— Половина восьмого, — взглянул я на часы.

— Вот! Продажу билетов верно открыли!

— Кстати, да! — спохватился я. — Пойдем скорее! Сбежит наш Ванька и пропадет выходной.

Роскошный СВПС до Питера не ходит, а в обычные вагоны[23] продажу билетов тут принято начинать за час перед отправлением поезда. Бронь в теории есть, на практике — она возможна только для мягкого вагона СВ, который… доступен исключительно по специальным справкам с места работы. Строго по канонам социализма — все звери равны, но некоторые равнее. То есть для простых граждан выбор сужается всего до двух зол: мягкой купейной и жесткой общей.

Мы успели как раз вовремя; бойницы касс только-только открылись. Прямо на наших глазах толпа вздрогнула, уплотнилась, отчетливо выделились первые десятки покупателей — все сплошь великовозрастные беспризорники, честно отрабатывающие стоянием в очереди кто осьмушку, а кто и четвертину хлеба. Как ни жаль отдавать, но трястись всю ночь в общем — удовольствие крайне сомнительное.

Ванька не подвел. Через четверть часа мы с билетами и плацкартой в руках выбрались на перрон дебаркадера, прямо в клубящееся на морозе месиво дыма и пара.

— Черт побери! — не сдержал я восклицания. — Стимпанк! Да без всяких романтических соплей, настоящий хардкор!

— Стимпанк? — удивилась Саша. — Что это?

— Писатели-бездельники так назвали вымышленный мир вечной викторианской эпохи, застрявшей в паровых дирижаблях и локомобилях. Читать-то их еще кое-как можно, а вот нюхать, — я демонстративно пошмыгал носом, — как-то не очень.

— То есть в будущем вокзал совсем не так выглядит? — уточнила девушка.

— Конечно же! Дыма и пара вообще нет, кругом яркие электрические фонари, переливаются рекламные экраны. Да ты же наверняка читала!

— Ох, будто ты сам не знаешь! Одно дело читать, другое видеть!

— Извини, — сконфузился я. — Не подумал.

Оглянулся вокруг. По верху, скрывая скаты крышы, стелился жирный угольный дым паровозов. Сизая, остро пахнущая кизяком гарь вагонных печурок металась между составами. Легкими струйками-усами коптили многочисленные керосинки путейцев. Из-под крана кубовой энергично, жизнеутверждающе вырывался пар, клокочущая вода с напором лилась в медные чайники и котелки. Откуда-то из-под вагонов с тихим шипением ползли плотные белые клубы, в которых безнадежно вязли свистки кондукторов и тяжелый лязг буферов. Навьюченные котомками пассажиры метались бестолковыми серыми тенями под колеблющимся светом газовых фонарей.

Остро, совсем как три года назад, навалилась тоска по утраченному будущему. В порыве я вздернул над головой кулак, погрозил невидимому небу:

— Сволочи! Верните меня обратно!

Саша обиженно фыркнула, но спорить не стала. Дернула за руку, как ребенка:

— Пойдем уж, янки из Коннектикута!

Наш шестой вагон оказался седьмым, если считать с головы поезда. Измазанный в саже старичок-кондуктор проводил нас со свечой до купе по темному коридору, привычно ворча по дороге:

— Света покуда нет, господа хорошие, так то во всем составе батареи худые, никак не меняют начальники. Но вы не сумлевайтесь товарищи, вот тронемся, генератор враз закрутится и загорятся лампочки-то. Зато тепло, да-да, прям как в СВ, прицепили-то нас сразу за паровиком![24]