— С кольцовским-то напором? — иронично вздернула бровь Александра. — Еще бы он не построил! Зеленогородской[110] акционерный литколхоз с участием Бабеля станет раз в пять популярнее. Им остается только Горького заманить.

— Старого брехуна с Капри арканом не вытянуть.

— Кольцов другим возьмет, — болтовня ничуть не мешала Саше готовить сандвичи с первым, мелко порезанным зеленым луком, черемшой и постным маслом. — Вчера правки твоего романа забирала, так он похвастался, что начал строить кооперативную птицефабрику.

— Подумать только, — поразился я. — Огоньковские петушки! Скоро на прилавках столицы!

— Ну и что? Вполне в духе постановлений партии и правительства.

— Индустриальное сельское хозяйство — важнейшая задача пролетариата, — послушно отозвался я на заезженный канцеляризм свежим газетным лозунгом. — Всего лишь один механизированный свинарник способен заменить сотню крестьянских дворов.

— Скажешь не так?

— Все так, Саш, все так. Да только лезвия прямо с завода тупые идут. А курицы кольцовские просто сдохнут, причем еще цыплятами.

— Да ну тебя!

— Сама же прекрасно знаешь, что советское животноводство даже антибиотики не смогли вытащить из вечной дупы.

— Знаю… — сникла Александра. И тут же спохватилась: — Ты что, еще бриться не начал? На работу опоздать захотел?

— Уже бегу!

Впрямь, хватит болтать! Скорее, чайник в левую руку, мыльный порошок «Нега» в правую, смешать в чашке, взбить старорежимным помазком из щетины барсука, густо набросать пену на щеки, шею и подбородок. И потихонечку, полегонечку, почти не нажимая провести станком по коже. А потом еще и еще раз, не морщась; количество и глубину ран психологически легче оценивать по окончании процедуры.

— Ты подумай, пока бреешься, что Бабелю дарить, — напомнил Александра.

— Черт, ну под руку-то зачем! — ругнулся я, ощутив первый порез. Вывернул голову, подставляя под зеркало другую сторону лица, и тут ответ сам собой попался на глаза: — Да хоть пейзаж с лодкой со стенки сними!

Одна из стен нашей комнатушки каким-то непостижимым чудом осталась нетронутой с дореволюционных времен. От мебели остались только недовыцветшие силуэты на обоях, паркет разобран и вывезен, а то и стоплен в буржуйках, фанерные перегородки срезали три четверти площади. А вот несколько живописных полотен как висели, так и висят, никому в новом большевистском мире неинтересные и ненужные.

— Картину? — переспросила Саша. — А ведь идея! — Бросив нож на недорезанный лук, она через свежезаправленную кровать метнулась к пейзажу, всмотрелась: — Как же я сама не догадалась! Трогательный образчик луминизма, и рама еще крепкая.

— Скажешь Бабелю, всю мою месячную получку потратила на подарок.

— Старый плут нипочем не поверит, картины нынче в цене дров.

— Может с изнанки год есть?