«Постоянный шум и гул»: путь к индустриальной цивилизации

Художник Адольф фон Менцель (1815–1905) был не просто летописцем Нового времени. Он запечатлел – скорее всего, сам о том не подозревая – произошедшие в XIX в. революционные изменения в истории шума. Менцель родился через 30 лет после смерти прусского короля Фридриха II и дожил до нового рубежа эпох. В течение 90 лет его жизни по Европе неудержимо распространялся все возрастающий шум. В 1852 г. художник пишет «Концерт для флейты Фридриха Великого в Сан-Суси»[182]. Сам он не мог услышать нежную мелодию этого камерного концерта в исполнении самого короля, но для него это было еще совсем недавнее прошлое. Написанное им полотно по-своему волшебно – это символ мира, еще не знавшего фабрик, моторов и железных дорог.

В 1872 г. фон Менцель начинает работу над новой картиной, которая как нельзя более наглядно демонстрирует переход к новой акустической реальности. «Железопрокатный завод» (или «Современные циклопы») – одно из важнейших его полотен. Оно позволяет вообразить себе, каким тяжелым, изнуряющим был труд, каким жарким – пламя, как далеко зашел технический прогресс и какими громкими были звуки. Железными щипцами рабочие подталкивают раскаленный металл внутрь машины, прокатывающей его с помощью паровых молотов. Их товарищи, стоящие возле вальцов, утирают пот; жара и шум их совершенно измучили. Некий юноша смотрит вокруг себя расширенными от ужаса глазами – возможно, он впервые на этой ужасно шумной фабрике. Спрятавшись за большим листом металла, который едва ли защищает их от жара и уж точно не защищает от оглушительного грохота, несколько рабочих устроили себе перерыв на обед. Молодая женщина, которая принесла им корзину с едой, сжалась на полу так же, как и они, пытаясь укрыться от адского шума.

Чтобы написать эту картину, фон Менцель посетил фабричный цех в Кёнигсхютте в Верхней Силезии (ныне город Хожув, Польша). На том самом чугунопрокатном стане изготавливали железнодорожные рельсы. В 1871 г. – год основания Германской империи – на производстве были заняты примерно 3000 человек. В те времена картина Менцеля стала сенсацией. Впервые художественное полотно запечатлело тяжкий труд современных рабочих – и новую форму шумовой нагрузки, уровень которой во всем мире стремительно рос. Металлургическая промышленность в США и шахты Великобритании, ткацкие фабрики Швейцарии и Италии – везде рабочие одинаково страдали от шума.

Адольф фон Менцель, этот маленький в буквальном смысле слова человек (его рост составлял всего 1 м 40 см), был непосредственным свидетелем превращения Берлина, своей второй родины, в крупный индустриальный и международный центр. В 1815 г., когда будущий художник родился в семье дворянина и литографа Карла Эрдманна фон Менцеля, Берлин оставался во многом провинциальным городком, а численность его населения едва достигала 200 000 человек. По дорогам его катились упряжки, жизнь текла неторопливо. К 1905 г., когда художник скончался, в Берлине проживали уже более двух миллионов человек. На глазах фон Менцеля происходил переход к индустриальной цивилизации. За время его жизни были изобретены автомобиль, телефон, трамвай и граммофон. Этот художник увековечил на своих полотнах не только великие исторические моменты, но и бесчисленные берлинские стройки. И начало истории железных дорог. В 1838 г. была открыта первая железная дорога в Пруссии, связавшая Берлин с Потсдамом, и фон Менцель внимательно следил за ее строительством. На его картине «Железная дорога Берлин – Потсдам» (1847) запечатлен паровоз, идущий по одноколейке в сторону Потсдама, – из трубы идет дым, из топки летят искры.

Промышленная революция случилась не в одночасье. По окончании Наполеоновских войн она постепенно становилась частью повседневности. Революция происходила не только в области техники, радикально изменился весь образ жизни. А начиналось все в 1760-х гг. совсем незаметно, украдкой. Британский ткач Джеймс Харгривс (1720–1778), проживавший в маленьком тихом городке Освальдтвистл к северу от Манчестера, не мог и предположить, что его изобретение станет началом новой эпохи. Правда, он догадывался, что разозлит других прядильщиков и ткачей, которые точно не будут с ним церемониться. Так что он никому не рассказывал, над чем работает в своей мастерской, – а это была Spinning Jenny, автоматическая прялка, которую он успешно опробовал на производстве в 1764 г. Она могла спрясть шерстяную, хлопковую, конопляную или льняную нить сразу из шести волокон. Благодаря нескольким одновременно вращающимся веретенам одна эта машина могла заменить восьмерых прядильщиц или прядильщиков. «Дженни» работала с негромким постукиванием, шипением и жужжанием. Легкий вздох ветерка по сравнению с ревом той акустической бури, которая поднимется позже.

Следующий шаг был сделан через пять лет, и именно он стал началом индустриальной эры. Ричард Аркрайт (1732–1792), который жил всего в 30 км от Харгривса, был по профессии парикмахером, но подлинной его страстью была современная техника. С помощью одного часовщика он значительно усовершенствовал прядильную машину. В 1769 г. появилась его Waterframe, которая работала от водяного колеса и была намного быстрее, чем ручная «дженни». И звуки она издавала более громкие. Позднее, когда паровой двигатель заменил собой механическую силу воды, путь индустриализации был полностью открыт. Ричард Аркрайт, практически не ходивший в школу, получил право именоваться сэром и до сих пор считается основателем текстильной промышленности. Он стал предтечей всех индустриальных магнатов – от Фридриха Круппа до Джона Д. Рокфеллера, от Августа Борстига до Корнелиуса Вандербильта.

Третью машину, которая приготовила дорогу текстильной индустрии и сделала прямой ее стезю, изобрел не кто иной, как священник. Духовный сан не мешал Эдмунду Картрайту (1743–1823) горячо интересоваться техникой. Плодом его скрупулезной работы стал первый в истории механический ткацкий станок Power Loom. Этот и последующие станки стучали, шипели и грохотали, производя хлопковые ткани. Всего за несколько лет Манчестер превратился в крупнейший центр текстильного производства. Если в 1717 г. в этом городке на северо-востоке Англии проживали всего 8000 человек, то к 1819 г. это число увеличилось десятикратно и достигло 100 000. Почти все жители Манчестера – мужчины, женщины и дети – работали на прядильных машинах, механических ткацких станках или же окрашивали полученные ткани. Скрип и стук наполняли город. Изнурительный труд рабочих мог продолжаться до 16 часов за смену, с раннего утра до глубокой ночи, и все это время возле них неустанно пыхтели и стучали паровые машины, приводившие в движение ткацкие станки и механические прялки.

Писательница Иоганна Шопенгауэр (1766–1838), мать философа Артура Шопенгауэра, в 1803–1805 гг. совершила большое путешествие по разным городам Европы, в ходе которого посетила также Манчестер. «Мрачный, весь в угольно-черном дыму, он похож на огромную кузницу или некую подобную мастерскую», – писала госпожа Шопенгауэр, которая вскоре после этого путешествия поселится в Веймаре и будет близким другом самого Гёте. «Кажется, здесь всеми владеет единственная идея: работа, выручка, алчность; повсюду слышен шум прялок и ткацких станков, а на каждом лице – цифры, ничего, кроме цифр»[183]. Под неумолчный стрекот и грохот у машин трудились работники, преимущественно женщины и дети. Они очищали хлопок с помощью быстро движущегося гребня или проворно связывали оборвавшиеся хлопковые нити. «Все на фабрике, даже самое малое и незначительное, совершается с изумительной точностью и тонкостью и в то же время с молниеносной скоростью, – отмечает пораженная писательница. – В конце концов нам показалось, будто все эти колеса суть подлинно живые существа, а хлопочущие вокруг них люди – механизмы»[184].

https://youtu.be/7N03_lfz5G8?si=S3TVFUbvHzE8bQwF

18. Неумолчный стук

Механический ткацкий станок XIX в.

Чудовищная грязь и ужасный шум шокировали французского публициста и политика Алексиса де Токвиля (1805–1859), который посетил Манчестер в 1835 г. «Над городом лежит густой черный дым. Сквозь него солнце кажется тусклым диском. Отгороженные от лучей светила дымовой завесой, на земле копошатся 300 000 человеческих существ. Множество звуков раздаются в этом влажном и темном лабиринте. Однако это не те привычные звуки, которые слышны над стенами больших городов. Суетливые шаги множества ног, скрип шестеренок, беспрестанно трущихся друг о друга своими зубчатыми краями, шипение пара, выходящего из котла, равномерный стук ткацкого станка, шум идущих навстречу друг другу тяжело груженных вагонеток – вот что касается слуха, и ничего больше»[185].

Манчестер поразительно напоминает Cittá di Dite, огненный город из «Ада» Данте, говорил немецкий писатель, путешественник и социальный реформатор Виктор Эме Хубер (1800–1869) примерно 20 лет спустя. «Да, приглушенный гул, который ты слышишь из тех адских дворцов, по-своему жуток, ведь это механический шум, которого нет и в самом аду»[186]. Паровые машины и работающие ткацкие станки издают «безжизненный скрип, жужжание и шипение», а у работающих там людей «мрачные, изможденные лица».