скоморох-поводырь тащил на цепочке ряженного в бабский сарафан медведя, толпа вокруг весело приплясывала под дудочные подсвисты.

— Эээ… Где там Мейерберг? — озадачился я. — И вообще, кто он такой?

— Путешественник один, — почему то смутилась Саша. — Картинки всякие разные рисовал, обычаи описывал.

— А, понятно, — не стал я углублять тему.

Но Саша вдруг уточнила, не для меня, а скорее сама для себя: